Уродина. Книга первая. Возвращение блудного Брехта

Глава 4

Событие восьмое

Хорошо защищен тот город, который окружен стеной из мужчин, а не стеной из кирпича.

Ликург Спартанский

Дом Василия Ивановича Стрешнёва находился по современным меркам от Кремля далече. Аж, на Божедомке. Километра три. По Петровке нужно доехать до современного Бульварного кольца и ещё чуть проехать. Брехт решил на лошади проехаться, взял было в Конюшне высокую каурую кобылку. Которую так «Кауркой» и прозывали. Но не получилось. Анхен увидела из окна и велела слуге передать, чтобы Иван Яковлевич изволил ехать в карете в сопровождении конных Преображенцев. Пришлось ждать, расхаживая около конюшню, время от времени помахивая рукой по прежнему стоящей у окна Анне Иоанновне.

Она и так отпустила от себя Бирона с неудовольствием. Как же, обедать без него, почему не завтра съездить поутру или, вообще, подождать пока канцлер Остерман выздоровеет. А Брехту не терпелось, раз уж до власти дорвался попрогресорствовать. Вызвал к себе Андрея Ивановича, а тот сразу занемог. Подагра. С кровати встать не может. Самое интересное, что это могло быть и правдой, читал Иван Яковлевич, что его на носилках на каторгу в Берёзов отправляли. Ходить не мог. А могло быть и воспалением хитрости. Этот товарищ всегда в ответственные моменты заболевал. Сейчас время непонятное и приглашение фаворита императрицы «поговорить», когда совсем недавно, и месяца толком не прошло, как Указом Анны Иоанновны от 9 (20) апреля 1730 года Иван Долгоруков вместе с отцом Алексеем Григорьевичем и его семейством, а также с молодой женой Натальей Борисовной сослан в Берёзов, с лишением чинов и орденов, также отобраны все поместья у них. Почему бы не поболеть немного, пока всё не рассосётся и не устаканится. Вроде и проявила к нему благосклонность Анна Иоанновна и даже графским титулом пожаловала, но… Как говорится, ночная кукушка дневную всегда перекукует. Тёмная и непонятная личность этот Бирон. Да ещё и сынок у императрицы от него. Может, и не к добру тот «разговор»⁈ Приревновал боров курляндский. А нет. Не боров. Хряк. Раз состоит любовником при Анне Иоанновне, то точно не кастрат.

Ивану Яковлевичу же не терпелось переговорить с Остерманом о кое-каких нововведениях необходимых, и он уговорил Анхен отпустить его на несколько часов проведать и поговорить с умнейшим человеком в России — Андреем Ивановичем. Новоиспечённый граф жил в усадьбе шурина на Божедомке. Андрей Иванович женился на Марфе Ивановне Стрешнёвой, и жил, пока двор пребывает в Первопрестольной, в доме её брата и своего шурина Василия Ивановича Стрешнева, который дослужился к этому времени до чина тайного советника, имел придворное звание камергера и был сенатором. Стрешнёвы — это родственники той самой Евдокии Стрешнёвой, на коей и женился первый Романов — Михаил — прадед Анны Иоанновны.

За столетие Стрешнёвы выстроили несколько каменных и деревянных домов, сейчас объединённых в один «С» образный комплекс, прикрытый со всех сторон высоченным забором. Крепость целая. Карета остановилась перед воротами, и их ни в какую не хотели слуги, в кафтанах с золотым шитьём, открывать. Болен, дескать, Андрей Иванович и никого не принимает. Пришлось Ивану Яковлевичу выйти и дать указание Ивану Салтыкову, посланному с ним императрицей, силу применить. Преображенцы прикладами дворню разогнали и ворота открыли. Двое новых дуболомов всё в тех же коричневых шитых золотом кафтанах и на крыльце пытались грудью петушиной встать на защиту «неприкосновенности жилища», но один получил прикладом в грудь золотом шитую, а второй пинок от Ивана в область болезненную и оставили свою глупую затею. Но вообще, надо отдать парням должное, до последнего пытались препятствовать проникновению «супостатов» — гостей незваных. И видели же мундиры Преображенского полка. Либо дураки, либо смельчаки.

