Воля императора

— Никак нет, ваше благородие, — бодро сообщил унтер.

— И французского фотографа тоже не видел? — вмешался я, а унтер опять засмущался.

— Ну-ка, ну-ка, что здесь за французские фотографы шастают, а мы и не знаем? — сразу же заинтересовался Пегов.

— Да не было никакого фотографа, — принялся оправдываться унтер.

— Сегодня не было, или вообще не было? — спросил я.

— Отродясь никаких французских и прочих фотографов не было, — твердо ответил унтер-офицер службы охраны императора.

Ох, врет ведь, унтер, и не краснеет. Не знает, что мне врать нельзя.

— Ладно, Семен Иванович, с Кудрявцевым вы потом разберетесь, скажу только, что врет. Мне сам Федышин сказал, что Кудрявцев их как раз и пропускает, — усмехнулся я. — И не запросто так, а что-то за это получает. Вы потом ему с фотографом очную ставку устроите, он сам все расскажет.

Я опасался, чтобы Пегов не брякнул что-нибудь типа — а как же я устрою-то, но штабс-ротмистр сразу же включился в игру.

Сегодня же и устрою. Кудрявцев у меня поедет свиней пасти.

— Ваше высочество! Ваше благородие! — запричитал Кудрявцев, неожиданно бухнувшись на колени. — Я и всего-то два раза француза пропускал, и не за деньги, а просто Федот Федотович изумительные фотокарточки делает. Он и меня, и всю семью фотографировал, забесплатно.

Ну вот, не сукины ли дети после этого? Будь я террористом, прошел бы во дворец с черного хода, прибив и привратницу, и унтера с книгой. А унтер-то еще и сам готов врага пропустить.

— Ух, мерзавец, — прошипел Пегов, но все-таки, не стал пока отвлекаться на унтер-офицера.

Я думал, что штабс-ротмистр отправит кого-нибудь к коменданту за ключом, но дверь в фотолабораторию оказалась не заперта. Погрома, растерзанных стеллажей, смятых пленок или маленького кострища из фотографий, как я себе представлял, тоже не было.

С одной стороны — длинный стол, покрытый клеенкой, на котором стоял фотоувеличитель, фонарь с красным стеклом, какие-то ванночки, резаки. Кое-кто из людей моего возраста и названий-то не знает. А я сам ездил когда-то в деревню к деду, видел на чердаке и увеличитель, и фонарь. Дед некогда сам увлекался фотографией, рассказывал, до чего это было сложное дело: зарядить в темноте пленку в фотоаппарат, вытащить ее, проявить в специальном бачке. А уж печатать снимки — настоящий процесс! Нет, электронные фотки куда проще.

На полках расположились бутыли и бутылочки с реактивами. Это те самые проявители и закрепители?

По этой же стене на веревочках висят фотопленки. Сохнут, наверное.

С противоположной стороны — огромный шкаф, забитый кассетами с фотопленками. Кассеты, правда, пронумерованы, но отыскать что-то нужное — застрелиться легче. Есть книга учета, где идет расшифровка номеров, но опять-таки, времени уйдет много.

Понятно, почему сюда никто не пошел. Тут чёрт одну ногу сломает, вторую вывернет. Без хозяина в чем-то разобраться — бессмысленно.

— Значит, господин ротмистр (пропустил я приставку «штабс», но при приватном разговоре старшего с младшим это допускается) нужно взять с собой вот это вот, — кивнул я на висевшие пленки. — Видимо, придется передать полицейским криминалистам, чтобы все кадры отпечатали?

— Да у нас своя лаборатория есть, — хмыкнул штабс-ротмистр. — Только нужно либо у его высокопревосходительства разрешение получить, либо у полковника Мезинцева.

Полковник Мезинцев — первый заместитель Кутепова в СОИ, а из-за загруженности генерала, так и главный в службе охраны. Он, как д’Артаньян в «Двадцать лет спустя». Роту мушкетеров возглавляет король, его помощник, престарелый капитан-лейтенант де Тревиль, сидит дома, а командует лейтенант д’Артаньян.

— Тут уж вы сами решайте, — отмахнулся я. — Или мне самому генералу позвонить?

— Если господину полковнику, так я и сам могу, скажу, что вы приказали, — сказал Пегов. С сомнением оглядывая ряды пленок, вздохнул. — Много работы-то будет.

