Целитель-11

До чего бы еще дошел разговор, неизвестно, но в этот момент широко открылась дверь, впуская «революционный» гомон — и высокого, нескладного министра обороны — в генеральском мундире и непременных темных очках.

«Пиночет польского разлива!» — мелькнуло у фон Ливен, а в следующую секунду она вспорхнула с кресла, цепляя самую обворожительную из своих улыбок.

— Добрый вечер, пан Ярузельский! — зажурчала она. — А мы вас заждались!

Войцех слегка покраснел, смешался, но ему подсобил Валенса, направив будущего «Верховного правителя» в кабинет.

— Прошу! — небрежно обернувшись к девушке, он велел: — Подадите вина, Ирена.

— Сию минуту! — захлопотала «Люцина».

Заговорщики скрылись за дверью, а Елена быстренько выставила на поднос пару бутылок с вином и виски. Прислушалась, и закатала штанину джинсов, доставая запасной радик, прицепленный к ноге.

Переключить в режим диктофона… Готово. Памяти у «Теслы» хватит ненадолго, минут на двадцать, но запечатлеть для истории детали заговора эта электронная плашка успеет.

Порог кабинета фон Ливен переступила, стараясь не переигрывать с качанием бедер. Улыбочка…

Двое мужчин смолкли, оборачиваясь к ней, а Елена непринужденно выставила спиртное на отдельный столик. Ага, тут и буфет есть… Закуску… Подсохла закуска, да и черт с ней… Сюда ее, поближе к бутылкам… А радиофону будет удобно за резной дверцей…

Выйдя в приемную, «Люцина» мгновенно стерла улыбку.

«Думай, думай, голова… Как связаться с нашими — и не попасться? Думай, ты же у нас умная женщина…»

Пятница, 21 сентября. Утро

Москва, площадь Дзержинского

В Иванове будто качались весы — омахивая стрелкой дугу от облегчения до ожесточения. Хотелось и потискать Елену, утешить ее, и отшлепать. Впрочем, второе ощущение принимало уж больно игривый оттенок…

Девушка сидела напротив, забравшись с ногами в глубокое кресло. Она выглядела очень уставшей и расстроенной.

— Знаешь, — тихо сказала Елена, — я тогда понимала каждую мелочь, но все равно, витал какой-то сюр… М-м… Слишком много мерзости! Эти… демонстранты, они были такие радостные, воодушевленные… Махали дурацкими плакатами… «Да здравствует свобода!», «Русские, возвращайтесь домой!» В таком вот духе… Сотни тысяч человек, Боря! Я, конечно, не сама смотрела, а трансляцию — там, в приемной, стоял большой телевизор. Понимаю, что оператор может поработать с разных ракурсов, создавая обманчивое впечатление массовости, но снимали с нескольких точек, и с какого-то этажа Дворца Культуры и Науки тоже. Море голов! А потом вышли эти, в нашей форме… Подкатили бэтээры, они поспрыгивали с брони, и сразу начали стрелять. Веером! Длинными очередями! Люди падали, как кегли… Паника началась, давка, а эти выродки только «рожки» меняют… Двести убитыми и… Я не помню уже, сколько тысяч раненых. Ужасно… А самое ужасное, что люди-то думают на нас!

Генерал-лейтенант мрачно кивнул. Перемотал кассету, и вдавил клавишу «PLAY».

— Ваши «партизаны», смотрю, разбушевались, — послышался Ленин перевод, наложенный поверх глуховатого голоса Ярузельского, бесстрастного, чуть ли не равнодушного. — На прошлой неделе подбили три русских танка, поза-позавчера еще два…

— Да-а! — резковатый голос Валенсы сочился довольством. — Заделали мы русским козу, хе-хе… Не, они терпеть не стали, сразу десант отправили в рейд. Ну, так… Мы ж тоже не пальцем деланные! Кстати, спасибо за мины. Иначе… Нет, мы бы все равно их разделали, но слишком большие потери… А нам зачем?

— Мне доложили, что двум русским бронеавтомобилям удалось вырваться…

— А! Это, которые в Тухольских борах? Да-а! Мы тогда на самих загонщиков облаву устроили, ха-ха! А этих, что скрылись… Найдем! Найдем, не пожалуем!

Иванов раздраженно шлепнул по кнопке «STOP», и тут же, словно дождавшись сигнала, постучали в дверь.

— Да-да! — отозвался генлейт, досадливо морщась.

В кабинет шагнул сам Цвигун. В ладном костюме-тройке он выглядел верным ленинцем, а тяжелая поступь и набрякшие веки выдавали застарелое утомление.

— Здравствуйте, Елена, — сказал он очень спокойно, и добавил без тени улыбки: — Вы — настоящая боевая подруга разведчика.

— Рады стараться, вашбродь, — вытолкнула девушка.

Семен Кузьмич наметил улыбку, изогнув уголок губ.

— Всегда хотел спросить, — заговорил он натужно-обычным голосом. — А почему вы представляетесь баронессой? Вот, Александр Карлович фон Ливен… Вам он кто?

Елена задумалась.

— Прадед, кажется… — смущенно выговорила она.

— Так вот, — внушительно сказал Цвигун, — вашему прадеду… а, может, и раньше кому… император пожаловал титул светлейшего князя. Вот и к деду вашему, Александру Александровичу, обращались, как к его сиятельству, и к отцу вашему, Владимиру Александровичу.

— Ох, застыдили вы меня совсем… — пробормотала фон Ливен конфузливо. — Это так Америка повлияла, там только одних королей уважают — автомобильных или нефтяных! Понимаете, все эти аристократические онеры были от меня далеки, да и толку от них раз Империи нету. А вот, что род свой не помню… Вот это плохо.

— Будешь себя так вести, — мрачно пробурчал Иванов, — на тебе он и закончится.

— Значит, продолжить род надо! — дерзко высказалась девушка, и показала генлейту язык.

Теперь пришел черед краснеть Борису Семеновичу.

— Что, уела? — хмыкнул Цвигун. Снова построжев, он кивнул на магнитофон. — Слушал?

Иванов хмуро кивнул.

— Юра… Юрий Владимирович велел дать запись в прямом эфире, — без охоты заговорил он. — И пусть те подонки выступят! Троих мы словили-таки, и вывезли в Гродно. Они много чего наговорили на камеру! И кто отдал приказ стрелять, и сколько за эту гнусность платили… Ох, и намаемся мы с этой их брехней!

Семен Кузьмич скорбно улыбнулся.

— Не о том думаешь, Боря, — сказал он вполголоса. — Ну, провокация… Ну, и что? Мало ли их было! Вот и назовем реальных виновных, предъявим доказательства, выведем на чистую воду.

— А у тебя о чем голова болит? — насупился генлейт.

Председатель КГБ недовольно посмотрел на него.

— Борь, в Польше другое началось… — заговорил он с вкрадчивой мягкостью. — Неужто не заметил?

— Какое другое? — полюбопытствовала Елена.

— Война! — жестко вытолкнул Цвигун. — Опосредованная… Словечко еще такое есть, мудреное… Прокси-война. Но хрен редьки не слаще.

— Не хреново девки пляшут, — в ошеломлении забормотал Иванов, — по четыре сразу в ряд…