Следующей преградой на пути Брехта встала жена Андрея Ивановича — Марфа Ивановна — статс-дама новой императрицы. Брехт начал закипать. Он вообще — холерик, а тут столько приключений за одно утро.

— Извините, Марфа Ивановна, — выслушав гневную отповедь про болезнь несчастного Остермана, проговорил Иван Яковлевич, после чего взяв статс-даму за талию, приподнял её легко и переместил с плацдарма перед дверью на метр вправо. Пока Марфа визжала, Брехт открыл тяжёлую и огромную дубовую дверь и вторгся в «больничку».

Дверь дёрнулась, видимо жена решила, как и слуги, оборонять Остермана до последнего, но Брехт её придержал с этой стороны и разглядев в полумраке лежащего на кровати в перинах и подушках вице-канцлера попросил.

— Андрей Иванович, успокойте домочадцев, я не арестовывать вас прибыл, а наоборот хочу милость монаршую до вас донести. Так сказать, посланец добрых вестей. Поговорим, и я уйду, а вы болейте себе. Хоть всю оставшуюся жизнь. А дела тогда мы без вас делать будем. Работу работать. — После чего Иван Яковлевич отпустил дверь. В комнату тут же ворвалась жена, да не одна, а неизвестно откуда взявшимся мальчиком лет пяти. Женщина голосила, мальчик плакал.

— Марфа Ивановна, дай нам с господином Бироном поговорить. И винца рейнского принеси. Сладенького. И клюковки мочёной. Любите винцо, Иван Яковлевич?

— Пусть будет винцо и клюковка, Ваше Сиятельство. — Брехт подошёл к окну и раздёрнул шторы. А потом и само окно распахнул. В комнате смрад стоял, кислым чем-то воняло и мочой. Или потом? Или потом с мочой? Свежий ветер дунул в лицо Ивану Яковлевичу и остановил подступивший к горлу позыв рвоты. В таком смраде поневоле заболеешь.

Событие девятое

Побеждает тот, кто переходит в наступление. Обороняться мало, надо переходить в наступление.

Архимандрит Алипий (Воронов)

Брехт раздвинул до конца в обе стороны глухие бархатные шторы и впустил в комнату вонючую сначала солнце, потом преодолевая сопротивление разбухшей древесина открыл и вторую створку большого окна. Вместе с чириканьем воробьёв на соседнем дереве в комнату устремился поток свежего воздуха.

— Иван Яковлевич, простудите Андрея Ивановича! — бросилась к нему жена вице-канцлера, пришедшая с девицей, в руках у которой был поднос серебряный с графином и бокалами стеклянными.

— Я же на медикуса учился в Кёнигсберге, в университете, так что мне виднее, как с болезным поступать. Ему свежий воздух необходим, а вы его миазмами этими только губите. Уйду, когда, то влажную уборку тут сделайте и перину проветрите, шторы же снять нужно и постирать, пыль прямо сыпется с них. И нужно каждый день комнату проветривать. По нескольку часов, скажем час потом пару часов закрыть. Потом снова проветрить. И каждый раз одновременно влажная уборка. А теперь оставьте нас, дорогая Марфа Ивановна. Важный государственный разговор у нас и Андреем Ивановичем. И проследите, чтобы никто не подслушивал — то, что я буду говорить — это строжайшая государственная тайна.

— Марфа Ивановна, сделай, как господин Бирон говорит. И не беспокой нас пока. — Остерман встал, выпутавшись из перин, и накинул на плечи бархатный, засаленный на рукавах и шее, коричневый халат. В чепце при этом оставшись. Тот ещё вид. Словно старушка — процентщица из «Преступления и Наказания».

Брехт нашёл взглядом стул, задержав дыхание, дошёл до него, поднял и перенёс к окну, только после этого снова вдохнул. На него и уселся. Вонь у окна один чёрт ощущалась, ну, хоть не так сильно. Терпимо.

