Полуостров Сталинград

Глава 18. Железный прибой

22 сентября, понедельник, время 09:50.

Берлин, правительственный квартал.

Пожары затушили быстро. Сейчас сводные рабочие отряды, сформированные из старших членов гитлерюгенда, муниципальных работников и добровольцев, разбирают завалы. Проезжую часть прилегающих улиц уже расчистили. То и дело, трудолюбиво взрёвывая моторами, отъезжают грузовики с битым кирпичом, кусками бетона и прочим мусором. Работа спорится. Ибо орднунг. Дранг нах остен, самой собой, но первым делом — орднунг.

— Люфталарм!!! — Отчаянный вопль бьёт по ушам практически одновременно с очередями автоматических пушек или крупнокалиберных пулемётов, хлестнувшим, как по уцелевшим, так и уже в отметинах от осколков стенам.

Кто-то метнулся в сторону, кто-то присел, а кто-то замирает на месте, раскрывая в страхе глаза и рты. Пара краснозвёздных истребителей выходит из атакующего виража и ввинчивается в небо.

Алексей Кондратьев.

Мне жутко весело, кураж из ушей льётся и всё похрену! Когда моей двойке предложили прошвырнуться до Берлина и обратно, не успел ни обдумать, ни уточнить. Откуда-то изнутри приходит моментальный и категоричный, как удар многотонной балкой, ответ «Да!!!».

И какой бы дурак отказался? На самом лучшем в мире истребителе, до столицы Германии, да вставить Гитлеру пусть не фитиль, а просто занозу в одно место и то радость простому истребительному лётчику.

— Кречет, всё в порядке?

— В полнейшем, Кондор! — Напарник тоже пылает энтузиазмом. Кстати, позывной его от фамилии «Кречетов». Никакой фантазии у парня, хе-хе.

— Гляди-ка, Кречет, нас встречают, — впереди, километрах в пятнадцати, заходя с левой стороны, на встречный курс выходит пара. Отсюда не разглядеть, но кто это может быть кроме мессеров?

Нас не только встречают. Сзади, потихоньку отставая, упорно ведёт преследование четвёрка мессеров. Можно бы с ними и закуситься. Только если начальство узнает, в кутузку определит за нарушение приказа. Даже если мы всех четверых без единой пробоины в своих самолётах завалим. Риск в нашем случае совсем наблагородное дело. Но вот этих встречных…

— Кондор, врежем или уйдём?

С удовольствием делаю вывод, что безопаснее самим атаковать, чем подставлять бока и спину, удирая от врага.

— Врежем, Кречет. Сделаем так…

И делаем. Сначала меняемся местами. Это так же сбивает с толку противника, как смена левосторонней стойки в боксе на правостороннюю. Затем возвращаемся на привычные места и тут же слегка расходимся. И в стороны и по высоте. Пусть у них глаза разъезжаются.

И только после этого ряда манёвров, форсирую движок и иду практически в лобовую на ведущего.

Мы знаем, нас учили, что асы люфтваффе обычно в таких случаях уходят вверх. С разворотом влево или вправо. И всегда в сторону, обратную от ведомого. Поэтому за секунду перед атакой Кречет меняет положение, перескакивает с левого бока от меня на правый. И когда открываю огонь из пушек, он лупит вразрез, с фланга и с упреждением вверх. Мессер попадает под перекрёстный огонь. От меня уворачивается, от Кречета не успевает.

Чтобы не столкнуться с Кречетом, принимаю влево. Не только для предотвращения аварии, но и для взятия на прицел второго. Расстояния уже такие, что крайне важна точность и скорость реакции. Ф-фух! Успеваем. Концентрированный огонь наших пушек заставляет второй мессер шарахнуться вниз и в сторону. Вроде мы его зацепили, но не фатально. Улетает. А вот первого Кречет взял чётко, только клочки во все стороны полетели. Авиапушка это не подарок, в рот вам ноги!

