Царская немилость

Глава 24

Событие шестьдесят седьмое

Сколько их, куда их гонят,Что так жалобно поют?Домового ли хоронят,Ведьму ль замуж выдают?

А.С. Пушкин Бесы

Обыск в доме начался с неожиданной находки. Нет, Сёма говорил про Таньку, но Брехту девица, может чуть помладше, этого, покрывающегося юношеским пушком, душегуба представлялась. На самом деле, когда в дом зашёл, то прямо оторопел. За столом, с деревянной ложкой в руке, перед большой керамической миской с кашей, сидела девчушка лет четырёх или пяти. Ну, что за жизнь-то такая. Прямо как у Лермонтова в «Герое нашего времени», влез и разрушил семью честных контрабандистов. Что теперь делать с ней? Тут оставить? Соседи рано или поздно придут и … А если поздно? Просто замёрзнет девочка в нетопленом дому. Дом здоровенный и каменный снизу, махом выстудится. Придут, конечно, соседии найдут кроме трёх трупов во дворе ещё и закоченевший трупик девчушки в доме. Нет. Так поступать нельзя. Демиду печнику оставить? Не, не, и так кучу всяких подозрений будет у бывшего его крестьянина. Таких следов точно оставлять нельзя. Придётся, как и Сёму Тугоухого с Ивашками, в Студенцы забирать.

– Ивашка, – Брехт повернулся к входящим за ним в дом «своим разбойникам», Вошли двое – Ивашка, который со шрамом на подбородке – Зайков и Сёма Тугоухий, второго Ивашку, которого Пётр Христианович, чтобы их различать обозвал «Иннокентием», чем то на Смоктуновского походил. Остренькая такая – лисья физиономия. – Ивашка, – толкнул граф застывшего при виде девчушки малой дезертира, – Посмотри одежонку для девочки, всё, что есть собери. И одеяло какое, закутаем. С собой заберём. Здесь погибнет.

– Так может … родичам… – пробубнил Ивашка.

– Так и поступим, что я сразу-то не догадался. Тупой, ещё тупее. Пройдись по соседям, спроси, есть ли у убитых родственники, или, может, прямо спроси: «Кто из соседей захочет сиротку пригреть»? Давай быстро. – Брехт головой помотал. Ну, чего бы этому проклятому кристаллу не перебросить сюда Светлова с батальоном его диверсантов при оружии и полной выкладке. Нет. Вот таких помощников подсовывает.

– Я мигом… – Бамс, это Семён ему оплеуху отвесил.

– Ты чего, шутит Их сиятельство.

– Понял. Пошукаю. – Насупился Ивашка.

Девочка посмотрела на вошедших и вместо того, чтобы зареветь там при виде огромных незнакомых дядек, нет, улыбнулась им, сказала: «Каса» и продолжила есть, зачерпывая расписанной деревянной небольшой ложечкой из миски. И просыпая на стол и на себя «касу». Картинка.

– Хорошая психика у девочки, не истеричка, – сообщил Брехт Сёме и подтолкнул, – Не тяни, давая подпол ищи.

– Вона кольцо, чего искать-то.

И точно в комнатушке, которую можно назвать гардеробной в полу был пропил, и виднелось чуть скрытое куском овечьей серой шкуры металлическое кольцо.

– Свечку надо. – Пётр Христианович распахнул люк в погреб и заглянул в темноту. Пахло квашеной капустой и сырой землёй. Ещё какой-то дрянью. Мышиными какашками? Не, не нюхал, не с чем сравнивать.

– Лампадку? – Сёма не дурак. На самом деле, в углу этой комнаты на полочке угловой – божнице был киот, стояли отдельно иконы и горела небольшая лампадка.

– Смотри, там и свеча. – Брехт перекрестился на образа. Старался вживаться в реальность. Ну, и что, что протестант?! Что протестанты не крестятся? Зато подозрений у окружающих меньше на его неправильность будет.

Сёма тоже крестясь и даже кланяясь подошёл к божнице и запалил от лампадки толстую восковую свечу. На Кавказ же пошлют вскоре, посмотреть нужно, что там с нефтью. Это и керосин для ламп, и масло, да и парафин, хотя для промышленного получения последнего нужны и промышленные объёмы добычи нефти. Ну, да будет спрос, будет и предложение.

