Этот большой мир — 1. "День космонавтики"

— Агат, пошёл!

Дед сказал это совсем тихо, больше для себя, нежели для пса. Спаниель пронял всё и без слов — мохнатой чёрно-серой молнией он сорвался с места и нырнул в кусты. Бритька тоже метнулась следом, но, сделав три прыжка, резко сломала траекторию и кинулась обшаривать заросли осоки. И когда это они успели договориться о разделении «секторов ответственности»?

Агат вынырнул из кустов — в пасти у него был зажат вальдшнеп. Из-за стеблей осоки раздался плеск и довольное фырканье — ага, значит два подбитых напоследок вальдшнепа упали в воду, вот Бритька и старается. И точно — из бурых прошлогодних стеблей осоки появилась мокрая насквозь собака, волокущая сразу двух подбитых птичек. Подбежала ко мне, бросила ношу к ногам и уселась на попу ровно. Морда счастливая, улыбка до ушей — «ну что, хозяин, я ведь молодчина?»

Конечно, молодчина, а как же? Я добыл из кармана кусочек колбаски, который тут же был проглочен с довольным чавканьем.

А она у вас молодчина! — сказал дядя Григорий, подходя к нам. Ружьё он нёс на плече, держа за ствол, и тёмно-зелёные болотные сапоги были раскатаны доверху, до самого паха. — Я видел сбоку — второй вальдшнеп не сразу упал, пролетел ещё немного, и плюхнулся метрах в семидесяти, чуть не посредине озерка. Так она сначала к нему поплыла, отыскала, подобрала, а второго прихватила уже на обратном пути. Слышь, Петрович, отличная собака будет, почаще её бери!

Петрович — это дед. Похвала в адрес Бритьки, похоже, польстила ему ничуть не меньше чем мне.

— Ну что, домой? — дядя Григорий прицепил добычу к узким кожаным ремешкам с петельками, пристёгнутыми к ягдашу, и забросил ружьё за спину. — завтра ещё на утреннюю зорьку сходим, а сейчас надо выспаться.

И, не дожидаясь дедова ответа, направился в сторону прорезающей жиденькую рощицу просеки — по ней до заимки, где мы собирались заночевать, было около получаса небыстрым шагом. Агат пристроился рядом с ним, а Бритька — вот же неутомимый электровеник! — принялась вокруг нас нарезать круги. А я взял у деда ружьё и бодро зашагал рядом, выслушивая, в который уже раз, его любимую историю о том, как повздорили однажды на вальдшнепиной тяге Лев Толстой и Иван Тургенев из-за не найденного собакой Тургенева (по версии Толстого), или не битого плохим стрелком Толстым (по версии Тургенева) вальдшнепа. Может, вместо заданной нашей классной темы о Пришвине изложить в художественном виде эту историю, разбавив её собственными охотничьими впечатлениями? А что, мысль неплоха… кстати, завтра всё же пострелять и самому. А то — откуда впечатлениям-то взяться?

Вторая половина апреля в этом году выдалась тёплой, трава с листвой зеленели уже совершенно по-майски. Однако, ночи всё ещё были стылыми, холодными и я вдобавок к спальнику захватил с собой на сеновал ещё и нашедшееся на заимке рыжее одеяло из верблюжьей шерсти. Собственно, никакой это был не сеновал — так, низкий, не выпрямиться в полный рост, чердак. Внизу было куда теплее, особенно, дед растопили печку-голландку — однако я всё равно ушёл наверх. Во-первых, проявляя деликатность — охотникам, ясное дело,хотелось отметить успех, для чего из Запрудни были прихвачены две бутыли с прозрачным первачом — а предаваться этому традиционному для «национальной охоты» занятию в моём присутствии деду было как бы и неловко. К тому же хотелось побыть одному –и я закинул в узкое окошко чердака свёрнутый спальник, одеяло, сумку с термосом и бутербродами, потом заставил вскарабкаться по лестнице протестующую против такого обращения Бритьку — и устроился с удобствами на охапках душистого прошлогоднего сена.

От проходящей сквозь крышу кирпичной трубы шло тепло, в окошке видны были высыпавшие на небе бледные весенние звёзды, чай в отцовском термосе с нержавеющей колбой оставался горячим, пригревшаяся собака уютно сопит, свернувшись калачиком у меня под боком — что ещё нужно для простого человеческого счастья? Я стащил сапоги, брезентовые штаны, штормовку (терпеть ненавижу забираться в спальник в верхней, жёсткой одежде!) и устроился, закинув руки за голов, и принялся вспоминать вчерашний день. А вернее — вторую половину, ознаменовавшуюся для меня походом во Дворец.

