Царь нигилистов — 3

— Академик Ленц заслуживает большего уважения, Александр Александрович! Не стоит называть его взгляды «чушью»!

— Я и говорю, что жаль, — сказал Саша.

На этом урок и закончился.

— А уравнение Клапейрона есть? — успел спросить Саша. — Я ничего не путаю?

— Есть, — усмехнулся Соболевский. — Уже лет двадцать.

— Отлично!

— Как оно связано с теплородом?

— Есть одна мысль, — улыбнулся Саша.

Вывод основного уравнения Молекулярно-кинетической теории — это такой страх и ужас абитуриентов. Ибо на три страницы. Но не зря же Саша когда-то поступил в МИФИ, получив на экзамене свою законную пятерку.

Как выводится «страх и ужас» Саша, тем не менее, помнил смутно. Так основные идеи. В общем практически пришлось восстанавливать заново. Он не был уверен, что аборигенам известен закон изменения импульса и на всякий случай вывел его из второго закона Ньютона.

Вспоминал Саша целый вечер, однако к отбою основное уравнение было готово. Саша выпросил у Гогеля право не спать лишние полчаса и снабдил вывод комментариями, вроде:

Частицы газа движутся свободно и взаимодействуют, как упругие шарики, только в моменты столкновений, назовем такой газ «идеальным».

Интересно, они об этом знают? Соболевский ничего не говорил об особенностях сцепления в газах.

На следующий день Саша не успокоился и весь вечер выводил следствия.

Интересно, а закон Авогадро уже есть?

Ладно, рискнем.

Согласно закону Авогадро, в одинаковых объемах газов при одинаковых давлениях и температурах содержится одинаковое количество частиц, — прокомментировал Саша. — Следовательно, произведение давления на объем, деленное на число частиц, пропорционально температуре. В уравнении (*) точно такое же выражение пропорционально кинетической энергии (живой силе частиц).

Саша постеснялся называть основное уравнение МКТ своим, пририсовал рядом с ним звёздочку, и везде так и называл: «уравнение (*)».

Следовательно, — продолжил Саша, — живая сила пропорциональна температуре.

Интересно, а им известна постоянная Больцмана?

Дело облегчалось тем, что Саша её тоже не помнил и вышел из положения с некоторым изяществом:

Коэффициент пропорциональности между энергией (живой силой) и температурой обозначим буквой k.

Интересно, а лорд Кельвин уже изобрел свою температурную шкалу?

Кельвин казался более поздним исследователем, чем Авогадро, поэтому Саша решил выразиться осторожно:

Предположение о том, что температура жестко связана с движением частиц приводит к выводу о существовании минимальной температуры — абсолютного нуля температур, от него и надо отсчитывать температуру в уравнении, но можно оставить привычный шаг шкалы, как у Цельсия.

Ну, в крайнем случае, Соболевский ввернет что-то типа: «Александр Александрович, это шкала называется „шкалой Кельвина“».

После чего Саша записал зависимость давления от концентрации и температуры и вывел из нее уравнение Клапейрона, закон Бойля Мариотта, закон Шарля и закон Гей-Люссака. Он совершенно точно помнил, что Клапейрон просто объединил работы предшественников, так что газовые законы, наверняка известны.

До очередного урока у Соболевского Саша успел переписать все на чистовик и озаглавить:

«Никакого теплорода не существует!»

Ему было слегка стыдно, что он выводит уравнение, как в школьном учебнике, хотя на втором курсе МИФИ их грузили более сложной версией того же самого, основанной на распределении Максвелла. Но этого Саша не помнил совсем.

Когда Соболевский вошел в класс, под мышкой у него располагался старинный фолиант в кожаном переплете.

— Я нашел эту работу Ломоносова, — сказал учитель. — У вас действительно много общего. Вот, здесь есть русский перевод. Вторая статья: «Размышления о причине теплоты и холода».

И он протянул Саше толстый том под названием: «Ломоносов М.В. Научные труды».

Саша бережно взял и открыл фолиант на нужной странице. Там был год первой публикации: 1750.

— Спасибо вам огромное! А почему перевод?

— Оригинал на латыни, — объяснил учитель. — В отличие от вас, Ломоносов считал, что теплота связана с вращением частиц, в вы, как я понял, связываете ее с любым движением?

— Да, — кивнул Саша. — Они только в газах вращаются, если форма позволяет, в твердых телах колеблются около положений равновесия, а в жидкостях — колеблются и могут перепрыгивать с места на место, что объясняет текучесть.

— Такого даже у Ломоносова нет, — признался Соболевский. — Вы считаете, что атомы разной формы?

— Молекулы разной формы, — сказал Саша, — они состоят из атомов.

— Точно по Ломоносову! — воскликнул Соболевский. — Вы читали его работу?

— Нет, — признался Саша. — Но, видимо, она того стоит. Скажите, а почему, если наш гениальный Михаил Васильевич сто лет назад уже все это знал и про движение частиц (пусть не совсем точно), и про то, что нет никакого теплорода, и про молекулы, какого черта бедных гимназистов до сих пор учат этой ерунде?

Соболевский даже не упрекнул за поминание нечистого духа.

— Потому что научная общественность этого не приняла, — сказал он.

— И потому что нет пророка в своем отечестве, — предположил Саша.

— Эйлер очень лестно отзывался о работах Ломоносова, — возразил Соболевский. — Но научное сообщество — это не один Эйлер.

— Вот, я тут набросал несколько формул, — сказал Саша.

И протянул учителю два листочка с выводом основного уравнения.

— Что вы об этом думаете?