Сын на отца

Глава 13

— Не пушка, а дивное чудо-юдо, скрестили коня и трепетную лань. Вернее, бычка и двух поросяток добрых!

Алексей обошел вокруг небольшую пушку с длинным стволом, не поленился засунуть пальцы в ствол — выходило где-то 7–8 сантиметров — «трехдюймовка» — как мысленно он ее окрестил. Внизу ствола, но как бы по сторонам от него, ближе к колесам, располагались два коротких ствола, калибром с дециметр примерно, или в четыре дюйма, если брать по английскому счету (о метрической системе здесь сном-духом не ведали, как он точно уяснил).

— Ни разу не артиллерист я, но зачем? Заряжать тягомотно, стрелять разом рискованно, конструкция развалится! Да и зачем?! У стволов длина разная — на одну дистанцию палить из них невозможно, если только не в упор картечью. Но тогда проще картечницу соорудить из трех коротких мортирок, а не городить престранное сооружение!

Недолго думая, Алексей запустил руку в дуло «коротышки», ощупал пальцами зарядную камору — к его удивлению она оказалась конической. И ощутил своеобразное «дежавю» — вроде, как что-то слышал, или читал, но вот точно о чем, не мог припомнить. Но то, что было связано именно с пушками, был полностью уверен.

— Как хорошо за городом, и без этой навозной вони, — молодой царь с упоением вдыхал чистый воздух, ступая на молодую зеленую травку. Середина апреля выдалась удивительно теплой — снег полностью сошел, землю прогрело, даже дороги просохли. Так что в каретах, с большим количеством повозок, он со своим чрезвычайно возросшим двором и вдвое увеличившимся семейством добрался до Коломенского дворца, бывшей царской резиденции времен Алексея Михайловича.

Огромный комплекс, который в будущем времени именовался парковым. Дворец из почти трех сотен комнат, множество строений — караульни, конюшни, сокольничий двор, всякие поварни и строения хозяйственного характера. Церковь, само собой, часовни, разбитые сады, дубовые рощи — все, что нужно для жизни и отдыха на природе.

Война сделала паузу на время бездорожья и ледохода — «папенька» злодействовал в Твери, разорив окончательно округу и дождавшись подкреплений. К нему подошли полки князя Аникиты Репнина из Лифляндии, гвардию привел из Петербурга князь Михайло Голицын, и что плохо — с пороховыми припасами, которые не удалось уничтожить, хотя Шереметев отправил на диверсию драгун. И теперь можно было ожидать решительного наступления на Москву — у царя Петра не оставалось иного варианта действий. Ибо кормить армию невозможно — а хлеб можно было получить только в столице, благо здесь были магазины, да и амбары заполнены. По рекам Волге и Оке летом шла доставка зерна и припасов. Их везли на судах из Нижегородской и Казанской губерний. Да и весь хлеборобный юг присягнул молодому царю весьма охотно. А главное, что внушало надежду на победу — работали Тульские оружейные заводы, обеспечивая «новое» стрелецкое войско пушками и фузеями, шпагами, палашами и пистолями.

Армия фельдмаршала Шереметева отошла от Волока Ламского чуть восточнее, став лагерем южнее Клина и наглухо перекрывая дорогу от Твери. Борис Петрович везде выставил сильные сторожевые заставы, возведя редуты или поставив срубы, насытив укрепления пехотой из гарнизонных батальонов с артиллерией. И держал полевую армию в кулаке — девять пехотных и пять драгунских полков. Да в самой Москве, кроме трех батальонов, формировались два полка инфантерии — Измайловский и Коломенский, по «новым штатам» стрелецких полков, в два полевых и один гарнизонный батальоны. Последний предназначался для подготовки рекрутов и несения караульной службы. Кроме того, в полках имелось по две отдельных роты — гренадерская и «охотничья», названная так на русский манер. То есть егерская — последние должны были появиться в виде команд в Семилетнюю войну, как он помнил, а в войне с Наполеоном воевали батальоны и полки егерей, сведенные в бригады. Плюс всяческие обозные с денщиками, да пара этих самых трехфунтовых пушек в виде полковой артиллерии.

На эти же штаты переводились и все остальные стрелецкие полки, пополняя свои составы до полного штата за счет гарнизонных войск. Так что все части из армии Шереметьева стали полнокровными, в отличие от петровских полков, где насчитывалось едва по тысячи человек, судя по донесениям из проведенных разведок. Да и доброхотов хватало, что прибывали из мест, что остались под контролем Петра.

А вот с кавалерией была нехватка — пяти драгунских полков не хватало. Зато каждый был доведен до полного штата, правда, один из пяти эскадронов стал гарнизонным, для подготовки рекрутов. Зато прибыло первое подкрепление, давно ожидаемое. Припожаловали два конных полка — Острогожский и Сумской, из слободских черкесов, как называли казаков. Возглавлял их генерал-майор Шидловский, шляхетского рода, лет сорока. Интересной судьбы оказался — отличился в Полтавской битве, только вздумал конфликтовать с Меншиковым. А потому был арестован, лишен чина и имений, выдран кнутом для острастки. И хотя его недавно простили и вернули прежнее положение, но обиду ему хорошо запомнилась.