По пятницам занятия кружка юных космонавтов обыкновенно проходили в учебном классе — там же, на «козырьке» над парадным холлом, только в крыле, отгороженном от остального пространства, уставленного тренажёрами, лёгкой передвижной стенкой. Ещё одну стену, уже капитальную, выложенную мелкими кусками мозаичных плиток, украшала большая школьная доска; две других заменяли панорамные, от пола до потолка окна -за ними раскинулась большая лужайка перед главным зданием Дворца, в центре которой высилась алюминиевая игла флагштока.

Вот и сегодня, не успели мы рассесться за столами, демократично расставленными полукругом, как случился сюрприз, да ещё какой! Семён Палыч, наш руководитель (между прочим, совмещающий занятия во Дворце с основной работой в располагающемся тут же, на Ленинских горах, астрономическом институте Штернберга) объявил, что этим летом в «Артеке» проводятся сразу три международные «космические» смены — по одной на каждый из трёх летних месяцев. Базой для них станет одна из дружин, «Лазурная», а участниками станут юные любители космоса, и всего, что с ним связано — школьники из нашей страны, а так же Штатов, Франции и даже Японии с Китаем. И отправятся они в Крым не просто так, а лишь приняв участие и добившись успеха в конкурсах фантастических проектов, которые в течение ближайших полутора месяцев будут проходить во всех этих странах.

Как хотите, а это «ж-ж-ж» точно неспроста! Во-первых, мне что в той, первой, что в этой жизни уже случилось побывать в Артеке — летом, после шестого класса, и как раз в дружине «Лазурная», о чём свидетельствовал висящий над письменным столом изрядно выцветший памятный вымпел. Тогда, правда, я попал во всесоюзную пионерскую здравницу не за какие-то особые заслуги, а «по блату» — расстарался двоюродный отцовский брат дядя Валера, занимавший (и, надо полагать, занимающий и сейчас) немаленький пост в московском городском комитете комсомола. А во вторых… помните, как в том самом фильме? «…я представляю к защите фанпроект полёта к звезде Альфа Кассиопеи на космическом корабле «Заря», что означает звездолёт аннигиляционный релятивистский ядерный…»

Решено, лечу! В смысле — еду, конечно. В Артек. Правда, для этого надо сначала занять одно из трёх первых мест в нашем, дворцовском конкурсе, где без меня будет участвовать ещё сотня без малого молодых и горячих энтузиастов от космонавтики — это если считать «юных астрономов», которые тоже, надо полагать, захотят попытать счастья . Но… попаданец я, в конце концов, или где? Конечно, нового, революционного способа хранения антивещества я вряд ли предложу — но если не послезнание касательно многочисленных (и в большинстве своём нереализованных в нашей реальности) проектов, то какое-никакое, а всё же инженерное образование должно сыграть мне на руку? А не поможет это — что ж, я без зазрения совести воспользуюсь ещё одним, как говорили в наше время, «конкурентным преимуществом». Отец, насколько я понимаю, трудится как раз в самой, что ни на есть, актуальной космической программе, этой самой «орбитальной катапульте» — так неужели не поможет сыну хотя бы советом? А там, глядишь, и…

«…команда формируется из детей не старше четырнадцати лет, с таким расчётом, чтобы…»

Не то, чтобы я всё это всерьёз. Не о полётах к звёздам, во всяком случае — не настолько я ещё ошалел, не настолько потерял голову от этого поразительного, нереального и одновременно такого знакомого, родного мира. Или настолько? В конце концов, Смоктуновский в роли ИОО говорит в начальных кадрах фильма, что описанные события произошли летом будущего года, верно? Фильм вышел на экраны в семьдесят четвёртом, то есть сейча с как раз и есть то самое лето будущего, семьдесят пятого года, верно?

Бритька завозилась, перевернулась на спину, сложив по-заячьи лапы на груди и ухитрившись одновременно свернуться калачиком. Нос её при этом угодил мне подмышку, отчего собака сразу громко засопела. Я осторожно подвинул сладко спящего зверя, вжикнул «молнией» спальника и повернулся на бок, прижавшись спиной к мохнатому пушистому боку. Сна мне оставалось часов пять, не больше — а завтрашний день обещал стать долгим и хлопотным.

Конец второй части

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ . Звездопад, звездопад…