Жандарм

Глава 18

— Итак, начнем!

С этими словами полковник Вышневецкий пододвинул к себе стопку папок, что лежали перед ним, и открыл самую верхнюю.

— Окольников! — назвал он фамилию и посмотрел на названного парня.

Тот тут же вскочил с места.

— Я!

— Вам было поручено разыскать источник появления листовок революционного толка на пересечении Большой Серпуховской и Авсеньевского тракта. Доложите результаты.

— Есть! — вытянулся в струнку ефрейтор. — Я два дня ходил по этим улицам, смотрел на прохожих. Листовки появляются каждый раз в одно и то же время, примерно после обеда. Все они были напечатаны, а не написаны, и валялись на дороге. Думаю, что их кто-то несет в сумке. Рядом есть типография — там можно их напечатать. Утром преступник приходит на работу, а когда идет на обед, несет листовки в сумке с откидным дном. Они и вываливаются. В толчее заметить это очень сложно, чем преступник и пользуется. Опрос работников типографии ничего не дал. Никто не признает свою вину. Осмотр печатных станков и готовой продукции тоже не дал результата. Кроме одобренных высочайшим указом книг и брошюр, я ничего не обнаружил. Необходимо дополнительное время и установление постоянной слежки за улицей, чтобы наблюдением установить преступника и задержать его. Доклад окончен.

— Ясно с тобой все, — чуть поморщился полковник, но повернулся к другим членам комиссии. — Может у кого-то есть вопросы к курсанту?

— А во что вы были одеты, когда следили за прохожими? — оживился Савелий Лукич.

— В свою форму, — развел руками парень, показывая форму рядового жандармерии.

— И правда, все ясно, — кивнул «добродушный» толстяк и повернулся к полковнику. — Для филерской работы не пригоден.

— Для оперативной — тоже. Дуболом, — рыкнул со своего места ротмистр.

Рослый ефрейтор после такой нелестной оценки покраснел от стыда. Тамара Игнатьевна промолчала, что и понятно. Она ждала опроса девушек.

— Тогда получаете назначение в роту быстрого реагирования. К сожалению, одного наличия дара для оперативной работы недостаточно, — констатировал полковник, после чего сделал запись в личном деле Окольникова и отложил папку. — Мирзоянов, — взял он следующее дело.

— Я!

— Тут написано, что вам необходимо было узнать, есть ли связь некоего Дмитрия Пелекина с запрещенной партией социал-демократов. Доложите, что вам удалось выяснить.

— Есть! — подтянулся выходец с Кавказа. — Для начала я ознакомился с предоставленными бумагами, но этого было не достаточно, и пришлось дополнительно выяснять, кто такой Дмитрий Пелекин и где он чаще всего бывает. Дмитрий Пелекин — рабочий станкостроительной фабрики, токарь. Основное время проводит на работе. Есть жена и трое детей. В оба отведенных на задание дня, сразу после работы возвращался домой в работный дом дворян Патрушевых, которым принадлежит фабрика. Проследить за его деятельностью на фабрике я не имел возможности. Осторожный опрос других рабочих показал, что Пелекин ответственный работник, умеет читать, почти не пьет, в редкое свободное время посещает кружок чтения, организованный при фабрике для детей рабочих. Опрос детей, что им читает Пелекин, показал, что чаще всего тот им зачитывает статьи профсоюзного листка и спрашивает их мнение, довольны ли они своим положением. Никаких советов не дает, но само по себе это уже зарождает в детях бунтарские мысли и недовольство дворянами, владеющими фабрикой вообще и властью в частности.

— Ишь, какой начитанный, — одобрительно хмыкнул полковник. — Это тебя так в авиационной школе научили?

— Я готовился, господин полковник, — смущенно пожал Ибрагим плечами.

— Ясно. Ваш вердикт? — повернулся глава комиссии к остальным членам.

— Когда вы вели наблюдение, Пелекин вас заметил? — снова первым задал вопрос Савелий Лукич.

— Никак нет. Я был в форме студента авиационный школы, сидел на лавочке и грыз семечки. Если кто подходил и интересовался, не скрывал, что студент и приехал на каникулы к отцу, который в Москве держит продуктовый магазин.

— В вашем деле про отца сказано иное, — заметил полковник.

— Это я придумал для дела, — покраснев, пояснил Ибрагим.

— Хорошо, а когда опрашивали людей, какую причину своего интереса называли? — продолжил Прохоров.

— Сказал, что ищу хорошего токаря. Просил посоветовать кого-нибудь. Если Пелекин оказывался в числе тех, кого мне советовали, начинал задавать дополнительные вопросы.

— Отлично, — кивнул Савелий Лукич. — В филерскую службу годен.

— Поставленная задача не выполнена. Как оперативник себя не проявил, но можно подучить и дать ему закончить выполнение задания, — кивнул ротмистр Алексеев.

— Хорошо, — согласился с мнением комиссии полковник. — Тогда пока что определяю вас к Савелию Лукичу. Получите новые знания, завершите дело, а там уже вынесем окончательный вердикт. Идем дальше. Ласточкина!

— Я, — тихо поднялась со своего места белошвейка.

— Вам было поручено провести наблюдение за коллективом, в котором вы работаете, и дать свою оценку — кто склонен к бунтарству, подстрекательству и кто может уже состоит в запрещенных партиях и кружках. Итак, я слушаю, что вы смогли узнать.

Попутно запинаясь и сбиваясь, Аглая сказала, что все работницы их цеха являются верноподданными императора, и лишь старшая белошвейка Сонина куда-то пропадает по вечерам. Куда именно, она узнать не смогла и привлекла к себе излишнее внимание. Поэтому расспросы прекратила и дальше только смотрела.

Тут уже члены комиссии повернулись к Тамаре Игнатьевне.

