«Черная пехота». Штрафник из будущего

ГЛАВА 35

Как там в песне поется? «И солнце жарит, чтоб оно пропало?» Так вроде у Юрия Визбора? Небось тоже в подобную переделку попадал. Хотя вряд ли, когда б он успел? Да и где? А я вот тут, как на сковороде. Блин, хоть бы тучка какая, что ли… Как всякий кот, я воду, а особенно в виде дождя, не люблю. Но сейчас был бы рад самому проливному ливню. Заодно и умылись бы.

Слева захрустел песок, и я чуть повернул голову. Кого это там черти носят? А… еще один искатель тени… Ну-ну, флаг тебе в руки. Найти таковую днем здесь можно было разве что во сне. Я осмотрелся по сторонам.

Когда-то здесь добывали глину. Еще были видны следы ее разработки. После этого осталась большая, метров шестьсот в диаметре, котловина, почти правильной круглой формы. Практически отвесные стены поднимались на высоту приблизительно десяти метров. Вход сюда осуществлялся по дороге, которая тянулась вдоль стены, постепенно выводя наверх. Судя по всему, выхода отсюда не было. Совсем. Во всяком случае, за время моего нахождения тут я не видел, чтобы хоть кто-нибудь отсюда выходил. Иначе как ногами вперед. То есть покойников-то вывозили, надо полагать, на кладбище. А вот живые оставались здесь. В верхней части дорога была перегорожена колючей проволокой. В загородке имелся узкий проход, закрывавшийся рогаткой. За проволокой стояло два пулемета. Еще по одному пулемету было установлено на краях котловины, справа и слева от выхода наверх, напротив друг друга. Около них постоянно дежурили немцы. Раз в день немцы сбрасывали вниз какое-то количество буханок хлеба и костей с остатками мяса на них. Делалось это совершенно произвольно, в любое время. Могли сбросить утром, могли к вечеру. И в любом месте. По-видимому, где-то рядом находилась кухня, и объедки привозили с нее. Да и количество их тоже было непостоянным, никак не связанным с количеством пленных, которых тут было около семисот человек. Чуть проще с водой. Видимо, немцы отвели к котловине протекавший поблизости ручеек, и теперь с обрыва сочилась тонкая струйка воды. Пить они разрешали, а вот с желающими намочить голову или ополоснуться поступали самым кардинальным образом — высказывали свое неудовольствие посредством пулемета. Ни на какие работы пленных не водили, перекличек не устраивали. Зачем, в таком случае, они нас тут держали, так и оставалось пока неясно. При всем кажущемся бардаке порядок тут, однако, был. Сидеть днем можно, ходить — тоже. А вот лежать или собираться более чем по три человека запрещалось. С нарушителями этого объяснялись на пулеметном языке. Надо сказать, что непонятливых тут нашлось немного. Вернее, немного осталось… Единственные, кто мог днем лежать, или, точнее, не мог еще ходить, были вновь доставленные пленные. Если сюда приволакивали раненых, которые не могли передвигаться самостоятельно, им давалось три дня на выздоровление. К ним даже мог подходить наш лагерный доктор — Семеныч. В прошлой жизни он был ветеринаром, а здесь стал доктором. Немцы даже сбросили ему сверху санитарную сумку и иногда кидали бинты и йод. Если по истечении этого срока раненый не вставал, его оттаскивали к дороге. Отходили в сторону. Рявкал пулемет, и сверху спускались за телом. Уносили трупы не немцы, а какие-то гражданские с белыми повязками полицаев на рукавах. Оружия при них не было. Я даже начал прикидывать вариант прорыва наверх под прикрытием трупоносов, но опоздал. Видимо, такая идея родилась не только в моей голове. Во всяком случае, на четвертый день моего пребывания тут такую попытку предприняли. Дождавшись, когда полицаи поднимут тела и двинутся с ними к проходу, человек двадцать молча рванулись за ними. Они успели пробежать всего метров тридцать. Оба пулемета у прохода ударили почти синхронно. Положили всех. И полицаев, и пленных. А потом дали несколько неприцельных очередей по всем остальным. К дороге после этого вынесли еще человек пятнадцать.

