Декабристы-участники войн 1805-1814 гг.

Мертвая тишина стояла на улицах. Не было видно прохожих. Слышны были только передвижения уходящих из города войск. Мармон привез Орлова в свой дом. Гостиная маршала была полна народу, который все прибывал. Орлова окружили офицеры. В первые минуты ему пришлось отражать целый град насмешек и острот, например, такого содержания: «Знаете ли вы, где император Наполеон? — сказал один из толпы. Он ночует нынче в Мо». «Как! — воскликнул Орлов. — У генерала Сакена, который, сколько мне известно, не думал выходить оттуда с тремя корпусами своими!» «А! у вас еще три корпуса в Мо! — подхватил другой. — Подлинно прекрасная победа раздавить 30000 храбрых соединенными силами целой Европы». «Послушайте, — сказал Орлов, — не сердитесь на нас слишком за нашу вежливость. Мы хотели во что бы то ни стало отблагодарить вас за посещение, которым вы нас удостоили в том же сопровождении».

Между тем к Мармону приезжало множество знатных лиц. Орлов рассказывал впоследствии, что перед ним прошли все современные знаменитости Франции. Из слышанных разговоров он снова смог убедиться, что Париж будет сдан, а все войска выведены из него для соединения с Наполеоном. Вскоре появился Талейран. Узнав, что в гостиной находится русский офицер, посланник русского царя, Талейран сумел незаметно подойти к Орлову и тихо сказать ему о том глубочайшем почтении, которое он питает к Александру I. Он просил Орлова передать это русскому императору (Талейран готовился совершить свое очередное предательство). Вскоре после его ухода, около 11 часов вечера, приехал адъютант Наполеона Жирарден, с которым Орлов встречался в начале войны в Вильне. У него было задание Наполеона возбудить население Парижа к сопротивлению, а также тайный приказ — в случае входа союзников в Париж взорвать Гренельский пороховой склад и таким образом погубить город. Жирарден пытался поднять парижан, но безуспешно. Орлов заметил, что «Наполеон уничтожил жизнь и движение в массах, и массы остались недвижны».

Жирарден, не сумевший выполнить ни одно из заданий Наполеона (на приказание взорвать Гренельский пороховой склад комендант склада полковник Лескур ответил категорическим отказом), находился в крайне раздраженном состоянии и излил его на Орлова, которому пришлось тактично, хладнокровно и остроумно, чтобы не раздражать публику, слушавшую их за общим обеденным столом, где происходил разговор, отражать словесные атаки этого умного и злого человека. Орлов спокойно, отдавая должное боевым качествам противника, показал присутствующим, что «со всех сторон и на всех точках положение» союзников «было наступательное, преобладающее». Он произнес блестящую речь, в которой изложил свои взгляды (по сути дела, взгляды всего передового офицерства русской армии) на будущее Европы и Франции. Он искренне верил в освободительную миссию союзных держав и считал, что для гарантии твердого мира они требовали «от Франции только обеспечений против честолюбия ее властелина и против нападений на будущее время». Это всеобщее желание свободы и независимости, по мнению Орлова, дало возможность «собрать в одну массу столько различных армий», чтобы противостоять деспотизму Наполеона. Орлов был искренне убежден в благородном высоком бескорыстии союзников и особенно подчеркнул роль России, которая не хотела «ничего для себя самой», а только «всеобщего мира и неприкосновенности государства» от посягательств Наполеона. Обращаясь к своим слушателям, Орлов призывал Францию «не внимать тщетным обольщениям, принести в жертву свои мечты о славе и владычестве, будущности, исполненной счастья и спокойствия, предпочесть систему равновесия и снова занять принадлежащее ей место и сан в общем воссоздании здания европейского…». Это горячее выступление произвело большое впечатление. Орлов вспоминал, что «имел сладостное удовольствие заметить это по удвоившимся ко мне вежливости и внимательности, с которой мои слушатели теснились вокруг меня».

К 2 часам ночи, наконец, приехал граф Парр с полномочиями для заключения капитуляции. Союзники согласились на отступление французской армии, но оставили за собой право преследовать ее. Маршал Мармон согласился на эти условия. Тут же в гостиной Орлов сел и написал текст капитуляции Парижа, который был прочитан вслух. Со стороны многочисленных слушателей не последовало никаких возражений. Капитуляция была подписана. Оставалось только назначить депутацию, которая должна была идти навстречу Александру I. «День уже занимался, — вспоминал Орлов, — когда депутация готова была отправиться. Я сел на лошадь и повел ее в Бонди через наши биваки, представлявшие огромную массу огней, при свете которых солдаты, уже отдохнувшие, чистили ружья и приготовлялись торжествовать последний акт страшной борьбы, только что приведенной к концу»{247}. Н. И. Лорер вспоминал, как они готовились к торжественному вступлению в Париж: «Наступление торжественного дня отняло у всех сон; для нас не было ночи, как не было ее когда-то для малочисленной, но бодрой духом армии русской накануне роковой Бородинской битвы»{248}. Вернувшись в Главную квартиру, Орлов ввел депутацию в большой зал замка и приказал известить о ее прибытии Нессельроде, который тут же вышел к ней. Сам Орлов прошел прямо к царю, доложил о подписании капитуляции и обо всем, что с ним произошло в Париже. К 8 часам утра Орлов отправился к Пантенской заставе, где должна была произойти сдача города союзникам.

