Цесаревич

— Если Петра не удастся приручить, то России потребуется еще одна точка силы и это может быть только Павел Петрович, а регентом Екатерина. Если мы ей это дадим, то долго останемся в фаворе, еще больше приобретем, — резюмировал Петр Иванович Шувалов.

*…………*……….*

Потсдам

дворец Сан-Суси

18 мая 1750 года

Генрих фон Подевильс официально занимал высокие посты в Пруссии. Был и министром иностранных дел и совмещал ряд военных и гражданских администраций. В иной стране, этот политический деятель мог бы действительно считаться важной фигурой, но не в правительстве короля Фридриха.

Свою деятельность Подевильс начал при отце нынешнего прусского монарха. Парадоксально, но тогда он, не занимая важнейших постов, имел кратно больше возможностей влиять на политику Бранденбургского правящего дома, нежели нынче.

Король все решения принимает исключительно самостоятельно. Политика Фридриха явно шла в разрез устремлениям Генриха фон Подевильса, но прусский монарх не гнал от себя старину Генриха, напротив, часто стремился самоутверждаться за счет критики, направленной на мысли и действия опытного политика. Этот самый политик задавал вопросы и себе и прямо спрашивал монарха — зачем он нужен, если король не слушает своего министра? Король улыбался и похлопывал по плечам своего подданного, ничего не объясняя.

Однако, Подевильс все же смог ответить на важный для себя вопрос — зачем он нужен королю, когда ему была поручена ответственная миссия. Генрих должен был найти юридическое обоснование захвата Пруссией Силезии и участвовать в рутинных и часто изнуряющих мирных переговорах. Король не любил сложности в дипломатии, он жаждал принимать быстрые и судьбоносные решения, а уже как там будет выглядеть справедливость или дипломатический этикет и правила — дело десятое. Генрих фон Подевильс умел волшебным образом найти юридическое обоснование любым завоевательным устремлением своего монарха, делая рутинную, чаще бумажную работу, постоянно пребывая в тени своего короля [на самом деле Фридрих тщательно подходил к делу юридического и исторического обоснования своих завоеваний].

При этом министр был смел и даже иногда дерзок с монархом, всегда высказывал свое мнение, даже под страхом быть высмеянным и королем и его окружением. Может Фридрих потому еще и держал при себе Генриха фон Подевильса, что тот всегда говорит правду и не страшится спорить с Великим. Казалось, что министр уже навлек на себя гнев монарха, но Фридрих вновь и вновь приглашал к себе Подевильса.

— Генрих, Вы застали меня в прекрасном расположении духа, — за обедом, на который был приглашен министр, Фридрих первым завел разговор, обращаясь то к Подевильсу, то к еще троим приглашенным к столу генералам. — Господа, господин Вольтер вновь приедет ко мне. Уже в июне я продолжу общение с этим французом. У меня как раз накопилось немало текстов, требующих правки истинного писателя [Вольтер почти всегда занимался редактурой «творчества писателя-короля»].

— Это замечательная новость, мой король, — словно от одного человека прозвучала фраза, сказанная в унисон тремя генералами.

— Но у кого-то за этим столом эта новость не вызывает восторга. Вы, господин министр, против Вольтера? — король улыбнулся и потом еще раз озарил подданных улыбкой, ожидая от военных понимания и одобрения своего сарказма.

Действительно, как можно не пребывать в эйфории, если едет САМ вольнодумец и нахлебник Вольтер.

— Мой король, я спокойно отношусь к господину философу. Для статуса Пруссии присутствие возмутителя Европы будет иметь хорошие репутационные последствия. Тем более в преддверии новой войны, — спокойно высказался Подевильс, но вот слово «войны» было произнесено на выдохе, от чего складывалось впечатление скептического отношения министра к военным авантюрам своего короля.

— Так? Что, Генрих, в чем опять, по-Вашему, я ошибаюсь? Вновь станете говорить, чтобы не воевал? — вдруг переменил тему Фридрих. — Или из последней войны Пруссия не вышла вдвое сильнее? А если еще и Саксонию присоединить? А польские территории, скажем Курляндию?

— Курляндия номинально в Речи Посполитой, а фактически уже Россия, — поправил короля министр.

— Да, бросьте, Генрих, — король отмахнулся. — А что, господа, разве диких московитов не разобьем?

Обращение к генералам и их восхваление гения короля, выглядело, на контрасте разговора с министром, чистой воды лизоблюдством. Но лишь выглядело. Военные действительно верили в своего монарха, были влюблены в него, как в величайшего правителя, да и в Европе уже никто не отрицает военный гений прусского короля. Влюбленность эта, впрочем, может выражаться и физических формах. Ходят упорные слухи, что Фридрих нежится в объятьях рослых барабанщиков, но Генрих фон Подевильс этого не видел. А скорее не хотел замечать [про барабанщиков заявляли в большей степени уже после смерти Фридриха, который, скорее всего, был женоненавистником и отрицал необходимость близости с женщиной, как, впрочем, некогда и Карл XII, так что у Петра Федоровича было с кого брать пример].

— Мой король, я правильно понимаю, что Вы собираетесь начинать новую войну, потому в этой связи и хотите поручить мне проработку дипломатических линий? — проявил свою догадливость, никогда не бывший глупым, министр, он уже давно видел грядущие пушечные залпы и кровь.

