Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 2

9

Вера Петровна лежала на твердом глиняном полу сарая, испуганная своим только что миновавшим порывом и той непоправимой близостью, которая теперь связывала их обоих. Гром гремел, удаляясь, ливень шипел, как кипящее масло, капли сквозь щели брызгали ей в лицо; но она не замечала ни грома, ни брызг. Потрясенная, она даже не слушала того, что он говорил ей. Она была полна стыда и тревоги. Ее пугала та тяжелая неодолимая нежность, которую она теперь испытывала к этому такому близкому и такому чужому человеку.

Он тоже был потрясен случившимся. Но не растерян. Ему, к ее удивлению, все представлялось ясно и просто. В голосе его появилось то, чего никогда не было прежде, — уверенность. И эта уверенность досаждала ей.

— Мы с тобой поженимся, — говорил он. — Да я и ты уже и сейчас — муж и жена.

«Он говорит мне „ты“! — подумала Вера Петровна. — Он убежден, что это его право… И я теперь не смею запретить ему…»

Еще больше ее покоробило, когда он заговорил о ее дочке:

— Если я люблю тебя, значит, буду любить и твою дочку! — сказал он.

«Откуда он знает, что будет любить ее? — думала Вера Петровна. — Ведь он никогда ее не видел…»

— Тебе легче будет, вот увидишь, — продолжал он. — Мне бы только выдержать, а там я перейду на заочный и буду работать. Я тебя в обиду не дам…

Он повернулся к ней и сказал тихо, в самое ухо:

— Маленькая!

Она села и старательно натянула подол юбки на коленки.

— Не надо… — мягко попросила она.

— Что — не надо?

— Не надо сейчас разговаривать…

Он заметил, как дрожит ее голос, робко и удивленно взглянул на нее и замолк.

Ливня уже не было. По пустынному мокрому парку, где все уже блестело в ожидании солнца, Вера Петровна побежала в библиотеку.

Вбежав, она наткнулась на Людмилу Яковлевну, которая, как обычно, стояла в прихожей и курила.

Вера Петровна быстро проскочила мимо и прошла к своему письменному столу, за стеллажи. Она была в полном смятении. Что делать? Как поступить?

Они предельно сблизились, но все осталось по-прежнему: Вера Петровна по-прежнему была старше его на четыре с лишним года, у нее по-прежнему была дочка и мать. Все, что так жестоко, прямо, отчетливо предсказала Вере Петровне Клавдия Ивановна, осталось. «Неправильно», — сказала Клавдия Ивановна, и Вера Петровна сама понимала, что неправильно. Но как же теперь расстаться, если она так любит его? Да ведь это уже и не просто любовь — она сроднилась с ним, она чувствует его неотделимой частью себя самой, вот как свою руку или ногу…

— Серафима сегодня не придет, у нее ангина, — услышала она из-за стеллажей голос Людмилы Яковлевны. — Знаю я эти ангины в середине лета. Опять объелась чем-нибудь.

Вера Петровна сообразила, что в библиотеке, кроме нее и Людмилы Яковлевны, никого нет. И в своем несчастье она вдруг потянулась к Людмиле Яковлевне. Ведь Людмила Яковлевна не Клавдия Ивановна: та — простая душа, прожившая правильную жизнь и не требующая от жизни ничего, кроме правильности. А Людмила Яковлевна — образованная опытная женщина, знающая, что жизнь не проста и не прямолинейна. Что, если попросить у Людмилы Яковлевны совета, ответа?..

— Людмила Яковлевна!.. — позвала Вера Петровна.

— Сейчас, — ответила Людмила Яковлевна спокойным, обычным, деловым голосом.

Услышав этот служебный голос, Вера Петровна сразу раскаялась, что позвала ее. Нет, ей никто не может помочь… Она одна, одна… И вдруг почувствовала, что слезы ползут по ее лицу к подбородку. Уже слышно было, как шуршит шелковое платье Людмилы Яковлевны. Чтобы Людмила Яковлевна не увидела слез, Вера Петровна вскочила и уткнулась лицом в книжную полку.

— Что с вами, дорогая моя? — воскликнула Людмила Яковлевна совсем другим, ласковым голосом.

От этих ласковых слов плечи Веры Петровны вздрогнули, и слезы покатились еще сильнее. Людмила Яковлевна положила ей на голову свою крупную руку с холодными кольцами на длинных пальцах. Вера Петровна вытерла слезы и повернулась. Людмила Яковлевна была гораздо выше ее ростом; глядя снизу вверх с надеждой и благодарностью ей в лицо, Вера Петровна видела узкие темные ноздри, тонкую желтоватую шею в складках, щеки в мешочках и прищуренные, темные, красивые глаза.

— Не надо плакать, — сказала Людмила Яковлевна, проведя ладонью по щеке Веры Петровны. — Радоваться надо, а не плакать. Вам выпала на долю удача, — хватайте ее!

— Я совсем измучилась, — сказала Вера Петровна, смущенная своими слезами и наконец-то совладав с ними. — Не знаю я, что мне делать. Я все думаю, думаю…

— Зачем думать? О чем? — воскликнула Людмила Яковлевна. — Тут хватать надо, а не думать. Не прозевать!

— Я старше его, — сказала Вера Петровна.

— Тем лучше! — возразила Людмила Яковлевна. — Пока это ваше преимущество.

— Но ведь он бросит меня…

— Разумеется, бросит, — согласилась Людмила Яковлевна. — Ведь вы не единственная женщина на свете. И не самая прекрасная из всех. И стареть вы начнете гораздо раньше его.

Эти беспощадные слова она произнесла так убежденно, спокойно и просто, что Вера Петровна посмотрела на нее с ужасом.

— Глупенькая! — воскликнула Людмила Яковлевна. — Зачем огорчаться? Надо брать то, что само идет в руки. Ведь все так быстро проходит. Если бы люди знали, как все быстро проходит!..

Складочка появилась у Веры Петровны между бровей.

— Может быть, я и очень глупая, — сказала она отчужденно. — Но ведь я говорю про любовь. Про настоящую.

Людмила Яковлевна рассмеялась.

— Настоящая любовь, ненастоящая любовь! — воскликнула она. — Ну, совсем как наша Серафима. А сама толста, как бочка, и понравиться может разве что людоеду. Настоящая, ненастоящая!.. — повторила она с искренним негодованием. — Пока будете разбираться, жизнь пройдет. Да если бы я на вашем месте!.. Да если бы мне такая удача!..

Она говорила это увлеченно, с азартом, глаза ее блестели, а Вера Петровна смотрела на ее длинную талию, туго обтянутую шелком, и ей казалось, что в библиотеке опять пахнет крысами. Нет, так она не может. Пусть будет, что будет, но так она не может. У нее есть гордость, и гордость ее восстала.

— Не хочу! — проговорила Вера Петровна сквозь сжатые губы.

— Чего не хотите? — не поняла Людмила Яковлевна.

— Ничего не хочу! Так я не хочу!

Теперь Вера Петровна знала, как она поступит. Она решила и решилась. Она холодела от горя и все-таки решилась.