Одно плохо, опять не мне мессер достался. Гол забивает Кречет, а мне в зачёт только голевая передача. Жду свой первый мессер, как первую любовь, самую яркую, удивительную и неповторимую в своей новизне и свежести.

Берлин ещё неспешно подползает к горизонту, когда мы переключаемся на резервные баки, опустошив основные. И летим экономичным крейсерским ходом.

— Слушай, Кречет, а откуда у тебя такая редкая фамилия? — Никогда не попадалась раньше, правда.

— Чего это редкая? Полдеревни, откуда я родом, Кречетовы…

Через час.

Два самолёта, летящие с запада, на уровне рефлексов не вызывают у фрицев опаски. Так что… не долетая Растенбурга, замечаем эшелон, явно военный. Берём! У нас примерно четверть боезапаса.

Через пять минут, оставив растёрзанную вереницу вагонов позади, летим домой. Без приключений. Рассматриваем с любопытством городок Лик, тихий и немного сонный.

23 сентября, вторик, время 17:15.

Восточная Пруссия, город Лик.

Ранним вечером в городок Лик с восточной дороги входит немецкая часть. Вернее, въезжает. Пара танков, T-III и T-IV, три бронеавтомобиля, караван грузовиков с солдатами. За некоторыми катились пушки и пара полевых кухонь. Немного отличается по структуре от обычного механизированного батальона, но чего на войне не бывает. Опытный глаз, заглянув в кузова, мог бы обнаружить избыточность пулемётов и автоматов, наличие трофеев. Война, парни прибарахлились.

В головном бронеавтомобиле высокий, широкоплечий и белокурый гауптман с тяжёлой челюстью, хоть сейчас на плакат, посвящённый арийской расе. Из серых глаз почти визуально сочится презрение ко всему окружающему, на груди одинокий железный крест. Как будто эта благородная награда тоже не терпит присутствия рядом с собой всякой недостойной мелочи.

Солдаты, унтеры и младшие офицеры под стать своему командиру. Не такие красавцы, но крепыши, как на подбор, на всё смотрят с надменным превосходством. А как же? Генерал Голубев несколько часов выбирал их из спецполка и всех, кто под руку подвернётся. И настоящим командиром на самом деле был не гауптман Бернхард Леманн, как он представился въездному посту, а молчаливый лейтенант на заднем сидении того внедорожника, что сидел рядом с радиостанцией.

Когда часовые блокпоста после проверки бумаг разрешают въезд, в Минске за сотни километров отсюда, спустя какое-то время группа генералов лучится довольством. Лейтенант включает рацию и говорит в микрофон несколько слов. По-немецки, разумеется.

Бронепоезд «Геката» медленно въезжает на ж/д станцию. Артплатформы в боевом положении, длинные гаубичные стволы строго смотрят в небо. Тут и там по поезду расхаживают по-хозяйски молодчики-автоматчики с закатанными до локтей руками. Из командирского вагона выходит пара офицеров вермахта, майор и лейтенант. Осматриваются. Одетые с иголочки, как на парад. Любопытствующие, если б нашлись такие, могли обнаружить на платформах с низкими бортами сидящих кучками красноармейцев под прицелами автоматов бравых солдат вермахта. И даже подслушать разговоры.

— Глянь на этих недотёп, Ганс, — обратился к напарнику один из молодчиков в мышиной форме с нашивками ефрейтора, — Я видел, они ячмень выращивают, а пиво не варят. Сразу видно, унтерменши.

— Я, я, — согласно загоготал его камрад, — унтерменши, натюрлих.

— Чем больше на этих козлов смотрю, тем больше фашистов ненавижу, — негромко, но явственно отозвался один из скучившихся в углу красноармейцев, недовольный сержант.

— Точно, — весело согласился сосед, веснушчатый паренёк, — особенно вон тот. Эй, фриц! Как тебя там зовут?

— Меня? — ефрейтор, почему-то отозвавшийся по-русски, задумывается и лезет в карман, достаёт солдатскую книжку, заглядывает, — О! Гляди-ка, а меня Фрицем и зовут.

