Рабиндранат Тагор [без илл.]

Словно предчувствуя теплый прием, Тагор написал в "Гитанджали": "Ты дал обо мне знать друзьям, которых я не знаю. Ты нашел мне место в домах, мне чужих. Ты приблизил далекое и сделал чужого братом". Среди прочих знаменитостей он встретился с Бернардом Шоу, Гербертом Уэллсом, Бертраном Расселом, Джоном Голсуорси. "Достоинство Тагора и красота его облика, — писал Ротенстайн, — легкость манеры поведения и его тихая мудрость произвели большое впечатление на всех, кто с ним встречался". Самого Тагора поразила "широта взглядов и быстрота мысли", обнаруженные им в новых друзьях. Он писал, что "те, кто знает англичан только по Индии, не знают их совсем".

Бертран Рассел при встрече неожиданно спросил: "Тагор, что такое Красота?" "Вопрос был так внезапен, — пишет сын Рабиндраната, присутствовавший при встрече, — что отец минуту молчал, а затем начал излагать свои идеи по эстетике, которые он впоследствии развил в работе "Что такое искусство". Я не могу судить, насколько слова моего отца удовлетворили Бертрана Рассела, потому что, внимательно выслушав его, он исчез так же внезапно, как и появился". Они снова встретились в Кембридже, и тогда настал черед Рассела изложить свои взгляды. Льюис Дикинсон так описывает эту встречу: "В парке Кембриджа июньским вечером Бертран Рассел и я сидим вместе с Тагором. Он поет нам свои стихотворения, его чудесный голос, звучащий так странно, растворяется в сгущающейся темноте. Затем начинает говорить Рассел, сверкая как молнии в сумерках. Тагор молчал, но потом признался, что внимательно слушал мудрые речи Рассела".

О первой встрече Тагора и Джорджа Бернарда Шоу рассказал в своих мемуарах Ротенстайн. "Они встретились в мое отсутствие, когда чета Шоу явилась на обед. Моя жена передала потом слова Шоу: "Тоже мне Синяя Борода! Хотел бы я знать, сколько у него жен!" Но примерно через двадцать лет на приеме в честь Тагора они встретились вновь, на этот раз оба седовласые и седобородые, сидели и долго беседовали, как подобает двум благородным старцам".

Ротенстайн предложил Индийскому обществу напечатать для его членов сборник стихотворений Тагора, к которому Йитс согласился написать предисловие. Таким образом, книга стихов "Гитанджали" впервые вышла ограниченным тиражом в 750 экземпляров. Впоследствии Ротенстайн убедил Джорджа Макмиллана напечатать массовое издание. Это было еще до присуждения Нобелевской премии, когда требовались уговоры, чтобы заставить издателей пойти на риск опубликования произведений неизвестного индийца. Многие критики как в Англии, так и в Индии с трудом верили, что Тагор, который ничего раньше не публиковал на английском, мог так хорошо владеть этим языком. Успех "Гитанджали" они относили целиком за счет Йитса, который якобы коренным образом пересмотрел и переписал все стихотворения. Это мнение бытует и по наши дни, поэтому имеет смысл вспомнить слова Ротенстайна: ведь он читал оригинал рукописи, прежде чем послать ее Йитсу, и окончательный текст, полученный от Йитса, тоже прошел через его руки и поныне должен храниться в семье художника. "Я знаю, — писал Ротенстайн, — что в Индии говорили, будто успех "Гитанджали" в большой степени зависел от Йитса, который будто бы переписал переводы Тагора. Можно легко доказать, что это неправда. Оригинальная рукопись "Гитанджали" на английском и бенгальском находится у меня. Йитс предложил изменения в нескольких местах, но основной текст был напечатан так, как он вышел из-под пера Тагора".

В октябре 1912 года в сопровождении сына и невестки Рабиндранат отплыл в Соединенные Штаты. Ротхиндронат ранее закончил университет штата Иллинойс и теперь уговорил отца провести несколько месяцев в тиши в городе Урбане, надеясь воспользоваться этой возможностью, чтобы завершить свою диссертацию. Неподалеку от колледжа они сняли дом, где семья разместилась на зиму. Там Тагор впервые начал писать серьезную прозу по-английски, это были лекции, прочитанные впоследствии в Гарвардском университете и опубликованные под названием "Шадхона" ("Понимание жизни").

В этих лекциях он по-своему интерпретирует "древний дух Индии", так, как он представлен в учениях и жизнеописаниях ее мудрецов. Он указывал, что "Запад гордится тем, что подчиняет себе природу, словно мы живем во враждебном мире, где нам в борьбе приходится добывать себе все необходимое, побеждая враждебный нам порядок вещей… Индия же стремится утвердить гармонию, существующую между человеком и вселенной".