Стоп. Брехт прямо споткнулся о кольцо и встал, как вкопанный. Стеарин. Мыло же варят уже. Нужно подумать над этим. Там всех проблем растворить мыло и залить уксусной кислотой. В крайнем случае, даже «Бордо» подойдёт. Хуже вина Брехт не пил, только для производства стеарина и подойдёт. Больше эта кислятина ни для чего не годится.

– Вашество, есть бочка с капустой! – чуть не закричал спустивший голову и руку со свечой в подвал Тугоухий.

Наверное, есть у парня всё же проблемы со слухом, вон как кричит. Сто процентов и в самом Кремле услышали.

– Не ори. Домового разбудишь. – Нда. Твою же на лево. Брык, и рядом стоит Сёма с зелёным лицом.

– Там и есть домовой, шевелится в углу, – дрожащими синими губами прошептал дезертир.

Нет. Мама ради меня обратно. Ну, что такое! Как тут жить?!

– Смотри, Семён, что крест всемогущий делает. – Брехт перекрестился сам, перекрестил люк и стал по заскрипевшим под ним ступенькам спускаться в черноту.

Хрясь. Это предпоследняя ступенька переломилась, и Пётр Христианович всеми своими ста с лишним килограммами рухнул на следующую ступеньку. Хрясь и полёт «шмеля» продолжился до удара о бочку с квашеной капустой. Хрясь, и бочка, не выдержав, развалилась, и граф рухнул, в растёкшуюся ароматную склизкую лужу, покарябав ладонь обо что-то острое. Свеча, конечно погасла. Матерь божья. Как тут в домовых не поверить. Защищает, сволочь, хозяйское богатство. Смотрел же фильм.

– Брат, я свой потусторонний. – Выпутываясь из капусты, прошшшшшшшептал в угол Пётр Христианович

– Ты мне не брат! – пропищали в ответ.

Послышалось. Просто пропищали. Крысы у «тятеньки» в подполе живут.

– Мы с тобой одной крови! – На всякий случай. А чего? Мало ли? – Сёма не истери, – над головой часто-часто читал молитву Тугоухий, – Запали там вторую свечу. На божнице тоже стояла, поменьше. Ступенька гнилая у лесенки была. Сёма! – как читали молитву, так и продолжили читать, мало ли чего там из преддверий ада бубнят.

– Вашество! Вы там? – Сёма бросил бубнить.

– Сёма, запали вторую свечу. Ступенька просто гнилая сломалась, а там крысы. Не бойся.

– А домовой?

– Ушёл. Тут бочка с капустой развалилась, а домовые капуту кислую на дух не переносят. Сам же знаешь.

– Да …

– Семён, запали свечу и мне сюда дай.

– Хорошо, Вашество, – о шаги забухали над головой. А вскоре рука протянула Брехту огарок восковой свечи с еле теплящемся огоньком.

– Ох, етить-колотить!

Событие шестьдесят восьмое

Смерть – великий миротворец.

В России, у этой варварской расы, имеется такая энергия и такая активность, которых тщетно искать у монархий старых государств.

Карл Маркс

Чего есть в ювелирном магазине в этом времени, Брехт видел. Был же у Ван Дама в его бутике. А ограбленного как звали? Ван – точно … Голландец же. Дер Линден? Точно, тогда ещё подумал, что липовый человек. В смысле не настоящий. Липовый ювелир был не сильно беднее Жана Клодта. На полу в тусклом свете небольшой свечи, из-под покрывающих их не толстым слоем капустных желтоватых полосок, посверкивали серебром и золотом табакерки, чаши, броши и прочие монеты с кольцами.

В килограммах и рублях оценить это было сложно, но фраза: «Вот это я удачно зашёл» сама с языка сорвалась. Даже пропало на время желание торопиться. Да, нужно было срочно рассовывать всё это по мешкам, хватать девчушку в охапку и убираться. Не дай бог, какой сосед за напильником заскочит или соседка за солью. А ещё мысль умная посетила, кто-то же обстирывал эту семейку, не сами же стирали, значит, где-то эта женщина есть. Когда появится? Вопрос?! Но лучше ответа на него не узнавать, так как после всего, чего тут случилось, оставлять эту женщину в живых было ну, глупо, по крайней мере. А трупов на сегодня и так уже наделали прилично. Будем считать, эти хоть за дело, а отягощать совесть и карму убийством ни в чём не повинной женщины не хотелось.

