По грехам нашим. Книга 4

Через два дня достаточно напряженной работы в поместье, отправились далее, уже домой. За эти два дня я проявлял необычайную работоспособность, уезжая рано утром и возвращаясь за полночь. Я общался и с соседями, выделяя им небольшое количество моего посевного зерна, посещал воинскую школу, проводя что-то вроде экзамена, пусть и не по воинскому искусству, но по медицине, обозному делу, тактике и стратегии. Проверил я и ремесленников, рядовичей, съездил даже в Суздаль, где находилась моя небольшая лавка с товарами, как из Унжи, так и с местными ремесленными изделиями. Так что уезжал я чувством выполненного долга.

Я вновь почувствовал себя хозяином, что было подорвано после мутной историей с монгольским послом.

В Унже тихий приезд уже не получился. Нас встречали чуть ли не с оркестром, но если бы таковой был, то обязательно присутствовал и играл бравурные марши. Люди начали стекаться к поместью и многие считали необходимым хотя бы отбить поклон, но увидеть боярина, пусть и издали. Ситуацию объяснил словоохотливый в последнее время Ермолай.

- Воны любят тебя, Корней. Люди думают, что ты по правде живота лишил крамольного татарина, - поведал мне кум.

Между тем, Ермолай не выслушал мой ответ, резко оказавшийся занятым, когда навстречу ему выбежала Нелли. Грузинская девушка была непохожа не себя и выглядела покорной по-домостроевски, а не шаловливой, какой я привык ее видеть.

- А что случилось? – спросил я у Божаны, стоящей рядом со мной и приветствующей собравшихся.

- Так венчаться удумали, - немного склонившись в мою сторону заговорщицки шепнула жена.

Я порадовался тому, что все же удалось Ермолаю убедить своенравную девушку знатного происхождения выйти замуж именно за него. И будущая жена, теперь, понимая, что должна соответствовать и привыкать к обязывающему статусу жены, ведет себя покладисто, не позоря своего жениха. Вот только не завидую я куму, дома то она всю плешь проедать будет, такой буйный характер все равно будет прорываться.

Дом, милый дом. Как же хорошо, что есть место на этой бренной земле, где действительно чувствую себя хорошо. Унжанское поместье стало родным, местом моей силы. Уже строится большой каменный дом и новая усадьба, которая станет втрое больше нынешней. Надеюсь, что новый дом станет не менее уютным. Ну а пока нужно поработать. Не перестаю убеждаться в том, что люди этого времени отличаются необычной работоспособностью и любознательностью, пусть и медлительность в своих действиях. Если отсутствует противоречие с религией, то готовы познавать мир с уникальной скоростью. И сильные духом люди этого времени отнюдь не глупее бывших моих соплеменников из XXI века, вероятнее, даже способнее.

В целом же существующий ныне уклад в поместье, да и значительно за его пределами, мало напоминал то уныние, которые было в этих местах, когда я впервые здесь оказался. Люди ходили с улыбками на устах, сложно было увидеть тощего человека, если только он не приезжий, или из племен меря, пришедший на постоянно действующий торг. Даже карчма умудряется работать всю неделю, кроме воскресенья, хватает клиентов.

Отдельно нужно было указать на то, что товарно-денежные отношения, как по мне, развиты были не меньше, чем в сельской местности в веке так девятнадцатом. Можно было улучшить финансовую систему.

С Ярославом, скорее с Нечаем, был уже уговор о том, чтобы чеканить свою монету. Все то серебро, которое есть у меня и у князя планировалось использовать для производства первых, если не считать единичных экспериментов ранее, русских денег. Не удобны были для торговых отношений гривны, зачастую использовали просто металл. Да и подобная монополия лишним не будет, а иметь возможность создать более совершенную финансовую систему, чем существующая, и не сделать этого, больше, чем преступление – это глупость. В мечтах были бумажные деньги, но пока именно что в мечтах, может лет так через пятьдесят и можно попробовать, а прыжки через целые формации, нарушить уже работающие системы.

- Корней Владимирович спаси Христос тебя! – провозгласил басовитым голосом Дарен.

Кузнец выступил вперед большой толпы людей. Все они собрались приветствовать меня. Приятно, черт возьми.

Знакомые люди, стоящие напротив, мало напоминали себя, какими я их помнил при первом знакомстве. Тот же Дарен стал еще больше, уже имел изрядный лишний вес, при этом выглядел самодостаточным, может даже немного высокомерным человеком. Сильно отличался некогда худой Демьян-мельник от того, кого я видел перед собой. Сейчас этот мучной магнат превращался в сказочного колобка, округлившимся во всех местах. А когда-то боялся начинать мукомольное производство. Он, как и многие собравшиеся ощущали себя хозяевами, понимали, что их жизнь значительно сытнее, чем в других регионах Руси и ценили это. Назвать кого-то из собравшихся холопами, даже рядовичами не поворачивался язык. Скорее боярство, буржуа, не меньше.

- По здорову ли люди честные? – обратился я к собравшимся.

- По здорову, боярин! – почти хором отозвалась толпа.

И был пир на весь мир, и угощали меня, даже подношения приносили. Я не отказывался, не было в этом действии какой-то корысти, люди хотели сделать мне приятное, так пусть и будет так. Особенно были мной оценены подношения, сделанные своими руками. Креча, наш главный уже не бортник, но пчеловод, даже соревнование со своим старшим сыном устроили, бахвалясь своими дарами. Вкуснее меда я ни в каком из миров не ел. А тут смогли и разделить отдельно липовый, отдельно гречишный, даже васильковый.