— Не только, мой ворчливый друг, не только, — король поставил бокал с немецким вином «оппенгеймер сактрагер» и предельно серьезно посмотрел на Подевильса. — Нужно подготовить обоснование оккупации Саксонии и, на всякий случай, Богемии. В Европе ни у кого не должно быть сомнений, что эти земли наши, а не этой…

Король хотел назвать Марию-Терезию «потаскухой», но даже у Фридриха, уже насколько похабного и скорого на язык, не получалось так приврать. Не императрица, но жена императора — именно так воспринималась Мария-Терезия, Фридрих все еще не признавал право женщин управлять страной. Нельзя не отнять, что австриячка была идеальной женой. Рожала, чуть ли не каждый год, любила свою семью, не имела никаких фаворитов в понимании постельных любимчиков. А вот Елизавету Петровну он бы назвал и еще более уничижительно, не говоря о вообще нравственно падшей маркизе де Помпадур. Ох, как злят короля эти бабы у тронов самых великих держав!

— Все исполню, мой король, — после паузы, когда король запнулся и задумался, сказал министр, вставая со своего стула и кланяясь.

— Это еще не все, мой ворчливый друг, — Фридрих замялся, всматриваясь в лица присутствующих, но решился. — Англия хочет обсудить союзные отношения. Они дают деньги за то, что мы не заримся на Ганновер, ну и подталкивая нас к тому, что и без них было бы неотвратимо — воевать. Что интересно, такой же союз англичане собираются подписать и с Россией [перед Семилетней войной действительно имел место политический казус, когда Россия имела союз с Англией, уже та имела союз с Пруссией, которая собиралась воевать с Россией, что была в союзниках с Австрией].

— Англичанам единственно сейчас что и нужно, так потеснить Францию в Индии и Америке. Они хотят развязать войну, чтобы французы завязли в сражениях и не могли отвлечься на колонии. Что же касается России, то она главный торговый партнер Англии: лес, пенька, воск, канаты, зерно, часть металлов — все везут из Московии. Разрывать такие отношения нельзя. Но получается казус и тут главное, как поведет себя Елизавета, — дал свой политический расклад Подевильс.

— Вот, господа, за что и люблю своего министра — все понимает! — король рассмеялся, казалось бы, и без причин, но три генерала искренне залились смехом. — Готовьте свои предложения, Генрих, ведите переговоры с англичанами, но знайте, что нам еще нужно два-три года для лучшей подготовки армии. А вот деньги, уже необходимы сегодня.

*…………*……….*

Измаил

22 мая 1750 года

Так называемое «наступление» османов началось восьмого мая. Ну как наступление — масса вооруженных людей стала перемещаться в направлении Дуная. Порядка в рядах войска султана было еще меньше, чем в армии, которая была уже разбита русскими в прошлом году. Сложно обучить войска правильному европейскому бою за полгода, в принципе невозможно, если до того солдаты и понятия не имели о такой службе. Особая сложность заключалась в дефиците опытных офицеров. Собирали воинство со всех уголков огромной империи, из-за чего обнаружились и другие проблемы: разобщенность отрядов, как и отсутствие четкого понимания использования этих разноэтнических ватаг, где каждый командир мнит себя независимым стратегом. Была и еще одна проблема — мало кто из османской армии образца этого года принимал участие в действительно масштабных сражениях, или взятии крепостей.

Но были у войска султана и явные преимущества. Это безумный фанатизм. По улицам османской империи, и не только, ходили толпы мусульман, которые рвали на себе одежду, занимались самобичеванием и клялись самыми смертными клятвами не отступать, биться до последнего и грызть зубами ненавистных русских гяуров [подобные явления описываются в реальной истории в период второй екатерининской русско-турецкой войны]. Такое преимущество можно было бы считать условным, так как в бою нужна холодная голова, однако, война против русских приобретала некий сакральный смысл, экзистенциальное сопротивление.

Уже к пятнадцатому мая нами были оставлены все крепостицы и населенные пункты на южном берегу Дуная. Еще ранее началась эвакуация мирного населения, которое изъявило желание бежать от турецкого ига. Повального «переселения народов» не случилось, большинство обывателей, пусть и были благосклонны к русскому воинству, но не решалось покидать обжитые места. Между тем, до пятидесяти тысяч человек сподобилось перебраться в Россию, при том, надеясь уже в ближайшем будущем вернуться в свои дома.

Это становилось проблемой, так как кормить такое количество людей, как и разместить их в молдавских селениях и городах, да и в Причерноморье, было очень сложной задачей. Пожелай они остаться в Российской империи, то тогда можно было и напрячься, выстроить временные бараки, раскошелится на приобретение провианта. Но тратить грандиозные суммы денег на временных гостей, при всем русском гостеприимстве, не рационально. Среди этих временщиков шла необходимая работа, скорее всего, получится часть из них уговорить осесть в Крыму и в районе будущего Николаева, ну или как еще назовется этот город. Одессу же я думал заселять частью караимами, иными евреями, да в противовес им, старообрядцами, что в будущем должны были показывать очень неплохую предприимчивость и трудолюбие.

— А задержим в Измаиле? — спросил я на крайнем военном Совете, когда уже решался вопрос о том, что пора цепляться за территорию и стоять намертво.

— Задержим, море, почитай наше, корабли могут заходить в Дунай и поддерживать гарнизон, как и снабжать, при необходимости. Выстоим, — резюмировал генерал Фермор, который был назначен командующим измаильской армией.