— Андрей Иванович, вы знаете, что у Анхен, простите, у Государыни Анны Иоанновны не всё в порядке с почками? Жалуется иногда.

— Так лейб-медики…

— Это — понятно. Был у нас профессор в Кёнигсберге в университете, так он один чудодейственный рецепт рассказал мне и от подагры вашей, и от камней в почках, от почечной колики. Интересуетесь? Сейчас вот ногами скорбны? Желаете помолодеть телом лет на десять? Сколько вам? Сорок пять? Будете себя лет на тридцать чувствовать и ноги поправятся. Подагра — это то же самое, что и почечная, и желудочная колика — камешки откладываются. У одних в почках, у других в желчном пузыре, у третьих в коленях или локтях, в суставах любых, в том числе и в позвоночнике. Камешки острые, и когда человек ходит, то они кости карябают. Те воспаляются, вот и вся болезнь.

— Да, что же медики не лечили Анну Иоанновну? Если уж вы всё это и раньше знали…

А получи фашист гранату. Сейчас на икоту пробьёт. Брехт состроил злую рожу. Брови свёл к переносице, губы в гузку превратил, нос орлиный сузил.

— Вы в том числе виноваты, дорогой… Андрей Иванович. В бедности, нищете почти пребывала Государыня в Курляндии. Платья за фрейлинами донашивала, пищу крестьянскую ела, даже медикуса приличного себе позволить не могла. А ведь вы руководили связями с заграницей, вы за внешнюю политику отвечали и были подле государей. Ладно Пётр, с тем не забалуешь. Но и при Екатерине, несмотря на все слёзные письма, Государыня бедствовала и при Петре Алескеиче, царствие ему, засранцу, небесное. Как копейки высылали на содержание двора герцогини, так и продолжали. А уж она-то бедняжка письма жалобные писала в Петербург и Москву, и вам в том числе, Андрей Иванович. Да не бледнейте вы так, господин граф. Отходчивое сердце за старые грехи у Анхен. Новых не наделайте. Так желаете узнать средство от подагры и колик?

— Ик?

— Точно. Ещё и Пётр Михайлович Бестужев-Рюмин обкрадывал матушку императрицу. Он сейчас не по-вашему ли ведомству служит?

— Ик.

— А вы хлебните винца сладкого, Андрей Иванович. — Брехт подождал, пока Остерман и вправду нальёт себе в фужер красного вина из графина и вылакает всё, проливая на коричневый халат, ну, грязнее не станет, некуда уже грязнее.

— Нет, вы, Иван Яковлевич, не знаете должно быть, но корыстолюбец сей в ссылке сейчас в своём именьице пребывает. По вступлении на престол Анны Иоанновны… Пётр Михайлович был назначен губернатором в Нижний Новгород. Однако недовольный таким назначением, смел этот человечишка высказывать недовольство, дошедшее до императрицы. Едва приехал он в губернию, как получил приказание отправиться в имение в селе Луковец, что под Вологдою. — Остерман вновь себя вина налил.

— Стоп. Стоп. Андрей Иванович, вы это бросьте. Мне вы в трезвой памяти нужны. Дела же важные государственный решать сейчас будем. Кроме того, вы бы Ваше Сиятельство бросили сладкие вина пить. Они подслащены свинцом. Пули из него льют. Так вот, медики считают, что соли свинца страшно вредны для здоровья. Глохнут и слепнут люди. С ума сходят.

— Ик⁉ — графинчик рухнул на поднос, задребезжал, опрокинулся, вино полилось, красной лужей по полу растекаясь.

— Вот и хорошо. Итак — лекарство.

Граф Остерман

Событие десятое

Создать при правительстве департамент по связям с преступностью.

Какой же русский не любит быстрой езды? Тот, на котором едут.

Леонид Шебаршин — автор книги «КГБ шутит».

Остерман, словно и не болел совсем шмыгнул к двери, шлёпая по полу босыми ногами.

— Марфа Ивановна, Лизку сюда с тряпкою пришли! Вино пролилось! — Рыкнул он, приоткрыв дверь. Вернулся, сунул ноги в обрезанные валенки и покосился на окно.