«Мы и явились туда, — вспоминал Орлов, — но нетерпение парижан не дозволило нам соблюсти правильно этой формальности. Все улицы, по которым союзники должны были проходить, и все примыкающие к ним улицы были набиты народом, который занял даже кровли домов».

Между тем к воротам Парижа подходили русские войска. Это была русская гвардия, гренадерский корпус и три кирасирские дивизии. Гвардия построилась перед воротами, которые были еще заперты. Но скоро подъехало союзное командование во главе с Александром I, и Орлов присоединился к огромной свите царя. При звуках музыки ворота Пантенской заставы раскрылись и победоносные русские войска, прошедшие Европу сквозь грозные битвы, разбившие дотоле считавшегося непобедимым Наполеона, двинулись в город. «Колонны наши, — вспоминал Н. И. Лорер, — с барабанным боем, музыкою и распущенными знаменами вошли в ворота Сен-Мартен… Любопытное зрелище представилось глазам нашим, когда мы… очутились у Итальянского бульвара: за многочисленным народом не было видйо ни улиц, ни домов, ни крыш; всё это было усеяно головами, какой-то вместе с тем торжественный гул раздавался в воздухе. Это был народный ропот, который заглушал и звук музыки и бой барабанов. По обеим сторонам стояла национальная гвардия… От десяти часов утра войска шли церемониальным маршем до трех часов»{249}.

Таким образом, как писал Энгельс, Наполеон «пошел на Москву и тем самым привел русских в Париж»{250}.

6 апреля Наполеон в Фонтенебло отрекся от престола. 11 апреля был составлен так называемый Фонтенблоский трактат, Он определял судьбу Наполеона и его семьи. В тот же день Орлов получил распоряжение отправиться в Фонтенебло для оформления акта об отречении французского императора. Приехав в Фонтенебло, Орлов согласовал с Коленкуром список лиц и состав охраны, которые должны были сопровождать Наполеона на остров Эльбу, а также вопросы о полном прекращении военных действий и освобождении военнопленных{251}.

14 апреля 1814 г. за боевые заслуги и решающую роль в переговорах о капитуляции Парижа М. Ф. Орлов был произведен в генерал-майоры{252}.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Закончилась многолетняя упорная кровавая борьба между Францией и Россией. Наполеоновская империя потерпела поражение.

«Война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу… Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в свою речь немецкие и французские слова.

…Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания!»{253}

Молодые русские офицеры — горячие патриоты, «сыны Бородина и Кульмские герои», будущие декабристы, помимо боевого опыта, прошли большую социальную и политическую школу.

Победоносная война русского народа в 1812 г. оказала огромное влияние не только на декабристов, принимавших в ней непосредственное участие, но и на тех, кому по молодости лет не пришлось воевать. Декабристы рассказывали о своем понимании прошедших событий в литературных трудах, в объяснениях следственной комиссии, в мемуарах и записках, написанных много лет спустя в Сибири. Ни время, ни возраст не изменили их взглядов. «Мы были дети 12-го года», — кратко и глубоко определил отношение декабристов к Отечественной войне декабрист Матвей Муравьев-Апостол{254}. «Для того чтобы понять наше время, понять наши стремления, — писал он же по поводу романа Л. Н. Толстого «Война и мир», — необходимо вникнуть в истинное положение тогдашней России; чтобы представить в истинном свете общественное движение того времени, нужно в точности изобразить все страшные бедствия, которые тяготели тогда над русским народом; наше движение нельзя понять, нельзя объяснить вне связи с этими бедствиями, которые его вызвали»{255}. И он же утверждал, что «именно 1812 год, а вовсе не заграничные походы создали последующее общественное движение, которое было в своей сущности не заимствованным, не европейским, а чисто русским»{256}.

Глубокие размышления над судьбой своей Родины привели декабристов к единственно правильному выводу о народном характере войны 1812 г. Они поняли, что народ, охваченный всеобщим патриотическим порывом, сознательно вставший на защиту свободы и независимости именно России, а не батюшки-царя, народ-победитель не получил за свой героизм никакого вознаграждения. «Народная война 1812 года вызвала такую уверенность в народной силе и патриотической восторженности, о коих до того времени никакого понятия, никакого предчувствия не имели», — писал декабрист А. Е. Розен{257}.

«Война 1812 г. пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгнувшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжения. Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы… В рядах даже между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле», — вспоминал декабрист И. Д. Якушкин{258}.

Декабрист С. Г. Волконский в своих записках передавал свой разговор с Александром I. Царь спросил: «Каков дух армии?» Я ему ответил: «Государь! От главнокомандующего до всякого солдата, все готовы положить свою жизнь к защите отечества…» — «А дух народный?» На это я ему отвечал: «Государь! Вы должны гордиться им; каждый крестьянин — герой, преданный отечеству и Вам». — «А дворянство?» — «Государь! — сказал я ему. — Стыжусь, что принадлежу к нему, — было много слов, а на деле ничего»{259}.