Это наш дом

— Спросится, — не стал спорить имперец. — Но мы уверены, что куда сильнее спросилось бы, если бы, имея возможность хоть как-то изменить страшную ситуацию, мы остались безразличными.

— Возможно, вы и правы, — вздохнул отец Димитрий. — Значит, на помощь империи Церкви надеяться нечего?

— Нет, — покачал головой брат Алексий. — Зародыши храмов получать сможете, плюс все права граждан империи за отдельными священниками остаются в полной мере. Захотите участвовать в жизни страны более полно — тогда ситуация может и измениться. У нас, понимаете ли, не верят в слова, только в дела. И лучшая молитва, по нашему мнению — молитва деянием.

— А что мы можем сделать? — поинтересовался митрополит.

— Хотя бы прислать молодых священников в новые поселения, где некому становиться таковыми, — пожал плечами имперец. — Но их сразу надо будет предупредить, что быть только священниками не получится, придется совмещать служение с другой работой. Врачом хотя бы. Учителем. Или еще кем. Также им может показаться дикими некоторые местные обычаи. Например, на Ирине и Александре очень распространено многоженство, поскольку число женщин там превышает число мужчин вдесятеро. Они не имели другого выбора, если хотели выжить. Сейчас ситуация понемногу выправляется, но там так привыкли и менять свои привычки не собираются. Да и не нужно. И таких примеров можно привести множество. Не хотелось бы, чтобы, увидев что-то ему лично неприятное и непонятное, молодой священник кидался изобличать и проклинать. Это ни к чему хорошему не приведет. Только к тому, что он угодит в серый список.

— Мда… — только и сподобился сказать отец Димитрий.

Умом он понимал, что жители Ирины и Александры действительно не имели выхода, но все внутри него протестовало против идеи многоженства. Все же имперцы действительно слишком другие, слишком изменившиеся по сравнению с землянами. А ведь молодежь потянется к ним, да что там, уже вовсю тянется и вербуется на другие планеты. Таких невероятных возможностей на родине никто не имеет. Имперцы взялись за перевоспитание населения очень плотно, и у них пока все получается. Но, может, это и к лучшему? Может хоть так удастся уменьшить число людей-зверей? Хотелось бы верить, но старый прожженный циник не мог. Что ж, он посмотрит, что из всего этого получится. Главное, что варианты сотрудничества есть.

Митрополит со вздохом распрощался и покинул кабинет. Ему сегодня предстояло обсудить увиденное и услышанное с другими высокопоставленными церковными иерархами.

В другом кабинете того же здания задумчиво смотрели друг на друга два еврея. Пожилой, скорее даже старый Исаак Соломонович Гештин, главный раввин Москвы, и совсем еще молодой Моисей Михайлович Шапиро, имперец. Хотя последний на самом деле был впятеро старше собеседника.

— Вы, я вижу, еврей? — осторожно заметил Исаак Соломонович, которому этот человек кого-то мучительно напоминал, кого-то очень хорошо знакомого.

— Да, еврей, — с легкой улыбкой подтвердил Моисей. — Но, прежде всего, я имперец. Помимо прочего, раввин. В общем-то, меня можно назвать главным раввином империи в данной реальности.

Старик резко выпрямил спину. Его принимает не простой человек? Главный раввин империи — это очень серьезно. Это более, чем серьезно! Но не слишком ли он молод для такой должности?

— Мне четыреста сорок семь лет, — понял его сомнения имперец. — Прошел великую войну, воевал до последнего дня. Так что молодым я только выгляжу.

— Ясно, уважаемый, — наклонил голову Исаак Соломонович, подивившись про себя такому возрасту, а потом вспомнил, что пришельцы живут до тысячи лет молодыми и здоровыми. Остается только позавидовать.

Затем у них начался разговор, почти полностью подобный разговору брата Алексия с отцом Димитрием. Вот только старый раввин понимал имперцев немного лучше.

— Вы совсем как раввины вязаных кип в Израиле, — констатировал он, просмотрев записи, продемонстрированные Моисеем. — Всегда на переднем крае. И заняты не только религией, но и реальным делом.

