Сын на отца

Глава 18

— Государь, измена!

Выкрик Кикина разбудил Алексея — он задремал в карете, утомленный путешествием, а до того вел долгий разговор с Александром Васильевичем о ситуации в северной столице. И там были интереснейшие расклады…

— Что, где?

Алексей проснулся, дверь кареты была открыта — его извлекли оттуда в четыре руки, и только сейчас он окончательно пришел в себя. Казаки лейб-конвоя стояли встревоженные — у сотника Ивана Меркуловича дергалась щека, через которую протянулся шрам от татарской сабли.

— Я разъезд на Звенигород отправил — пять своих казаков там, да трех «стремянных». Бой идет, раненого служивого опросили, что в кустах схоронился — говорит, в стрелецкой форме несколько сотен преображенцев пожаловало, их сам Меншиков привел. И драгуны с ним — полка два, а то и больше. Пока обратно скакали, разъезды неприятельские видели — увязались следом, а мы их отогнали.

— Что мыслишь, сотник?

— Чую, припожалуют сюда в силе тяжкой и скоро! На карете не уйдем, на коня тебе, великий государь, садиться надо!

— Ты моей охраной в пути командуешь, вот и принимай решение!

— Хлопцы, а ну давай быстро!

Казаки подскочили к царю, один из них, по сложению весьма похожий на Алексея, живо развязал кушак и скинул с плеч свитку, а двое черкас, почтительно, но не менее быстро стянули головы шапку Мономаха, затем сняли золоченый оплечник. Потом последовали парчовые ризы — у Алексея возникло ощущение, что казаки разоблачили его с куда большей сноровкой, чем самые вышколенные слуги. Минуты не прошло, как он уже в казачьей свитке, перетянутой кушаком, в меховой папахе с красным шлыком, при сабле, стоял рядом с подведенным конем. И немного растерянно взирая на черкаса, что уже с царским посохом в руке усаживался в карету.

— Ты, государь, за Грицая не беспокойся — драгуны его за твое величество примут и погонятся. А как нужда будет — он на свою Холеру запрыгнет — вовек его в степи никто догнать не мог. А мы уйдем потихоньку в сторону — мало нас, чтобы с ними в поле биться.

Алексей кивнул, понимая сложившуюся ситуацию — казаки со «стремянными» стрельцами решили вызвать, как говорится, «огонь на себя», и увлечь за собой царских драгун, что пришли с юга, судя по взмаху руки сотника. А это плохо, ибо с севера нависает извилистая Москва-река. И тут же его пронзила мысль, слетели с языка слова:

— Они ведь с юга пришли в Звенигород?!

— Да, государь, так сказывали, да мои черкасы разъезды видели, — сотник с немым вопросом посмотрел на него.

— А «разговоры» какие у них на груди, нашивки? Какого цвета?!

— Говорил, что зеленые такие, сочные, как весенняя трава.

— Бл…ь! Это измена, твою мать! Я генералу Балку неделю тому назад сказал, что батальон своих «коломенцев» отправлю — а более никому не говорил — они сегодня после полудня должны выйти! Но тогда…

— Государь, тогда весь военный совет или пленен, или просто перебили их, — совершенно спокойно произнес Кикин, уже тоже переодетый черкасом. — И нужно немедленно уходить — разъезды по твою душу посланы, ловить будут. Карета на юг, мы на восток — есть шансы прорваться.

— Верно, говоришь, боярин, нельзя на месте стоять, обложат так, что не выскочим. В лесу на коне не уйдешь, да и не знаем мы их толком. Поехали, государь, а то промешкаем на свою голову!

— Командуй, сотник, — произнес Алексей, и мерин под ним тут же пошел шагом от хлопка ладонью по крупу. Десяток казаков с сотником окружили их с Кикиным плотным кольцом, вперед поскакали трое «стремянных», хорошо знавших местность. Не прошло и минуты, как они уже рысили по редколесью. Карета с полусотней черкасов и двумя десятками «стременных» покатила исполнять уготованную ей роль «живца», отвлекать на себя внимание…

— Никак стреляют из фузей, у моих токмо пистоли?! Точно, как есть — драгуны навалились, а теперь рубка пошла!

Слух у сотника был отменный, как и боевой опыт — Алексей еле услышал хлопки, хотя их доносил слабый ветерок — без него бы вообще ничего не расслышал. А черкас сразу насторожился, и все понял.

— Эх, государь, промедлили мы с выездом немного, пока переодевались. А так бы, глядишь, и ушли…

Впереди грянули выстрелы, то головной дозор явно напоролся на превосходящего в силах противника. Однако у казака было свое мнение, которое он тут же озвучил:

— Засада! Эх, государь, как хорошо, что промедлили! К реке, нас обложили в излучине, по луговине на берег выйдем! «Стремянной», веди к реке! Скачи, Сивко не подведет, коня слушайся, царь-батюшка!

— Так половодье, я плавать не умею, — пискнул Алексей, но куда там — конь понесся галопом, лихо проходя под склоненными сучьями деревьев. А он склонился к самой гриве, уцепившись за шею, боясь как упасть с седла, так и напороться на ветки.

«Ни хрена себе, я царь или не царь?! Как это коня слушайся, скотина что ли разумом наделена?! Не может быть!»

Сколько продолжалась бешеная скачка, Алексей не осознал, но вряд ли больше четверти часа — остановившись на крутом берегу. Река произвела на него жуткое впечатление — метров сто шириной сплошная синева, в которую лезть было запредельно страшно.

— Ничего, государь, Сивко Днепр переплывал, а тут чепуха. Михайло, Остап — вы следом — головой отвечаете! С того света достану, если не убережете! Горло перегрызу!

Сотник с такой яростью обратился к молодым казакам, что Алексея пробрало. А вот те встретили яростный выкрик вполне спокойно, только побледнели немного. Меркулович уже обратился к нему совсем иным тоном, выдержанным и успокаивающим:

— Ты, батюшка царь, гриву на шуйцу намотай, а десницей за луку возьмись, вот так, сейчас я ее ремешком прихвачу. Иди, не опасайся, Сивко вынесет. Сейчас я ему пару слов скажу!

Что сотник говорил коню, Алексей так и не понял, но у него возникло стойкое ощущение, что тот все прекрасно осознал. Скосил глазом, коротко проржал, типа — «если готов, тогда пошли».

— Врагов, государь, на этом берегу в сабли примем! Им от воды стрелять только сподручно будет, а мы им того не дадим! Все, плывите, а то они уже рядом, торопятся!

Повинуясь коню, Алексей зашел в воду, причем по пояс. Река была настолько холодна, что зубы застучали как кастаньеты. И поплыл, вернее конь поплыл, а он просто держался за него мертвой хваткой — глубины он с детства боялся до жути. Лицо заливала вода, губы свело от холода, а потом резкой болью свело ногу — судорога скрючила ее, а он и дернуться толком не мог, по сути привязанный к коню, который плыл что буксир.

— Врешь, не возьмешь!

Прохрипев слова, Алексей осознал, что их говорил Чапаев по фильму, переплывая реку. Но там хоть тепло было, а тут он окоченел до такой степени, что не мог пошевелиться, только хрипел. И как-то смог приподнять голову — противоположный берег был совсем рядом, и он возликовал.

— Врешь, не воз…

По затылку неожиданно шарахнуло с такой силой, что в глазах потемнело разом. Последним отблеском угасающего сознания он успел мысленно осознать — «да, не всякий Чапай доплывет до берега!»

Олха, 2022 год.

Продолжение следует…