Тверской баскак. Том 4

Глава 8

Начало августа 1256 года

Молча стою на коленях, уткнувшись носом в дорогой Бухарский ковер, и жду разрешения поднять голову. Все как и три года назад за исключением того, что вместо Батыя на ханских подушках сидит пухлощекий мальчонка, а рядом с ним его царственная регентша Боракчин-хатун.

Мой караван прибыл в Сарай уже месяц назад, но в ханском дворце сделали вид, что не заметили этого, не изъявив ни малейшего желания меня принять. В его коридорах словно бы затаился страх и неуверенность в предчувствии надвигающихся перемен.

Для меня это не стало неожиданностью, примерно, на такой прием я и рассчитывал. Вся эта нервозная неопределенность играла нам на руку. Взятки брались легко, и за мзду малую можно было получит практически любое решение. Так за прошедший месяц мы распродали почти весь товар, и надо сказать, предчувствие беды тоже работало в плюс. Столичные жители сметали с прилавков все, что можно было купить, словно бы предчувствуя скорую смуту.

Пока я ждал новостей в Золотом Сарае, Острата спустился с отрядом кораблей в дельту Волги и начал строительство крепости на месте поселка Оля', а оттуда уже Карл Рудегер повел флот из трех шхун к берегам Азербайджана. Все эти наши маневры прошли почти незаметно для ханского двора, озабоченного только известиями из Каракорума.

Весть о том, что Сартак скоропостижно скончался на пути домой, достигла Золотого Сарая два дня назад и произвела эффект разорвавшейся бомбы. Город замер в ожидании новой войны за власть, но к счастью, подоспел эдикт Великого хана Мунке и разрядил взрывоопасную ситуацию. Свои эдиктом Великий хан объявил наследником и ваном улуса Джучи единственного сына Сартака — Улагчи, а по малолетству его назначил при нем регентом первую вдову Батыя — Боракчин-хатун.

После этого активная жизнь в столице словно бы возродилась вновь, и ханский дворец проснулся. Боракчин взяла власть в свои руки, и в жизни Золотого Сарая начало просматриваться некое подобие порядка. Заработали государственные службы, посыпались разнообразные ханские указы, в общем новая власть пыталась всячески показать народу свою кипучую деятельность.

Именно этому я и обязан сегодняшним пышным приемом моей скромной персоны. Столь внезапно вспыхнувший интерес показал мне, что все заинтересованные лица помнят о моем прогнозе, и они еще раз убедились в его безошибочности. Единственно что пока еще мне было не ясно — это что хочет получить от меня Боракчин-хатун. Рассчитывает ли она услышать еще один завуалированное предсказание или решила показать, что умеет ценить хороший совет?!. Я не знаю, но думаю, что у внезапно вспыхнувшей ханской милости, скорее всего, более прозаические корни. Ей попросту нужны деньги! Боракчин — умная женщина и понимает, что борьба за власть еще далеко не закончена, а без денег эту схватку можно заранее считать проигранной. Для того, чтобы перетянуть высокородных нойонов и родовую знать на свою сторону, необходимо умаслить их титулами, землей и подарками. Ничего из этого Сартак ей не оставил. Он умел только тратить, и после его короткого правления Улагчи унаследовал лишь долги и пустую казну, а вот Берке подготовился к переломному моменту гораздо лучше. Этот паук всегда умел ждать и копить, и сейчас его кубышка полна как никогда.

Секунды ожидания длятся долго, и я успеваю вспомнить, как едва переступив порог шатра, я исподволь окинул взглядом ханскую семейку. Берке на правах старшего из кровной родни сидел слева от наследника, сама регентша справа, а рядом с ней ее новый муж Тукан.

«Вот такой он странноватый облик монгольского мира! — Не могу удержаться от иронии. — Муж умер, а вдова через полгода уже замужем за его сыном!»

И тут дело вовсе не в большой и страстной любви, а в традициях, выработанных жесткими принципами кочевого выживания. Женщины в одиночку не способны выжить в дикой степи, и потому их, как и имущество покойного, разбирают его братья и сыновья. Желание женщины никто не спрашивает, и все происходит до чудовищности бесчувственно и прозаично. Это вполне понятно, а удивительно здесь совсем другое! По монгольским законам, несмотря на казалось бы бесправное, рабское положение, в роковые моменты истории монголы доверяют именно женщине. На период безвластия после смерти одного и до воцарения нового правителя вся власть в стране остается в руках именно женщины — вдовы почившего хана. Их имена вошли в историю, это и Дорогене на четыре года захватившая престол империи, и Огул-Гаймыш три года просидевшая на троне, и вот теперь Боракчин-хатун.