— Некоторое сходство имеется, — не стал спорить имперец. — Но есть одно кардинальное отличие. У нас все три монотеистические религии постепенно сливаются воедино, как слились разные ветви христианской Церкви. Вражды между иудеями, христианами и мусульманами в империи нет и не будет. И не говорите мне, что это плохо. Такова реальность, и исходить нужно из этого. Здесь, в данной вселенной, такое произойдет еще нескоро, но обязательно произойдет. Не беспокойтесь, ничего потеряно не будет.

— Легко вам говорить, не беспокойтесь… — проворчал Исаак Соломонович. — Знали бы вы, каково старому еврею, который помнит Холокост, слышать это… Да и сейчас нас всегда и во всем виноватыми выставляют…

— Не в империи, — возразил Моисей. — Хотя кое-какие вещи в мировоззрении религиозным евреям придется менять. А прежде всего — принцип «Око за око». Со временем, конечно. Причем сразу предупреждаю, что продление жизни получат только те, кто изменится и примет имперскую идеологию. Нам, простите, не нужны в будущем вечно молодые идеологические враги.

— Ну да, а то вы не расправились с оными врагами в древней манере, — криво усмехнулся старый раввин.

— Расправились, — поморщился имперец. — К моему глубочайшему сожалению, есть люди, которые не меняются. Тем более, носители таких идеологий, как нацизм и либерализм. Самых оголтелых мы уничтожили, большую часть сослали, а остальные доживут свою жизнь спокойно, если будут молчать. Начнут пытаться проповедовать свои гнусные идеи — получат по полной программе. Нам нужно вырастить местную молодежь такой же, как у нас. Стремящейся в небо, чистой и светлой. И мы будем безжалостны к тем, кто станет мешать в достижении этой цели.

Он улыбнулся и показал Исааку Соломоновичу записи о жизни молодых имперцев, об их устремлениях и увлечениях. Об их работе, исследованиях и постижении нового. Тот смотрел на все это широко раскрытыми глазами, на которых выступили слезы, и не верил увиденному. Такого не могло быть по определению, но было. Как? Как они смогли такого добиться⁈

— Невероятно… — простонал старик. — Немыслимо… Это же чудо какое-то! Разве люди такими бывают?..

— Бывают, — широко улыбнулся Моисей. — Но усилий ради этого пришлось приложить множество. Двести лет адского труда! У нас все получилось, Исаак Соломонович. И мы намерены повторить это здесь. Хотите помочь в этом благом деле? Присоединяйтесь! Кстати, в нашей реальности мы с вами были хорошо знакомы. Именно я закрыл ваши глаза там. Я сын вашей троюродной племянницы, Ривки Гольдштейн, тот самый бестолковый, безалаберный мальчишка, на которого вы так часто ворчали.

— Ты⁈. — не поверил тот. — Святой, благословен Он! Но… Но как ты смог стать вот таким?..

— Война, — грустно улыбнулся имперец. — Великая война. На ней или гибли, или взрослели. Вас в нашей реальности, простите за подробности, забили насмерть по время рейда поляки, прикладами, маму они же походя ткнули штыком, я чудом выжил, закрыл вам обоим глаза и поклялся отомстить.

— Забили насмерть прикладами?.. — побелел Исаак Моисеевич. — За что?..

— За то, что еврей, — криво усмехнулся Моисей. — Причем, и это было для них самым страшным преступлением, русский еврей. Между прочим, русских евреев даже израильтяне, участвовавшие в войне с западной стороны, расстреливали без сантиментов, и их совершенно не беспокоило, что это тоже евреи. Великая война по степени зверства превысила даже деяния немецких нацистов. Поэтому мы никому и ничего не простили. Поэтому и сейчас действуем против западников с такой жестокостью. Мы все помним, словно это было вчера. Мне многое довелось повидать и через многое пройти…

— Расскажи!