Нужно было торопиться, но Брехт стоял и смотрел на рассыпанные и заляпанные квашеной капустой сокровища. В юности смотрел фильм про графа Монте-Кристо Брехт, и в нём открывает будущий граф сундук, а там … Вот граф и сейчас стоял, пусть не перед сундуком с открывшейся крышкой, а … Брехт мотнул головой, что он золота не видел. Нет. Золото в виде монет или слитков и золото в виде украшений или кубков – это разное золото. Там просто тяжаленный металл, а тут человеческий труд. Красота.

– Вашество. Вот ещё свечу держите, – вывел Петра Христиановича из созерцательного состояния Сёма.

Эх, вечно испортят такие вот мгновения всякие Сёмы.

– Хорошо. Мешки давай. Да, там начинай с лошадьми разбираться. Я тут сам.

Вторая свеча света не сильно добавила, нужно повыше поднять, но поднять некуда было. Ладно, мимо рта не пронесёт. А вот интересно, золото понятно – это благородный металл, а как серебро реагирует с молочной кислотой капусты квашеной? Растворяется? Брехт прямо супер-пупер нумизматом не был, как и доктором химических наук, но несколько раз приводил серебряные и медные монеты, купленные в коллекцию, в лучший вид, попросту замачивая их в кефире, а потом щёткой зубной очищая. Серебро начинало блестеть, как новое. А в капусте и кефире одна кислота – молочная, и в капусте она более концентрированная. «Тятенька» же сунул, в том числе и серебро, в бочку, в капусту квашеную. Хорошо не сильно долго пролежали, зато теперь и золото и серебро блестят даже в тусклых лучиках света идущих от двух свечей.

Изгваздался Пётр Христианович весь в капусте. Стряхиваешь полоску с кубка, а она – собака бешена, по непонятной траектории летит, и к тебе обязательно на бороду приземлится. Золото вещь тяжёлая, потому граф распределил всё по четырём мешкам конопляным. Монеты старался в один мешок засовывать, серебряные вещи во второй, а оставшееся золото распределилось по двум последним. Тяжёлыми все четыре мешка получились. Как только всё это грабители из магазина выносили. Центр Москвы, а они туда-сюда из магазина к саням своим с мешками носятся. И никто тревогу не поднял?! Удивительно.

В каждом мешке получилось килограмм по десять – двенадцать, ну нет, тот который с серебром, потяжелее, может, и весь пуд.

Уже собираясь подать мешки наверх, Пётр Христианович понял, что грабитель домов честных мещан из него плохонький. Не хватало одного из … одной из … В общем, не было ассигнаций. А он ничего у Сёмы не спросил. Где теперь искать бумажные деньги? Они точно были, не могли владельцы магазинов не держать у себя «Катеньки». С появлением ассигнаций стало проще совершать серьёзные покупку, не нужно с собой сундуки с серебром возить. Брехт осмотрел подвал. Стояло ещё пара бочек, он их покачал. Заняты, и это, скорее всего, тоже соления – грибы, огурцы. Бумажные деньги в огурцы солёные не сунешь. Нет герметичных полиэтиленовых пакетов. На удивление в небольшом ларе была картошка. Продвинутым был «тятенька» барский овощ – картошку едал. Во втором ларе под слоем песка была морковь. Нда, мелковата сейчас. Есть куда селекционерам стремиться, да и жёлтая, скорее, чем оранжевая, ну или это от освещения, нужно будет в Студенцах посмотреть. Пётр Христианович оба ларя переворошил, а чего, тут теоретически, завёрнутые в плотную провощённую ткань, деньги лежать могли. Могли, но не лежали.

Плохо. Граф осмотрелся, ещё кирпичи в фильмах из стены вынимались и там ниша, а в ней клад. Не получится. Нет в стенах кирпичей. Стены это дубовые, должно быть, доски. Черные и плесенью покрытые в углах. Блин блинский, куда «тятенька» мог гроши заховать? Или в доме? Где там прячут? Под подоконником? Нет, почему-то чувствовал Брехт, что ассигнации, неправедно нажитые, тут, в подполе. Как там Сёма сказал про спрятанные ценности? В кадке? Пётр Христианович отшвырнул ногой останки бочки и образовавшуюся горку квашеной капусты, которую он стряхивал с украшений и монет. Почему-то подумалось, что сам бы закопал в пол и бочку сверху и поставил. Тоже в каком-то фильме такое видел.