Как я сюда попал — не помню. Помню только, что в пулемете закончилась лента, сзади, в каземате, полыхал огонь, в котором с треском разрывались наши патронные запасы. Бежать туда неразумно, и, бросив пулемет, пришлось подхватить с пола автомат. У него еще имелся полный магазин. Дверь уже была взорвана, и, перекрестив автоматной строчкой ее проем, я выскочил в траншею. Горящий дот стал ловушкой, и оставаться в нем бессмысленно. В траншее я споткнулся о тела убитых мной немцев и упал на колено. Поэтому пущенная в упор очередь в основном прошла мимо. Только пара пуль чиркнула меня по спине, располосовав гимнастерку на клочки. Отбив горячий ствол левой рукой, подхватил набегавшего немца и впечатал его мордой в стену траншеи. А дальше — пустота. Очнулся я уже тут, в руках Семеныча. Как он мне впоследствии поведал, видок у меня был еще тот…

Начальнику оперативной группы В-21 Унтерштурмфюреру СС Нойберту

Направляю Вам для ознакомления оперативные документы НКВД, захваченные нашей разведкой. Заместитель командира 62-й пехотной дивизии подполковник Ляшке

В который раз, обходя периметр котловины, я прикидывал возможность выхода из этой ямы. Залезть по стене? Нереально, я не альпинист до такой степени. Да и не дадут. Вечером немцы зажигали два прожектора, которыми периодически обшаривали склоны. Проползти наверх по дороге? Еще один вид самоубийства. Пробовали уже. Напроситься к немцам на разговор? Интересно — как? Тут уже пытался один, вышел к дороге и стал кричать что-то пулеметчикам.

Что интересно — по-немецки. К нему сразу же рванулась из толпы пара человек. Потом их всех утащили наверх полицаи. Уже бездыханных. Нет, это тоже не вариант. Дорога узкая, одной телеге проехать. Переть наверх всей толпой? На ней же всех и положат. Судя по всему, относительно нас, тут сидящих, немцы свое мнение уже составили. С их точки зрения, выход нам всем отсюда один — в могилу. Нерадостная перспектива…

Прошло семь дней, как я сюда попал. Встал на третий, счастливо избегнув путешествия к дороге. Ранения мои при более тщательном осмотре оказались больше поверхностными. Куча синяков, распухшая морда, ожог на левой руке и касательные пулевые ранения в спину. Эти-то раны были весьма болезненными, и кровищи от них натекло — дай боже! Вот я и выглядел как живой труп. Словно зомби из фильма ужасов.

Пару дней я осматривался, прислушивался к редким разговорам. Понемногу у меня стало складываться впечатление о данном месте. Это не лагерь. Это — последняя остановка. Здесь собрали тех, на кого, по какой-либо причине, немцы заимели зуб. Этим и объяснялось их отношение к пленным. Нам всем дали возможность помереть долгой и мучительной смертью. Дабы исключить какие-либо варианты иного исхода, пленных никто и никуда отсюда не выводил. Побег был практически исключен. В этих условиях четыре пулемета положили бы всю толпу без проблем. За три минуты. Соответственно и охрана тут была невелика. Нет нужды в конвойных, уборщиках, обслуге. Пригнали сюда хиви или полицаев десяток — и все, проблема решена. Покойников они вытащат и закопают, а остальное — не нужно. Сколько тут немцев? Взвод, не более. В открытом бою им не устоять — сомнут и задавят массой, несмотря на пулеметы. Вот и держат нас всех внизу. Значит, что?

Правильно — выйти наверх, вот главная задача. На сегодняшний момент. Осталось решить вопрос: каким образом? Пробовать совершить этот подвиг в одну харю? Малореально. Перекинулся я тут парой слов с окружающими — тоска. На жизнь они тут все озлоблены — дальше уж некуда. Им бы только до ближайшего фрица дорваться. Но вот в плане помощи к сложному побегу… нет, не пойдут. Злость есть, а вот с терпением плохо. И с физическим состоянием — аналогично. Да и кормежка тут, на такой долго не протянуть. Стало быть, времени у меня не так уж и много. Еще пара дней, и я сам буду уже не в той форме, чтобы сотворить что-то выдающееся.

