Шелест 1

Глава 17

Лиза открыла глаза, и поняла что лежит на животе на чём-то жёстком, а её ноги и руки разведены в стороны и связаны лишая возможности пошевелиться. В смысле, торсом как-то ещё могла бы пошевелить, но тот был прихвачен ремнями. Она приподняла голову и осмотрелась, насколько это было возможно. Какая-то комната с голыми бревенчатыми стенами, у окна стоит письменный стол, с книгами, бумагами и писчими принадлежностями. Рядом стул с высокой спинкой, довольно грубой работы, с боку лавка, чуть дальше полки, так же заваленные книгами и бумагами.

Как оказалось, сама она так же лежит на столе, но уже более основательном. У них в усадьбе есть такой же, к нему привязывают человека, чтобы он ненароком не помешал нанесению узора, потому как процедура эта болезненная. Делать их следует когда человек или животное в сознании, а иначе ничего не получится. Тех же лошадей или быков на столе не разместить, поэтому их связывают и притягивают к земле с помощью вбитых кольев. Крепостные рассказывали, что боль не назвать нестерпимой, но приятного мало.

Стоп! А она-то тут что делает⁉ И где это тут⁉ Последнее, что помнит Лиза, как шла на рынок, чтобы купить сладости. У Петра завтра день рожденья, хотела сделать ему приятное. Он тот ещё сладкоежка, хотя и старается этого не показывать. И всё. Дальше темнота. А теперь она тут. Её накрыла волна страха.

Она успела передумать о многом, испугаться, укорить себя за малодушие и бредовые страхи, ужаснуться и поверить в то, что это только чья-та шутка, злая, жестокая, но шутка, когда наконец хлопнула входная дверь. Лиза обернулась на звук и увидела мужчину вошедшего в комнату. Чуть за тридцать, крепкого сложения, в простом кафтане дворянского кроя, на голове мурмолка с лисьей оторочкой. Не сказать, что богатое одеяние, но сукно добротное и дорогое. Как и сапоги отличной выделки. Через грудь перевязь, на боку шпага, под кафтаном поверх камзола широкий поясной ремень с заткнутыми за него двумя пистолетами.

— Опамятовала, девочка, — удовлетворённо произнёс он, и прошёл к письменному столу.

Снял с себя перевязь и повесил на крюк вбитый в стену, поверх пристроил мурмолку. С глухим стуком выложил на столешницу пистолеты, рядом положил перчатки. Обернулся в сторону смотревшей на него пленницы и ободряюще улыбнулся.

— Не переживай милая, скоро всё закончится, — подмигнув заверил он.

Только теперь она сообразила, что лежит абсолютно нагая. Страх словно испарился, и её залила краска стыда. Она знала всё о взаимоотношениях мужчины и женщины, благо матушка вовремя всё ей рассказала, да и старшей сестре было, что поведать. Она конечно девица, но ей уже двадцать один, служит на Кавказе, и успела наслушаться от сослуживцев.

О чём это она⁉ Лиза попыталась прикрыться, что угадывалось, даже несмотря на практически полную невозможность пошевелиться. Но делала это молча, даже не пытаясь унизить себя мольбами о пощаде. Она видела, что этот её не выпустит, так к чему тогда попусту сотрясать воздух и терять своё лицо перед ликом смерти.

— Полноте, красавица, не стоит переживать, твоей чести ничего не угрожает. Я же не дурак портить заготовку. Не знаю в чём тут прихоть Силы, но из девственниц зверь получается сильнее.

Незнакомец скинул кафтан, повесив его на спинку стула, избавился от поясного ремня, и вновь мило улыбнувшись взял в руки чернильницу и тонкую кисть. Такую обычно используют для нанесения контура узора. Приблизился к ней, и заметив на столе кровь, вздёрнул бровь.

— О! У тебя недомогания. Неожиданно. Я взял тебя в довесок, и чтобы насолить твоему братцу, но похоже ты мало чем уступишь боярышне, если вообще уступишь. Хорошо. Не люблю делать халтуру.

— О чём вы? — не удержалась от вопроса Лиза.

— Не обращай внимания, — подступаясь к ней, произнёс он.

— Что вы?.. — хотела было спросить она, и осеклась.

Она поняла, чего он хочет, и её словно окатили ушатом холодной воды. Этот негодяй собирается нанести ей узор! Любой из них не только поставит крест на инициации дара, но и заблокирует дальнейший рост инициированного одарённого. Его вместилище замрёт на данном этапе, сколько потом не старайся его развивать, и избавиться от узора будет уже невозможно.

Матушка приняла узоры, потому что её дар рос в год по чайной ложке и имел потенциал всего-то шестого ранга, который она сумеет получить на склоне лет. К чему он ей тогда, пусть различие между этими ступенями и существенные. Поэтому она решила принять узоры и усилить себя на пятом ранге, пока полна сил и есть реальная возможность использовать полученное преимущество.

— Лучше убей меня, — севшим голосом произнесла Лиза.

Страх, неизвестность, её нынешнее унизительное положение, всё это отошло на второй план. Она с детства чувствовала свой дар, теплящийся едва ощутимой искоркой. Она всегда знала, что отличается от подавляющего большинства людей, именуемых простецами. Сколько себя помнила Лиза ждала того момента, когда дар возгорится пламенем. И тут вдруг…

— Брось. Тебе понравится. Просто верь мне, — ободряюще улыбнулся похититель, окуная кисточку в чернильницу.

Поделать она ничего не могла, поэтому решила встретить свою судьбу с гордо поднятой головой. Ну или горделивым молчанием. Она не проронила ни звука, когда кисточка коснулась её белоснежной кожи, обжигая её вливаемой Силой.

Поначалу похититель обрисовал контуры узора, тонкой кистью, затем вооружился средней, чтобы заполнить его, всё так же вливая Силу, но уже в больших объёмах, отчего боль была практически нестерпимой. При подобной операции даже крепкие мужики скрипели зубами и пускали слезу, женщины неизменно голосили и причитали. Понимание того, что это пойдёт на пользу, не делало процедуру менее болезненной. Но Лиза молча плакала и скрипела зубами, не столько из-за боли, сколько от безысходности.

Закончив наносить узор, неизвестный удовлетворённо осмотрел дело рук своих, и потянулся к своему вместилищу, чтобы напитать плетение Силой, и инициировать его. Он встал над пленницей, поднял руку, словно поп собирающийся благословить прихожан, и как бы уложил невидимую ветвь на спину девушки. Послышался звук хлопка в ладони, а по узору пробежали огненные всполохи.

Лизу пронзила невыносимая боль, но она всё же смогла сдержать стон, лишь коротко охнув. И тут же все неприятные ощущения куда-то пропали. Ей уже не было стыдно, не хотелось избавиться от пут, она по прежнему ощущала искру своего дара, но коль скоро её господину угодно, чтобы она так и не испытала радости инициации, так тому и быть. Она готова выполнить любую его волю, и беспокоит её лишь то, что она как-то может не угодить или расстроить его…