Я знаю, что в реальной истории она продержалась чуть больше года. Сама ли она отравила Улагчи или это сделали люди Берке, неизвестно, но она точно захотела этим воспользоваться и посадить на трон Золотой Орды своего новорожденного сына от Тукана. Монгольская знать в этом желании ее не поддержала, и она, понимая что в живых ее не оставят, хотела бежать за помощью к Хулагу в Иран, но увы… Берке ее опередил, и Боракчин была схвачена и казнена.

По моему мнению, причина этой жестокости кроется в той лютой ненависти, что Берке испытывал к вдове брата. Ведь он сам хотел жениться на ней и по сути стать регентом при малолетнем Улагчи, но Боракчин отказала ему и, выбрав более молодого Тукана, показала всем, что собирается править сама. Такого не прощают, а уж люди подобные Берке там более.

Стоя сейчас на коленях, я думаю, что вариант реальной истории мне не подходит. Куда выгоднее для меня смотрится на троне Боракчин. Во всяком случае, эта женщина достаточно умна и не настолько мелочна, и злопамятна как Берке. К тому же на нее у меня есть мощный рычаг влияния в лице Иргиль, ставшей для ханши и лекарем, и наперсницей, и близкой подругой. Чтобы этот статус кво не менялся, необходимо выполнение одного наиважнейшего условия, чтобы маленький Улагчи не умер, а продолжал жить и сидеть на троне. И вот тут я бессилен. Приставить к нему охрану я не могу, а если бы даже и мог, кто сказал, что его отравили, а может он сам помер от какой-нибудь болезни. Мало-ли тут крутится всякой заразы!

Все это я продумал за те полтора месяца, что плыл сюда по Волге. Продумал и понял, не надо ставить на сохранение жизни Улагчи, а надо постараться провернуть все задуманное за тот срок, что он сидит на троне. То есть, у меня в запасе всего лишь год, чтобы столкнуть Золотую Орду в Великий поход на Запад.

Мягкий грудной голос Боракчин прерывает затянувшуюся паузу.

— Поднимись, консул Твери. Я позволяю тебе говорить.

Встаю и в соответствии с протоколом заряжаю длинное и помпезное приветствие юному вану, регентше и всем присутствующим в шатре высокородным нойонам. Затем прошу позволения внести подарки и, пока тургауды охраны складывают в центре шатра немалую горку из самых разнообразных вещей, осматриваюсь уже более тщательно.

Кроме царственной троицы на возвышении в торце шатра, вижу еще сидящих вдоль стен представителей высшей монгольской знати. Все они сейчас с интересом рассматривают подарки, а я для себя отмечаю присутствие Бурундая и Турслана Хаши.

То, что Бурундай не уехал кочевать в степь, а остался в Сарае дожидаться меня, уже дорого стоит, а в купе с тем, что Турслан тоже поднялся до высот ханского шатра, так и вообще настраивает меня на позитивный лад.

«Если удастся заручиться поддержкой этих двоих, — мысленно усмехаюсь про себя, — то мой план просто обречен на успех!»

Несмотря на вольности в мыслях, я предельно сосредоточен и слежу за всем что происходит в шатре. Мысленно отмечаю то, с каким вниманием присутствующие оценивают каждую внесенную вещь, как издали пересчитывают рулоны дорогого сукна, предметы в серебряных и фарфоровых сервизах, ларцы с золотыми монетами и украшениями. Последним, вызвав всеобщий завистливый вздох, внесли большое зеркало в позолоченной раме. Большое, конечно, по меркам нынешнего времени. Зеркальный прямоугольник двадцать на сорок сантиметров — это пока предел моих технологий, но здесь в Золотом Сарае он по-прежнему стоит безумных денег и является олицетворением роскоши и богатства.

Телохранители ставят зеркало рядом с общей кучей, и я почтительно склоняюсь в сторону трона, мол прими от своего подданого эти скромные дары, Великий хан.

Мальчика все эти взрослые вещи ничуть не заинтересовали, и со скучающим видом он откровенно зевнул. За него ответила его всемогущая регентша.

— Мы довольны тобой, консул Твери, и принимаем дары твои! — Ее губы изогнулись в капризной улыбке. — Есть ли у тебя какие-то просьбы к нам?

Я, естественно, заверяю малолетнего хана и его приемную бабулю, что всем доволен и никаких просьб у меня нет и быть не может.

На этом Боракчин посчитала, что официальная часть церемонии закончена, и жестом показала мне, что я свободен. Склонившись в благодарном поклоне, пячусь к выходу, думая при этом, что самая неприятная часть визита в Орду, слава богу, закончилась.