Каждый полк пришел в составе пяти сотен хорошо экипированных казаков, по шестьсот сабель в каждом, причем большая часть осталась на Слобожанщине для охраны рубежей. Ведь татарские орды каждый год совершали набеги из ногайских степей «Дикого поля» и Крыма.

Ожидалось скорое прибытие еще трех слободских полков — Изюмского, Харьковского и Ахтырского — почти две тысячи казаков. И это была внушительная сила по местным меркам, пусть и неспособная (как ему объяснили) сражаться на равных с петровскими драгунами, но зато незаменимая при набегах на неприятельские лагеря, аванпосты и обозы. Так что Алексей отправил казаков к Шереметеву — тот им найдет применение. Правда, перед этим, наградив Шидловского крестом за верную службу — генерал аж прослезился от радости, попросил отобрать от всех полков по четыре десятка самых казаков, что будут служить в эскадроне его Лейб-Конвое. И как ему уже доложили, первые восемь десятков отобрали с великими обидами, ибо многим черкасам захотелось служить при особе молодого царя.

А вот гетман Скоропадский со своей войсковой старшиной явно выгадывал, на чью сторону повернется в противостоянии отца с сыном Фортуна. Одно утешало — судя по сообщениям, гетман не оказывал никакой помощи и Петру. Также и Киевский губернатор князь Дмитрий Михайлович Голицын вел себя неоднозначно, отписав Петру, что ланд-милиция, в которую массово приписали однодворцев, ненадежна. Этих шляхтичей, по сути дворян, царь решил переводить на положение государственных крестьян, чему они, понятное дело, были очень сильно недовольны.

Азовский губернатор Петр Матвеевич Апраксин, старший брат генерал-адмирала, склонялся на сторону молодого царя более явственно. Присягать не торопился, но командуя ланд-милицией, не допустил ухода полков по приказу Петра, также отписав об их ненадежности. Более того, не остановил два полка, что пошли маршем на Москву, и должны были прибыть в самом скором времени, ибо торопились, хотя по грязи сильно не походишь. Но тут дело такое — он ведь сам оказался полковником собственного царевича Алексея Петровича полка, которым командовал в его отсутствие майор Иван Васильевич Отяев. Так оный майор, получив посланное с нарочным известие, взбунтовал свой полк из однодворцев и двинулся на Москву по собственной инициативе. Причем втянул в мятеж полковника Воронцова, что командовал переименованным стрелецким полком — тем терять было нечего, но при удаче могли получить от молодого царя многое…

— Ладно, на досуге займусь артиллерией, да вообще всей армией более серьезно. Нельзя это дело фельдмаршалу и генералам на откуп одним отдавать, — Алексей вздохнул и медленно отправился к супруге, что с большим выводком придворных дам и всяких баб, нянек и служанок, гуляла в парке. Отдыхала с детьми царевича, которым стала мачехой, от кремлевского дворца со свинцовыми водопроводами — их сейчас спешно начали менять на деревянные, из мореной лиственницы, ибо бронзы на такое дело не напасешься.

Нападения царских драгунов можно было не опасаться — везде были сильные заставы, так что полком пройти было невозможно. А роту или эскадрон раздавят как муху — Коломенское обнесено крепким частоколом, снаружи формировавшийся полк уже нес караулы, имелись пушки.

Внутри батальон Лейб-Кампании, «Стремянной» эскадрон, рынды и к ним теперь казаки добавились, пристально за всем смотрят. Алексей, вспомнив армейскую службу, наскоро написал пункты по несению гарнизонной и караульной службы, ввел пароли и отзывы — дело оказалось незнакомое, но вроде поняли, что к чему. А то несли службу даже в Кремле не то что спустя рукава, но довольно халатно, считая, что злоумышленникам на высокие стены из красного кирпича не влезть. Пришлось прибегнуть к угрозе репрессий, тогда все «гвардейцы», как говорится — «прониклись текущим моментом»…

— А мы тут играем, — супруга радостно улыбнулась, дети бросились к нему — царевне было три с половиной года, мальчику на год меньше. Странно, но он испытывал к ним теплые чувства, а потому присел и обнял детей. И посмотрел на полог шатра — там была выткана лошадь с рогом на морде.

— А это что за создание?

— Сие есть зверь единорог, батюшка, — малышка произнесла слова твердо, глаза умненькие сверкнули, ласковая — даже сердце защемило. Однако он тут же вспомнил, о чем думал, но подзабыл:

— Правильно, дочка — мы такую пушку и сделаем!