Царь нигилистов — 3

— Мне кажется промышленники и фабриканты обязательно должны присутствовать.

— Кое-кто присутствовал. Но надо и меру знать. Ты бы еще фортепьянных мастеров позвал.

— А что не так с фортепьянными мастерами? Плохое дело делают?

— Всех не позовешь.

— И академика Якоби не было среди гражданских чинов, и академика Остроградского.

— Вообще могли быть, — шепнул дядя Костя. — Академик по статусу равен министру, они все, как минимум, тайные советники.

— Это правильно, — сказал Саша, — когда академик равен министру. Только министры были в Концертном зале, а академиков я там не видел.

— Предлагаешь пригласить академиков за кавалергардов?

— За кавалергардов — это в ближайший к Малахитовой гостиной зал?

Дядя Костя кивнул.

— Это считается очень почетным? — спросил Саша.

— Да.

— Значит, за кавалергардов. Они же, наверное, не только нам кланяться приходят, а дела свои решать в неформальной обстановке. Заодно вытрясут из министров денежку на университеты.

— Угу! Нам сейчас только университеты финансировать! — усмехнулся дядя Костя.

— Университеты финансировать гораздо эффективнее, чем финансировать войну. Тот, кто финансирует университеты — войны выигрывает, а кто закрывает — продувается вчистую.

— Голословно, — заметил Константин Николаевич. — Но от тебя ожидаемо. Меритократию будешь строить, да? Слухи доходили.

— Скорее основу под нее.

— Саш, нам до меритократии, как до Японии вокруг Индии. Помнишь, как я тебе про неграмотную помещицу рассказывал?

— Помню, конечно.

— Вот это та точка, где мы сейчас.

— Главное задать направление, — возразил Саша.

— И еще денег найти, миллиончиков десять.

— Найдем.

— Кстати ты с твоим лондонским корреспондентом насчет меритократии не договоришься. Социализм ей противоположен.

— Естественно, — пожал плечами Саша. — А что кто-то счел нас единомышленниками?

Папа́ повернулся и строго посмотрел на Константина Николаевича.

— Костя! — одернул он.

— Да, да, Саша, извини, — прошептал дядя Костя. — Молчим.

Служба окончилась.

В обратную сторону шествие прошло первыми тремя залами: Гербовым, Петровским и Фельдмаршальским. Публика оттуда никуда не делась, и снова их встречали бесконечными поклонами.

Дальше они свернули на Иорданскую лестницу, роскошную с мраморной балюстрадой и ярким плафоном с изображением пиршества олимпийских богов.

На первом этаже лестница вела в Иорданскую галерею с двумя рядами белых парных колонн, а галерея — в Иорданский подъезд.

Они вышли на набережную.

Давно рассвело. Солнце шло к зениту. Небо было лазурным, как весной. Только традиционный крещенский мороз щипал за щеки и хватал за уши. А шапку, между прочим, надеть нельзя, ибо служба еще не кончилась.

Саша с беспокойством посмотрел на Никсу. Он тоже с непокрытой головой. А как же!

На Дворцовой набережной справа и слева от них выстроились полки армии, гвардии и флота. Увидев государя, встретили его громовым «ура!»

А прямо напротив Иорданского подъезда на льду Невы была выстроена временная деревянная церковь с зеленой крышей, усыпанной звездами. Скорее беседка, ибо без стен, только колонны и романские арки.

С набережной к ней вела покрытая ковром лестница.

Здесь, под сенью часовни во льду была вырублена прорубь в виде креста. Помещение было так мало, что под крышей уместилась только царская семья, митрополит и высшее духовенство. Остальной народ толпился на набережной и вокруг на льду.

И народу было столько, что удивительно, что лед не проломился.

Священник трижды опустил в воду крест. И грянули пушки Петропавловской крепости, а за ними — ружейный салют. Один залп сменял другой. Птицы взмыли со стен и кружили в небе.

— Сколько всего будет залпов? — спросил Саша Никсу.

— Сто один, — ответил брат.

Митрополит окропил святой водой из проруби расставленные вокруг гвардейские знамена и всех присутствующих.

Саша опасался, что придется лезть в прорубь в мороз, но обошлось.

Начался парад. Мимо императора церемониальным маршем проходили войска.

Только после парада семья смогла вернуться в свои покои.

И тогда народ ломанулся под сень.

Из окна дворца не было видно, что там происходит.

Только люди выходили оттуда с бутылками, ведрами и целыми бочонками с водой.

— Они действительно ныряют в прорубь? — поинтересовался Саша. — Она еще не замерзла? По-моему, еще при нас покушалась покрыться тонким ледком.

— Ныряют, не сомневайся, — сказал брат. — Еще как ныряют.

— Слушай, я хочу посмотреть на это действо, мне интересно.

— Надеюсь, сам туда не полезешь?

— О, нет!

— Чуть позже, — пообещал не участвовавший в шествии, но вернувшийся на службу Рихтер, — когда народ немного разойдется.

Когда они вышли из непарадного «Детского» подъезда Зимнего, на западе уже горел закат, окрашивая оранжевым и розовым снег на Невском льду и бросая на лед длинные синие тени от колонн «иордани» и копошащегося под ней народа.

Они подошли ближе, и то, что Саша увидел под сенью, повергло его в глубокий шок.