Телефонный звонок.

— Гауптман Ранке слушает!

— Привет, Вилли! Это майор Крайновски.

— Привет, Генрих! Совсем забыл старого товарища!

— Извини, Вилли, но тут столько всего навалилось. Да ведь ты и сам, наверное, в курсе. Мимо вас, в штабе, разве что мыши незамеченными бегают.

— Слышал-слышал. Генерал был очень сильно недоволен, между нами говоря. Ему тоже пришлось докладывать наверх. И там ему высказали несколько неприятных слов.

— Догадываюсь. Собственно говоря, я и звоню тебе по этому поводу.

— Ну-ну, давай, что ты там еще накопал?

— Собственно говоря — немного. Ты ведь должен знать, что я разговаривал с русскими диверсантами, захватившими дот?

— Знаю. Генерал еще был удивлен — на каком же языке? Так и сказал — что, Крайновски выучил русский?

— Надеюсь, мне это не потребуется. Нет, мы разговаривали по-немецки. И я был удивлен тем, что мой собеседник разговаривал вполне нормальным языком. Не путал слова и вообще вел себя как немец. Даже акцента у него не было.

— Ну, среди русских офицеров попадаются даже и образованные люди. Пару месяцев назад я допрашивал одного пленного подполковника. Так он говорил на вполне приличном «хохдойче».

— Вилли, не путай! Ты говорил с подполковником, а моим собеседником был обычный фельдфебель!

— Ну и что? Он тоже мог знать немецкий язык.

— Как тебе объяснить… дело даже не в том, на каком языке мы с ним говорили, — это вторично. Вопрос в том, как он говорил!

— И как же?

— Я был уверен, что говорю с офицером! Причем с грамотным офицером. Есть, знаешь ли, словесные обороты и формулировки, по которым можно узнать в собеседнике образованного человека.

— Ну и что?

— Ты же знаешь, мы подобрали двоих пленных. Один был уже почти труп, и мы его отдали ребятам из СС. Они утащили его куда-то к себе. Второго же удалось разговорить. Он тоже был ранен, но отвечать на вопросы мог.

— И что же он рассказал интересного?

— Вилли, мы знаем друг друга уже не первый год, ведь так?

— Достаточно давно. К чему это ты?

— Ну ты же помнишь, мы всегда помогали друг другу.

— Генрих, я ничего не забыл. Если ты именно это имеешь в виду. Я помню, чем тебе обязан.

— Ну, какие счеты между старыми друзьями?

— Ближе к делу, Генрих.

— Хорошо. Так вот, пленный показал, что дот штурмовали штрафники.

— Я помню, ты об этом писал в рапорте.

— Да. А вот о том, что командовал ими такой же штрафник, да еще и рядовой.

— Хм… Старику это не понравится.

— Ты правильно меня понимаешь, Вилли. Если учесть, что кроме этих штрафников в доте не было больше никого.

— Угу.

— К сожалению, наш пленный был очень слаб. Вскоре после пленения он умер.

— Бывает.

— Мы так и не успели его толком допросить.

— Случается.

— А вот второй. Его забрали СС, и я не знаю, где он.

— Это можно выяснить.

— Мне почему-то кажется, что он был в еще более плохом состоянии. Навряд ли он мог выдержать долгую дорогу.

— Думаю, что твои предположения верны. Я перезвоню тебе через пару дней.

— И заезжай в гости. Друзья прислали мне из Франции отличный коньяк!

— Я это запомню!

— Коммутатор? Группу С 9.

— У телефона унтерштурмфюрер Майнике! Слушаю вас!

— Хайль Гитлер, унтерштурмфюрер! Это гауптман Ранке.

— Хайль Гитлер, герр гауптман!