— А что тут рассказывать? После вашего с мамой убийства я решил пробираться на Урал, где держали оборону наши. Все это случилось в восемнадцатом году, в оккупированной, почти полностью разрушенной Москве. Как я шел через полстраны в течение двух лет, и что довелось пройти за это время, лучше умолчу. Дошел. Перебрался через линию фронта, там меня сразу взяли русские разведчики. Рассказал им все без утайки, попросил дать возможность воевать, чтобы отомстить. Мужики поняли, взяли к себе в часть, хоть я тогда и совсем пацаном был, едва шестнадцать исполнилось, и дали автомат, принявшись учить всему, что знали сами. Сколько раз я был ранен, не считал. Выздоравливал и снова бросался в бой. Потом, когда наша армия двинулась вперед, пошел с ней. Дошел до Лондона, а потом и до Вашингтона. После войны занялся исследованием космоса, совмещая с обучением в ешиве. В итоге стал раввином, но Дальний Поиск тоже не бросил. После этого много лет служил в Космофлоте, командовал крейсером. Долго рассказывать, четыреста с лишним лет жизни в короткий рассказ не уложишь. Много прошел, много испытал, много повидал. Являюсь убежденным имперцем по взглядам. Приложил руки к воспитанию нашей молодежи такой, как вы видели.

— Достойная жизнь, — пристально посмотрел на него старик. — Очень достойная. Надеюсь, местный Мошико проживет не менее достойную. Не хочешь с ним повидаться? Да и с мамой…

— Если честно, хочется, — вздохнул Моисей. — Особенно с мамой… Не могу себе простить до сих пор, что не кинулся тогда под штык поляка, не заслонил ее собой…

— Это ты зря, — укоризненно посмотрел на него Исаак Соломонович. — Спасти ее ты бы все равно не смог, да и сам погиб бы. А так хотя бы отплатил убийцам. Я тогда договорюсь с Ривкой и Мошико.

— Договаривайтесь, вот мой номер коммуникатора, он всегда со мной, в имплант мозговой встроен, — кивнул имперец. — Вас я и до сих пор уважаю и надеюсь, что вы станете одним из нас со временем. Подумайте, как сможете поучаствовать в перевоспитании местной молодежи.

— Я подумаю, — пообещал старый раввин, после чего попрощался и покинул имперскую канцелярию, ему действительно было над чем подумать.

Третий разговор, между имперским муллой Мустафой и главным муфтием Москвы был примерно таким же, как и первые два. После него старый священнослужитель долго не мог прийти в себя, слишком быстро все изменилось вокруг, слишком все стало непохожим на прежнее.

Поздно вечером Исаак Моисеевич навестил троюродную племянницу, которую в свое время вырастил, поскольку других родственников у девочки не осталось, и долго сидел молча, наблюдая за ерзающим Мошико. Тому страшно не терпелось вернуться к компьютеру, смотреть имперские фильмы. Раввин сравнивал его со старшей версией, почти не находя совпадений. Вот как из этого вертлявого парня вырос тот уверенный, сильный, знающий себе цену мужчина? Наверное, действительно война сыграла свою роль.

— Ривка, я сегодня встретил твоего сына, — тяжело посмотрел на женщину старик.

— Меня? — удивился Мошико. — Но я не помню!

— Тебя, только возрастом четыреста сорок семь лет, — усмехнулся Исаак Соломонович.

— С имперского корабля⁈ — ахнула Ривка.

— Да, — подтвердил старик. — В их реальности на его глазах убили меня и тебя, вот он и ушел воевать с убийцами. Войну закончил в Вашингтоне. Ну, про это он сам потом расскажет, я уговорил его с вами встретиться. Причем Моисей сейчас не кто-нибудь, а главный раввин империи. Да-да, Мошико, не отвешивай челюсть, именно так. Когда я спросил, как из безотственного разгильдяя он сумел стать таким, то ответ был один — война. Прошу быть поосторожнее, у него и до сих пор обгоревшая душа. Все еще корит себя, что не кинулся под штык поляка, не прикрыл тебя, Ривка, собой…