- Боярин, с тобой говорить желают, - заговорщицки, на ухо сообщил Дарен.

- Кто? – спросил я, делая очередной глоток пива, отличного нужно сказать, пива.

Кузнец замялся и почему то начал теребить нательный крестик. Такой привычки, как и подобного смущения, за самым мастеровитым кузнецом Руси ранее не было замечено.

- Ну? – с некоторым нетерпением спросил я.

- Так унуки перумовы, - быстро ответил Дарен и моментально сделал пару шагов назад, как будто опасаясь удара.

Я же не спешил с эмоциями. Это в этом мире вопрос религии был критически важен, мне же было не столь принципиально какой веры человек, главное его качества. Но это мне, человеку из двадцать первого века, где вопрос религии уже даже не на втором месте, а больше играет роль культурно-мировоззренческого нарратива.

- Где? – спросил я, наконец, и заметил, как выдохнул Дарен. Он ожидал другой реакции.

Пришлось оставить застолье, тем более, что начались песни и танцы и народ разделялся на клубы по интересам с выделяющейся своей энергетикой молодежи. Судя по бесятам в глазах девчин и отроков, сегодня могут быть очередные договоренности о сватовстве. Между молодыми, тут все еще оправляющим является родительское слово.

Встреча с Здебором происходила в доме Дарена, который, как я понял не так уж и всем сердцем принял Христа, пусть и неистово крестился на красный угол, как только мы вошли в его жилище.

- Боярин, не гневись, ведаю я, что Христа славишь и в церкву ходишь. Також ведаю, что и латинян привечаешь, и мари ужо живут на земле твоей. Нам, перуновым унукам, есть великая нужда жить на земле русской, токмо веру пращуров своих не предадим мы, - вещал, как его «окрестил» Дарен, волхв.

Желание этого человека было понятно, не понятно было только что с этим делать. Жили язычники в лесах по соседству с марийцами, были общины и на земле мордвы, разведчики доносили о них, причем воины нашли понимание и даже учиняли торг. Много где расселились поганцы, прячась и чураясь общению с иноплеменниками, но на Русь не решались прийти. По крайней мере, в Суздальские и Владимирские земли. Боятся волхвы православных князей, которые некогда жестоко подавили восстание против веры, как говорил Здебор «в мертвеца».

- А чем владеете, какая польза будет мне, коли пойду апроч церкви? – спросил я.

- Боги разгневались на нас, чады наши все больше к богине смерти Маре идут, разума лишают мужей наших. Дай дозвол жить на земле твоей и не будет люда более верного и честного. А мы и вои добрыя и охотники и справить что можем. Я с братами Перуну служу, мы вои, есть и даждьбожьи унуки, - уговаривал меня представитель язычников.

Мне же вспомнился другой эпизод истории России – церковный раскол, когда вот так же люди уходили в леса, дичали там, но веру старую не предавали. И жгли староверов, и сами они себя сжигали. Сколько людишек загубила тогда бескомпромиссность церковных владык и царей, подсчету не подлежит. Так и в этом времени. Попытались волхвы в Суздале и Ростове поднять людей на восстание, даже получилось, но дружины князей были более организованы и потопили то восстание в крови.

- И сколько воев у тебя? – задал я самый для меня напрашивающийся вопрос.

- Так под три сотни буде, коли всех по лесам кликнуть, - гордо ответил пожилой умудренный мужчина.

Толи я привык оперировать тысячами, толи оборзел слегка, но цифра не впечатлила. Хотя, целый батальон бойцов лишним точно не будет.

- Земли у меня вдоволь, живут многие люди и веры христианской и веры пращуров, - глаза Здебора расширились, не ожидал он от меня такой исповеди, не назвал я язычников «поганцами», – приходите и живите, токмо место будет разом с миром эстов, кои також в богов верят, токмо своего бога Перунасам кличут.

Действительно, я был удивлен, когда узнал, что после моего исчезновения из поместья, в Унжу прибыли две сотни эстов. Мейлис отправил их учиться и набираться уму разуму ко мне. Они были и остаются язычниками и были вполне благосклонно встречены местным населением. Вначале, была некая враждебность, но унжанцы уже знали поганцев-степняков, как и латинян. Люди увидели, что те не едят на завтраки православных младенцев, начали общаться, иметь общие дела. Теперь о вере не спрашивают, но теологические разговоры то там, то сям слышны. Уже три десятка эстов крестились. Наше местное духовенство сперва было начали напирать, как на латинян, так и на язычников, но встретив сопротивление, как и после многочасовых разговорах с примерами неудач крестоносцев в миссионерской деятельности со мной, решили смягчить свою политику.

Между тем, я уже давно замечаю, как перед входом в церковь люди снимают с себя разные обереги, летночки, веревочки. Было рядом с нательным крестом у некоторых и что-то похожее на молоточки Тора, которые могли особо отчаянные носить на одной веревке с крестиком. И ничего, все понимают, молчат, даже батюшка наш ни разу не возмущался. Может и сама церковь в этом времени была более лояльна, а может, банально священнослужители не хотели терять паству и осложнять спорные ситуации. Есть вариант, что нам повезло с батюшками больше, чем иным.