Цесаревич

— Как думаете, Роман Илларионович, уместно будет почитать? Все же меня чуть не убили? — спросил я, рассматривая письмо. — Какая замысловатая печать! Не находите?

Лицо Воронцова покрылось испариной, несмотря на то, что на улице было не менее минус десять градусов мороза. Я же аккуратно, чтобы сильно не повредить печать, и ее можно было сопоставить, вскрыл застывший сургуч и развернул свиток. Тут важно было сыграть правильную эмоцию.

— Я могу попросить, чтобы Ваши слуги отдали пистоли? — не терпящим возражения голосом спросил я, вопрошающая интонация была только в рамках правил светского общения.

Кондратий протянул руки и после кивка Воронцова, двое из троих слуг, что выбежали с оружием, отдали пистоли, еще один, передал шпагу.

— Не поймите превратно, но письмо обращено Вам и я хотел бы выслушать некоторые объяснения, прежде чем ввериться полностью и пройти в Ваш дом, — сказал я, пристально смотря прямо в глаза Воронцову.

Я передал письмо и по мере его чтения, Роман Илларионович, менялся лицом, все более тяжело и часто дыша.

— Я… Клянусь честью… Чтобы я… — вконец растерялся Воронцов.

— Это правда, что Вы основали масонскую ложу? Что это за человек? Что я сделал дурного масонам? — засыпал я вопросами одного из самых богатых людей империи, владельца огромных поместий и немаленьких заводов.

— Я только собирался основать ложу, Ваше Высочество, я не имею никакого отношения к этому человеку и не знаю вовсе, кто он такой, — в голосе Романа Воронцова была дрожь.

— Этот человек Бенджамин Франклин, он прибыл в Петербург по своим каким-то делам, напросился на прием, что давали позавчера в Ораниенбауме. Впрочем, Вы же были на приеме, этот разбойник был там же, — я сделал паузу и, как мне казалось, с нотками осуждения посмотрел на Воронцова.

— Клянусь честью! Я не помню этого убийцу, — и столько искренности было в словах хозяина дома, возле которого разыгрывался спектакль.

— Я хочу Вам верить, но даже Ваш друг Александр Иванович Шувалов будет не в силах отринуть сие письмо, его печать и всю эту дурно пахнувшую историю, — сказал я и съежился уже не играя, было действительно холодно.

— Вам холодно и нужно осмотреть Вас! Прошу Ваше Высочество, пройдемте в дом, клянусь Богом, от меня никогда не будет Вам зла!

— Я верю Вам, мой друг, — сказал я и последовал в направлении парадной дома Воронцова.

Мы прошли в дом, всех казаков, кто остался и не участвует в театрализованной «погоне» за сбежавшими «разбойниками», которые уже должны были скинуть свою одежду и преспокойно направиться отсыпаться в одном из не самых захудалых трактиров. Завтра с выправленными подорожными, эти казаки отправятся в Самару, где станут начальниками охраны каждый на отдельной мануфактуре с весьма приличными окладами. Нужно было бы и их зачистить, но тогда и Кондратия и Шешковского и еще пятерых человек, которые играли в спектакле. Так что все возможные клятвы взяты, а исполнители отправились на достойные оплатой и проживанием места.

Входил я в дом Воронцова с трепетом. Это Карл Петер «проснулся» и все высматривал свою «ненаглядную» Лизоньку Воронцову, последнюю, да и единственную любовь своей жизни. Только уже сидя за столом с чашкой горячего чая, я заприметил одиннадцатилетнюю девочку.

О детях ведь нельзя говорить плохо? Об их внешности? Ну, так и не буду! Скажу одно, если пофантазировать на тему «а какая она будет взрослой?», то вкус у меня, до слияния сознаний, был так себе. Правда бывают ситуации просто идеального соотношения характеров мужчины и женщины, когда внешность не играет никакой роли. Наверняка это был именно тот случай, которого уже не случится.

— Где мы можем поговорить? — спросил я у хозяина дома, как только немного согрелся.

— Прошу! — Воронцов повел меня в свой кабинет.

— Я просил своих людей пока не сообщать о покушении, хотя, почти уверен, что слухи могут уже распространяться по Петербургу. Я хотел бы оградить Вас от подозрений. Более того, намерен сказать, что только Ваше героическое появление с вооруженными слугами и стало залогом того, что у убийц не получилось лишить меня жизни. Следственно о письме, как и о том, что главный из злоумышленников был масоном, намерен умолчать, мои люди не знают, что было написано в том письме, а о его наличии так же не станут распространяться, — я сделал паузу, насладился выражением всемерной благодарности на лице Воронцова, и продолжил. — Но Вы мне все расскажете и о масонах, и мы вместе подумаем, что с этим явлением делать.

— Безусловно, Ваше Высочество, век служить буду Вам, государь-цесаревич, — бодро отреагировал на мои слова Роман Илларионович, глаза его искрились облегчением и радостью.

— Разбойник Бенджамин Франклин пишет, что, поскольку я отказался стать главой Провинциальной ложи, то следует низложить меня, и это место занять Вам, как самому верному российскому масону. Но, я не отказывался быть рядом с масонами, я был против того, чтобы тайная организация стала провинциальной и подчинялась кому бы то ни было не из России, — я посмотрел на Воронцова, увидел, что он в соглашательстве кивает головой и продолжил. — Создавайте Великую, или Верховную ложу, берите часть атрибутов и символов от европейских масонов, но действуете во блага Российской империи. Что провозглашают масоны? Справедливость? Добивайтесь ее, но у себя, в поместьях, показывайте примером. Тех, кто посчитает, что нужны кондиции, по примеру, что Анне Иоанновне вручали, я не потерплю. А вот за открытие школы или академии, института, университета, только похвалю. Я не стану входить в ложу, но она будет существовать только под моим контролем и никогда не против императорской власти.