— Скажите, милостивая сударыня, у вас есть подруги? — лицо женщины неуловимо поменялось, строгость исчезла, а вместо нее появилась благожелательность и внимание к собеседнику.

— Одна, — тихо произнесла Аглая.

— А что с остальными? Не делятся своими секретиками? Считают тебя хуже них, или наоборот?

— Они меня словно не замечают, — пожаловалась девушка. — Я пыталась к ним подойти, но либо фыркают, либо отворачиваются и замолкают. Только Аня со мной и говорит. И то, только когда мы наедине.

— Это не страшно, — заметив слезы на глазах Аглаи, мягко улыбнулась женщина. — Лучше скажи, были случаи, когда они думали, что тебя рядом нет и о чем-то беседовали между собой?

— Да, часто, — кивнула Аглая. — Я для них словно пустое место.

— Не переживай. У нас ты найдешь тех, кто с тобой поговорит. Кому ты можешь довериться. Вот когда ты не пыталась специально к ним подойти и послушать, что ты помнишь из их рассказов? Может, тогда они кому-то косточки из благородных перемывали? Или на власть жаловались?

— Да было, — нахмурив бровки, согласилась Аглая. — Степаниде наш проверяющий как-то юбку задрал. Ну и... — тут она покраснела. — Вот она и жаловалась своей соседке по койке Ирине, что теперь ее муж проституткой считает. Мол, сама проверяющему дала. А Ольга из второй бригады хвасталась, что знает, кто на князя Багратиона покушался. Но дальше я не услышала — меня Светлана Романовна позвала, они меня заметили и замолчали.

— Савелий Лукич, — повернулась дама к Прохорову, — как мы видим, девушка идеально вписалась бы в вашу службу.

— Да, согласен, — кивнул довольно тот. — Филер из нее выйдет отменный. Незаметный, но все видящий и слышащий. И учить-то нужно по минимуму.

— Значит, решено, — подвел итог полковник Вышневецкий, делая запись в дело Ласточкиной. — Следующий у нас... Гольштейн!

— Я! — подорвался со своей парты горбоносый парень.

— Вам было дано задание провести аудит предприятия вашего отца и доложить, не финансирует ли он тайно запрещенные партии и кружки. Что вам удалось выяснить?

— Кхм, — судорожно сглотнул Иона. — Да. Я провел аудит, но могу вас заверить, что никого из запрещенного списка мой отец не финансирует. Более того, примерно треть выручки идет в благотворительные фонды и дома призрения.

— А что вы скажите? — повернулся к ротмистру полковник.

Парень нервничал, но оно и понятно. Мало того, что в начале показал себя не с лучшей стороны и получил нагоняй от того самого ротмистра Алексеева, так еще и по заданию ему пришлось «копать» под собственного отца.

— Врет, — рубанул офицер, словно приговор подписал. — Мы на Гольштейна еще в прошлом месяце вышли. Пусть напрямую он ни одну партию не финансирует, зато ведет делопроизводства прогрессистов и кадетов. Официально обе партии не запрещены и ведут умеренную центристскую политику. Вот только среди них есть радикалы, что хотят свержения монархии и преобразование страны в республику. И дела таких людей тоже ведет Самуил Авраамович Гольштейн. И его сыну о том известно.

— Что скажете на это, молодой человек? — строго посмотрел на побледневшего Иону полковник.

— Но ведь было дано задание провести только аудит, — пролепетал он. — Про то, какие дела и с кем ведет мой батюшка, узнать задания не было...

— Типичный еврей, — хмыкнул ротмистр. — Делает только то, что выгодно, либо в четких рамках «буквы» договора, плюя на его суть.

— И каков будет вердикт комиссии? — откинулся на спинку стула Вышневецкий.

— Взять на особый контроль! — рубанул ребром ладони по воздуху ротмистр. — Пусть передает информацию о делах его отца с центристами. Если докажет свою верность империи и императору, можно начинать чему-то обучать и принимать штатным сотрудником службы, а то уж больно хитер.

— Пожалуй, соглашусь с Павлом Георгиевичем, — пожевал губами Савелий Лукич. — В обычные бойцы он не годится — телосложением не вышел, да еще хитер и изворотлив. Но и сразу принимать такого сколького молодого человека к нам, без проверки на верность, преждевременно.

— Хорошо, — сделал пометку в деле Гольштейна полковник. — Кузнецова!

— Я! — спокойно встала черноволосая наборщица текста.

— По заданию, вы должны были совершить провокацию для выявления недовольных властью, но при этом она не должна была быть прямым подстрекательством к противоправным действиям. Что вы сделали в рамках задания?

— В нашу типографию часто ходит журналист профсоюзного листка рабочих химического предприятия дворян Бронниковых, — я тут же сделал «стойку», услышав знакомое имя. А я ведь читал тот листок! И с его помощью завербовал мужиков, что меня ограбили. — Он уделяет мне знаки внимания, поэтому часто задерживается, пока идет печать тиража листка. В одной из наших бесед, я посетовала, что власть слишком мягко относится к промышленникам, и было бы неплохо, если их рекомендации, в которых император заботится о своих подданных, стали бы прямым указом, необходимым к исполнению. Желая мне угодить, журналист изменил концовку статьи и сделал ее более жесткой. Вчера он снова приходил в типографию и хвастался, что рабочие подхватили его праведный гнев и думают устроить стачку. Пока к прямым действиям они не перешли, но уже появилось два лидера, которые и высказали такое пожелание.

— Хорошо, — кивнул полковник и с намеком посмотрел на Тамару Игнатьевну.

— Считаю, что Маргарита Семеновна является почти полностью сформировавшимся агентом нашей службы, — тут же сказала она. — Курсы у Павла Георгиевича лишь помогут ей развить свой талант.