Гурджиев и Успенский
- Автор: Аркадий Ровнер
- Жанр: Биографии и Мемуары
- Дата выхода: 2019
Читать книгу "Гурджиев и Успенский"
То, что принес Гурджиев, Успенский называл “фрагментами неизвестного учения”. Однако сам Гурджиев постоянно подчеркивал целостный характер принесенного им учения и сетовал на людей, выделявших из целого отдельные части или аспекты. Наиболее употребимым названием учения Гурджиева в среде его последователей было “четвертый путь”. Гурджиев назвал свое учение “эзотерическим христианством”. “Эзотерическое” в данном контексте означало “сокровенное”, “глубокое”, “открытое немногим, избранным, совершенным”. В этом смысле эзотерическими были учения древних гностиков Валентина, Василида, Маркиона, Птолемея и Манаса, раскрывавшие немногим, избранным, совершенным людям тайны Плеромы и космоса. Учение Гурджиева также раскрывало тайны Плеромы и космоса, однако эти тайны были лишь аспектом его учения о трансформации и “пробуждении”.
В свое время христианство сняло покров с некоторых глубоких тайн иудаизма, и, по одной из распространенных трактовок христианской мистерии, именно за раскрытие храмовых тайн Иисус был убит их хранителями. Христианство шло намного “дальше” иудаизма и в смысле требований к человеку, “вставшему на путь”, оно было значительно радикальнее иудаизма. Оно учило: люби не только ближнего, но и врага, молись за проклинающего тебя, постись за преследующего тебя. Оно требовало: отдай отнимающему у тебя верхнюю одежду и нижнюю одежду, пройди с тем, кто требует этого от тебя, не одну, а семь стадий, прости виновному не один, а семь и семижды семь раз. Оно говорило о причастности Иисуса к сокровенной глубине Божественного. Для своего времени и своих обстоятельств оно было шагом вперед на пути духовной актуализации фарисейского и садуккейского иудаизма, сдвигом фокуса – от теологического к антропологическому. Оно резко сокращало пропасть между человеком и Богом, и в этом смысле христианство может быть названо и называлось “эзотерическим иудаизмом”.
В подобном же смысле “четвертый путь” был “эзотерическим христианством”. Он не только радикализировал, но и конкретизировал христианство. “Четвертый путь” снова означал сдвиг фокуса – от теологического к антропологическому, он снова резко сокращал пропасть между человеком и духовным миром. Если благой вестью христиан было приближение Царствия Божия, радостная констатация его локализации “внутри нас” и потому независимости человека от всех жизненных невзгод и даже от самой смерти, то “четвертый путь” сделал для своего времени конкретной и достижимой задачу “пробуждения” человека, т. е. появление в человеке сознания, совести, воли и бессмертия. Эффект освобождающего шока вызвало уже одно внезапное осознание очевидности отсутствия у человека этих приписываемых им себе качеств.
Далее ставилась задача последовательной работы по созданию или воскрешению в себе этих качеств, работы, которая должна была одновременно вестись человеком в трех его “центрах”: интеллектуальном, эмоциональном и двигательном. Механические, химические, астрономические и музыкальные аналогии, обильно используемые в концептуальной части учения, и соответствующая терминология упрощали не суть процесса, а работу с теми аспектами человека, которые вполне поддавались подобному упрощению. Задачи “памяти себя” и “повышения уровня бытия” оставались вполне неуловимыми для разума и требовали для своего решения включения высших эмоциональных и интеллектуальных ресурсов человека. Как и христианство в первые века своей истории,“четвертый путь” стал мощным “будильником”, т. е. своего рода духовным катализатором, и остался и по сей день источником ярких инспираций для пытливого ума и отважного духа.
Рядом с Гурджиевым проявилось целое созвездие ярких талантов, таких как Успенский, де Гартман, Ораж, Беннетт, Родни Коллин, Джин Тумер, Рене Домаль, однако нужно признать, что ни Гурджиеву и ни одному из его учеников и последователей не удалось повернуть “колесо дхармы” и остановить духовный “закат Запада”. Как знать, не отсутствие ли в движении человека с качествами Павла и присутствие рядом с Гурджиевым Успенского с его интелектуальной дотошностью и экзистенциальной нерешительностью не позволили этому движению обрести звездную судьбу и создать противодействие разгулу энтропии в человеческой истории нового времени. Но и Гурджиеву было далеко до того, кому своей жизнью и смертью служил апостол Павел.