— Простите, государь-цесаревич, но все происходящее выглядит, как принуждение! — сказал Воронцов, отводя взгляд.

— А мне кажется, что это задел на долгую и славную работу. Как будете готовы обсудить прожект русского масонства, я приму Вас, — сказал я.

На следующий день Петербург превратился в огромное логово сплетников и фантазеров. Какие только небылицы не рассказывали те, кто «ну точно, я ж там был»!

Через десять дней пришло извещение, что Елизавета Петровна, узнав о новом покушении на племянника, мучилась сердцем и принимала лекарства. Расследование, как и предполагалось, было возложено на Александра Ивановича Шувалова.

Пусть расследует, тем более, что его люди прибыли через два часа после завершения спектакля и вполне себе принимали предложенную мной версию. Не было ни баллистических экспертиз, ни перекрестных допросов, достаточно было моего слова и версии. Пули предъявлены были, погоня действительно была. Интересно! А кому-нибудь в голову может вообще прийти мысль, что цесаревич способен на такие представления?

Подкрепляло версию о причастности «американца» еще и то, что Тайная канцелярия вела его. Да, Бенджамин Франклин имел со мной разговор, в котором отзывался крайне нелицеприятно о русской императрице, за что в грубой форме был выгнан мной с приема, тихо, без скандала, но, не дожидаясь его завершения. Что делал этот господин далее, мне не известно, как и его мотивы. Нити расследования ведут к английскому послу, и в это обстоятельство я не собирался никоим образом вникать. Захотят обвинять Англию, пусть обвиняют, скорее всего, карта может быть разыграна с той позиции, что обстоятельства участия английского посла окажутся забытыми.

Ну и пусть, своего я добился — Роман Воронцов деятельно включился в работу, и продумывает структуру, символику и идеологическую составляющую истинно русского масонства.

*…………*……….*

Москва

18 марта 1750 года

Императрица была в преотвратнейшем настроении, что было вызвано плохим самочувствием. Мало того, что буквально недавно сильно болело сердце, да так, что задумалась писать ли завещание, чтобы не умереть, как батюшка на словах «отдать все…».

Сегодня болел уже живот. Не помогал даже угольный порошок, который обычно снимал боли живота. Дело в том, что Елизавета, готовясь к Великому посту, позволила себе изрядное количество всевозможной жирной пищи, прежде всего, свинины и баранины. Запивала все это сладкими крепкими ликерами, потом съела неподсчитанное количество многих видов конфет. Как результат — и пищевое отравление, и изжога, и обострение язвы, с болями в мочеполовой системе — камушки в почках зашевелились. Не сказать, что было смертельно больно, но настолько некомфортно, что говорить о чем-либо государыня не желала и принимала только своих портных, да позволяла чесать себе пятки.

Елизавета уже напереживалась от известий о покушении на Петра Федоровича, государыня не могла понять мотивацию убийц, что-то в этом деле было не так. Но за жизнь своего племянника готова была рвать и метать. Каких усилий стоило отговорить государыню от обвинений в адрес английского посла, знают все ее приближенные, которым даже пришлось объединить свои усилия и использовать все методы влияния на мнение императрицы. Тем не менее, канцлер Бустужев стал тем «молниеотводом» для всего двора. Его, как главного англофила, Елизавета отчитывала особо.

На удивление, уже на следующий день, когда еще не успели нарадоваться своей победой все недоброжелатели канцлера, Бестужев был вызван императрицей и Алексей Петрович имел долгую беседу с государыней.

А события, между тем, за последнюю неделю понеслись вскачь, по крайней мере, во внешней политике и без канцлера понять, что происходит было сложно.

Англия, Пруссия, Швеция, Австрия, Франция, Речь Посполитая, даже Испания — вот те страны, которые в той или иной степени обратили на себя внимание своими действиями. Закручивался такой геополитический клубок, что, сидящий уже второй день возле спальни государыни, Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, этот опытнейший дипломат, не знал, как его распутать. Единственное, что приходило на ум, как не гнал подобные мысли хитроумный политик, так это разрубить узел, как некогда сделал Александр Македонский с «Гордиевым узлом». Нужна победа — решительная, тогда все измениться.

— Заходи, Алексей Петрович, Лизе стало легче, примет, — к канцлеру вышла Марфа Шувалова, которая часто, особенно во время болезней государыни, была рядом с подругой.

— Спаси Бог, Марфа Егорьевна, — сказал Бестужев и мысленно поблагодарил нерасторопных слуг, которые так долго несли хлебное вино и закуски, иначе опять государыня укоряла за пьянство, а то и иные грешки вспомнила и так чуть в опалу не попал.

— Ведаю, Алексей Петрович, что два дня сиднем сидишь у меня в парадной, да принимаешь там послов, но худо мне было, знамо то тебе. Вот и не стара еще, а хвори, как у старухи, — Елизавета увидела, как Бестужев собирается возражать и остановила его. — Нет нужды на то, кабы услащать меня речами, дела сказывай.

— Начну, матушка, с османов, — Бестужев раскрыл огромную черную папку и достал первый лист бумаги из нее. — Махмуд отозвал своих посланников и переговоры прервались. Быть войне уже точно.

— Ну, сие было ясно, дале говори, — сказала императрица.

— Франция уменьшила поддержку султану. Токмо закончила строительство на верфях Константинополя три линейных корабля, да передала еще мушкетов. Тако же французы грозят ударить по нашему флоту, учинить злодейство, если русские корабли пойдут вдоль границ Франции, — канцлер сделал паузу для осознания императрицей ситуации.