— А нам все кадры и не нужны, — успокоил я штабс-ротмистра. — Там, где фотографии августейшего семейства — государя и государыни, моих тетушек и дядюшек или, скажем, пейзажи и кошечки, их можно и пропустить. Наш специалист, понятное дело, их на фотоувеличителе просмотрит, это недолго. А вот там, где кадры с охоты, или из бани, где французский посланник присутствует с кем-нибудь из наших министров там, генералов — эти пусть напечатают.

— Французы значит, — с удовлетворением хмыкнул Пегов.

— Ага, — кивнул я, поглядывая по сторонам — что бы еще такое ухватить? Хм...

Я взял корзину для бумаг, в которую фотографы скидывают неудачные снимки и высыпал ее содержимое прямо на стол. Прямо здесь я смотреть бракованные снимки не стану, потом, в более спокойной обстановке и гляну.

— И вот это с собой захватим, — сказал я.

— Ребята, снимайте пленки, упаковывайте, и это тоже во что-нибудь заверните, — кивнул Пегов подчиненным. — А я пока господину полковнику позвоню, чтобы тот распоряжение в фотолабораторию дал. И дежурного нужно сменить, а без полковника это не решить.

— А телефон далеко? — поинтересовался я, думая, что придется искать телефон где-нибудь внизу.

— Так он в столе у дежурного.

Ёлки-палки, никак не привыкну к магическим технологиям, а пора бы. Подводят стереотипы историка, что если сороковой год, так телефону положено иметь шнур и аппараты редкость даже для властей.

Мы вышли и подошли к Кудрявцеву, сидевшему в легком оцепенении.

— Я сейчас унтеру пару вопросов задам, а потом вы полковнику и позвоните, — кивнул я Пегову. Повернувшись к унтер-офицеру, начал задавать вопросы: — Федышин в Царское село с этого телефона звонил?

— Не знаю, не видел и не слышал, — сумрачно ответил унтер, а я вздохнул, ощущая укол.

— Фотограф Поль из французского посольства сюда звонил?

— Никто сюда не звонил.

Не врет.

— Значит, после разговора Федышина вы позвонили в посольство?

— Никуда я никому не звонил. Француза впускал, было дело, но в остальном невиновен.

Хм... Опять не врет!

— А Федышин кому звонил?

— Вчера он кому-то звонил, может, в посольство. Я разговора не слышал, курить ходил.

Не врет. А ведь похоже, что к убийству Федышина дежурный отношения не имеет. Жаль. А я-то рассчитывал ухватиться за первую ниточку. Кудрявцев французского фотографа пропускал, но не более того. Дисциплинарное нарушение, на уголовную статью не тянет. Скорее всего, Федот Федотович назначил своему приятелю встречу, предложил денег за фотографии, а тот сообщил по команде. Но как вычислили, что встреча состоится в Некрополе? Или нашего недотепу просто пасли, а доведя до удобного и безлюдного места, прирезали? Кстати, тоже могло быть. Ответить на эти вопросы может либо посланник, либо тот самый Поль.

Отведя в сторону Пегова, чтобы никто не слышал, спросил:

— Полковник Мезинцев может дать разрешение на оперативную разработку представителя иностранной державы? У Кутепова дел много, к чему тревожить?

— А фотограф имеет дипломатический иммунитет? — поинтересовался Пегов, а потом сам и ответил. — Если простой фотограф, то проходит как обслуживающий или технический персонал. На дипломатов — тут разрешение самого генерала нужно, а с простым служащим и полковник разрешение даст. — Потом, отведя взгляд в сторону, сказал. — Если для дела, то Владимир Викторович и на дипломата разрешение даст, без генерала.

— Вот и хорошо. Тогда мы с вами вместе к Мезинцеву и поедем. А здесь — лабораторию опечатать, а еще лучше — под особую охрану взять.

Напоследок подошёл к Кудрявцеву.

— Слышал я одну историю в Швейцарии, — глядя в пространство произнёс я. — В один благородный дом захаживал друг кастеляна. Все к нему привыкли давно, заходил в дом через заднюю дверь, унтер-офицер, типа вас, даже и не проверял что тот за пазухой носит. А оказалось, что этот друг этот был далеко не другом. Принёс он как-то заряд динамита и взорвал его. Погубив и хозяев дома, и кастеляна, и того унтер-офицера и всю остальную прислугу, — с этими словами я пристально поглядел на женщину в белом фартуке, от чего та охнула и прикрыла рот рукой.

А я развернулся на пятках, и переглянувшись с начальником охраны, направился к выходу.