Все, и «немцы» и красноармейцы дружно ржут. Пока сержант из «пленных» не прекращает неуместное веселье. А ефрейтор бодро ретранслирует команду:

— Штиль! Шайссе…

К паре офицеров у бронепоезда присоединяется третий. Втроём они направляются к вокзалу, перешагивая через пути. Бронепоезд стоит на третьем. За ними, вроде по своей инициативе, — команды сопровождать начальство не было, — лениво слезает полтора десятка солдат. Все почему-то с автоматами, не с карабинами. Так же лениво разбредаются по перрону по двое-трое.

Трое заходят в здание вокзала, небольшое, одноэтажное, под шатровой крышей. Но уютненькое, что солдаты оценивают, зайдя внутрь. Быстро обнаруживается буфет и солдаты устремлляются к нему. Покупают горку бутербродов и пирожков. Один солдат, быстро оглянувшись, протягивает ворох марок и запрашивает бутылочку шнапса. Полноватый и усатый буфетчик удивлённо косится, отсчитывает нужную сумму, присовокупляет мелочь на сдачу и одаривает покупателя аккуратной бутылочкой.

Троица удаляется. Буфетчик задумчиво глядит вслед, подёргивая ус. Что-то с этим солдатом не так. Сдачу не пересчитал, деньги подал небрежной кучей. Немцы так никогда не поступают.

Пару солдат на привокзальной площади прихватывает комендантский патруль. Требует документы и придирается к акценту. Один из солдат поясняет:

— Мы фольскдойчи. Под Прагой жили с камрадом, — он толкнул в плечо второго, — только названия села не спрашивайте. Я до сих пор его выговорить не могу. Чешское название.

Солдат так жизнерадостно и беззаботно ржёт, что патруль расслабляется. Немец везде немец. Фольксдойч из Чехии не коренной германец, но раз из передовых частей, то наш парень. Однако решают отвести солдат в комендатуру.

— Почему форму не соблюдаете? Зачем рукава закатали?

— Простите, герр фельдфебель. Фронтовая привычка.

Хотя их решили отвести, но мирно. По виду можно заключить, что тыловикам очень хочется узнать, что происходит на фронте. Солдаты отговориваются, что надо предупредить командиров. Тот, который отмалчивался, бежит в здание искать своих офицеров. Те сидят у начальника вокзала, знакомятся с какими-то бумагами.

— Лейтенант, разберись, — небрежно командует майор. Лейтенант по итогу и разобрался. В здании он подзывает унтера, что-то приказывает и выходит.

Группа, патруль с задержанными, идёт по улице. За ними, чуть отставая, и уже с расправленными рукавами продвигается отделение солдат во главе с лейтенантом. Стараясь не попадаться на глаза преследуемой группе.

Генерал Голубев поставил задачу взять город максимально тихо. Лихой штурм со стрельбой, вводом в город танков и вызовом при необходимости авиации ему был очень не с руки. И в то же время плана города в руках не имелось. Его раздобыть, раз плюнуть. Только одно мешало, жуткий дефицит времени. Он мог делать, что хотел в ближайшие несколько часов. Но только пока немцы не догадываются, что происходит. Как только поймут, пространство для манёвров начнёт быстро и непредсказуемо сокращаться.

А где взять план города и схему размещения местных сил? В комендатуре, разумеется. Осталась самая малость, найти эту комендатуру. И тут такая оказия, очень вовремя, немцы сами ведут их туда.

На крыльце одноэтажного зданьица часовой. При подходе командир разведвзвода Анатолий Климкин, изображаюший лейтенанта вермахта, замечает строения с тыла комендатуры. По виду их можно было использовать, как гауптвахту. «Вот туда мы их и пересажаем», — возникает естественная мысль.

Климкина, который представляется командиром задержанных, часовой пропускает без вопросов, солдат заставляет разоружиться. Лейтенант перед дверью оглядывается и делает рукой быстрый и незаметный жест подходившим по улице подчинённым.