Лёд и порох

* * *

Ранние утренние визиты — вопиющее нарушение приличий. Тем более, что в эту квартиру я со дня переселения родни не заходила. А ведь неплохо устроились — высоченные потолки, просторные комнаты, модные обои на стенах, дубовые полы. Техническая начинка в моем доме получше вышла, но покуда есть прислуга, тут этим не заморачиваются.

— Ксюшенька, здравствуй! — мама в утреннем платье с безукоризненной прической листала читалку. Она стремительно вписалась почти во все тонкости жизни здесь, но куда же без детективов!

— Привет, мам. — Штирлиц, держим лицо. — Вы когда поедете?

— В пятницу поезд. — Успеваю. Она внимательно всматривается в мои красные с недосыпу глаза. — Что случилось?

— Все хорошо, мам. — лучше, чем когда-либо в этом году. — Люська дома?

Реакция сестры на мою просьбу может быть очень разной, тем более, что прошлый ее опыт в пластической хирургии оказался непосильно трудным.

После уточнения, что Хакас уже ушел на службу (странно, что его за пунктуальность пока еще не прогнали из дипмиссии, хотя в греческом королевстве живут совершенно особые люди, могут и войти в положение), я вошла в ее спальню.

В общем-то, даже без подсказки, Люсину обитель можно опознать по непереводящемуся бардаку. В этом вопросе она меня превзошла и достигла высшего уровня мастерства.

— Доброе утро, Люсь.

Она еще ни разу на моей памяти не была приветливой раньше обеда, так что мычание из-под одеяла легко переводилось в нецензурную лексику.

— Люся, поговори со мной, пожалуйста. — стягиваю одеяло с ноги. Поперек щиколотки при ярком утреннем свете можно рассмотреть розовую полоску шрама. Его тут раньше не было, а на Моховой ее мыла мама собственноручно, не допуская моего участия. На второй ноге то же самое, и это после лечения… Бедная моя девочка, как же тебе досталось…

— Отстань!

В другой раз мне хватило бы и твоих шрамов, чтобы устыдиться и сбежать в личную нору, но с субботы я на тропе войны.

— Люся, я уже пришла и не уйду.

Сноп огненных волос, уже заметно отросших за четыре месяца, чуть раздвинулся, открыв пронзительно зеленый, очень злой глаз.

— Теперь ты не в своем доме, так что нечего распоряжаться.

Не время напоминать, из чьих денег оплачиваются все ее расходы.

— Люся, мне твоя профессиональная помощь требуется. — честолюбие у нее всегда перевешивало даже любовь к сладкому, лень и желание поспать.

Теперь уже оба глаза плотоядно осмотрели гостью и сузились перед очередной колкостью.

— Ты на подтяжку лица уже опоздала. — и отвернулась, язва. — А мозги лечить я не умею.

— Люсь, я серьезно. — да я на колени перед тобой встану и землю целовать буду, если только выслушаешь. Гордыня моя осталась за порогом домика на Большой Охте.

Молчание, долгое, вязкое.

— Проси. — Это как в детстве, когда она увлекалась аниме.

— О, светлейшая Повелительница Небес и Земли, — торжественно начала я и не сдержалась. — Поднимай свою задницу и пойдем.

В меня полетела подушка, и я пропустила только первую, а остальные уже отбила. Да, платье придется чинить, но сестра дороже.

— Люсь, мне нужна твоя консультация по одному конфиденциальному вопросу. — повторила я, покуда мы обессилено валялись на кровати, наблюдая за медленно оседающими перьями из порвавшихся подушек.

— Классно же! — умиляется сестра.

— Ага. У вас горничная есть? — с появлением собственного дома веселье рассматривается обычно уже с ракурса уборки и это мне дьявольски повезло с Демьяном.

— Да приходит какая-то тетка. — небрежно отмахнулась Люська, из чего можно сделать вывод, что вход тетке в Люсины апартаменты был закрыт со скандалом и навсегда.

— Лучше бы ее сегодня позвать, а то срач впитается во все щели, это я тебе авторитетно заявляю. — был у меня подобный эксперимент, правда не от восторга, а от лютого отчаяния прошлой зимой.

— А конфиденциальное — это что? — обожаю Люську, за способность одновременно обдумывать сразу несколько событий.

Я не знаю, как про это рассказать, чтобы она сразу не принялась за лечение меня от тяжелого психического поражения.

— Есть человечек один… В общем, посмотри, что там можно сделать. Но не говори никому о том, что увидишь.

— Никому-никому? — на меня изумленно воззрились два изумруда глаз.

Нет, блин, скажи Диме, чтобы он Федю порадовал. От имени любовника началась мигрень, тонкой спицей пронзая виски. Думать о нем сейчас нельзя, иначе я просто разорвусь на кусочки. Обнаружив пропащего покойника я словно перечеркнула год жизни, но ведь и он уже не тот, кого я потеряла третьего ноября, и я не та, как бы не хотела иного… И где-то на Гороховой сейчас надворный советник спасает судьбу Империи не зная, что его собственная жизнь вскоре превратиться в эпицентр катастрофы. Поэтому двигаемся потихоньку, только одно дело за раз, только одна мысль в моей бедовой головушке.

— Никому.

Мы позавтракали, причем мне все время чудился травянистый привкус каждого блюда, и под удивленным взглядом мамы собрались. Перья из волос достали почти все.

— Мам, мы на Большую Охту съездим. — сообщила я и вытащила сестрицу в дальний путь.

Люся начала приглядываться ко мне уже с профессиональным интересом, поскольку отвечала я чаще невпопад и смотрела по большей части в точку перед собой. Она не очень хорошо еще ориентировалась в городе, кстати надо почаще гулять пешком, а то не выучим ничего, так что узнала только ворота кладбища и озадачилась, когда мы ходко проследовали мимо.

— Ты жениха своего навестить хотела? — уточнила она. — Сейчас или на обратном пути?

В начале еще их пребывания тут я показывала крест на своем втором браке.

— Скоро. — коротко, зато правдиво.

Все же при свете дня этот пустырь производит более гнетущее впечатление — ночью хоть есть надежда, что днем будет иначе. Иллюзии прошли — беспросветная дыра, куда второй раз по своей воле не вернешься. Наверняка из этих соображений место и подбирали, но окочуришься же от безысходности. Извозчик получил задаток за ожидание и устроился поудобнее, а Люська все еще не хотела выходить.

— Ты куда нас притащила?

— Кто бы мог подумать, что тебе не все нравится в Петербурге. — съязвила я.