Мысли эти глубоки и прекрасны, но можно только удивляться, что заставило его предпочесть философию и забыть о поэзии. Во всяком случае, с той поры он приобрел привычку обращаться к аудитории как к собранию учеников, которым он горстями разбрасывал самоцветы древней мудрости.

В ноябре 1912 года, когда Тагор находился в Иллинойсе, в Лондоне вышло в свет первое издание "Гитанджали". В целом книга была сочувственно принята английской прессой. В "Литературном приложении" к "Тайме" говорилось: "При чтении этих стихотворений понимаешь, что это не просто любопытные образчики чуждой культуры. Они как бы предсказывают, какая поэзия могла бы создаваться на английском языке, если бы наши поэты могли достичь такой же гармонии между чувством и идеей. Расхождение религии и философии, преобладающее в нашей среде, показывает, как слабы мы и на том и на другом поприще. Когда мы читаем эти произведения, они напоминают нам псалмы царя Давида, созданные в наши дни. Возможно, что многие откажутся подпасть под очарование индийского поэта, так как его философия отлична от нашей. Если она представляется нам фантастичной и чуждой, то, прежде чем презирать ее, мы должны задать сами себе вопрос: а что такое наша собственная философия? Мысль наша движется безостановочно, но она не такова, чтобы поэты могли ее выразить".

Конечно, таких критиков, которые "откажутся подпасть под очарование индийского поэта", нашлось немало. Один из них писал в лондонском журнале "Ныо эйдж": "Любой из нас мог бы написать сколько угодно подобных текстов. Но никого не удалось бы заставить поверить, что это хороший английский язык, хорошая поэзия, хорошая философия и хорошее руководство к жизни". Некоторые утверждали, что, мол, "англичане весьма преуспели в окультуривании индийцев, раз индийцы могут теперь так хорошо писать по-английски".

Тем не менее общий прием "Гитанджали" английской прессой отличался удивительной благожелательностью, что не могло не польстить автору. В письме Ротенстайну из Урбаны 19 ноября он писал: "Как я рад был узнать из Вашего письма, что моя книга доброжелательно оценена в "Литературном приложении" к "Тайме". Я надеюсь, что мне выслали газету и через день-другой я ее увижу. Моя радость возрастает, когда я думаю, что такая высокая оценка принесет счастье Вашему сердцу. По правде говоря, я чувствую, что успех моей книги — это Ваш успех. Если бы не Ваша поддержка, я бы никогда и не подумал, что мои переводы имеют какую-нибудь ценность. До последнего момента я боялся, что, возможно, Вы ошиблись в своей оценке их и весь труд, который Вы вложили, окажется затраченным впустую. Я чрезвычайно доволен, что Ваш выбор получил подтверждение и Вы будете иметь право гордиться своим другом, будучи поддержаны в этом лучшими судьями Вашей литературы". Тем не менее в издании справочника "Кто есть кто", вышедшем в декабре 1913 года, то есть уже после присуждения Нобелевской премии, нет имени Тагора, а в четырнадцатом томе "Кембриджской истории английской литературы", который вышел в 1916 году, нет даже упоминания о нем в статье об англо-индийской литературе. Учитывая, как неохотно признавали Тагора даже его соотечественники, странным покажется не то, что некоторые литературные критики на Западе игнорировали его или недооценивали, а то, что столь многие сразу же распознали его значение и воздали ему столь щедрую похвалу.

Во всяком случае, после публикации "Гитанджали" имя Тагора стало предметом многих толков в английской прессе, и слава его пересекла Атлантику. Хотя средний американец вряд ли подозревал о его пребывании в Урбане, поэт начал получать приглашения из академических и других кругов, и Гарриэт Монро напечатала шесть стихотворений из "Гитанджали" в декабрьском выпуске чикагского журнала "Поэтри" — это была, вероятно, его первая публикация в американской периодике. Затем последовало приглашение из Чикагского университета выступить с лекциями. Тагор еще находился в Урбане, когда его посетил соотечественник Басанта Кумар Рой, который жил в то время в Соединенных Штатах. В беседе он спросил, как нравится Тагору Америка и ее люди. Тагор похвалил страну, ее климат — здесь хватало и простора и солнечного света, которых ему так недоставало в Англии, — и выразил восхищение энергией и работоспособностью американцев, "непревзойденных бизнесменов, замечательных организаторов и аграрников, несравненных инженеров". Затем он добавил, что ему хотелось бы увидеть больший интерес к культуре, "хотя бы даже сельское хозяйство немного от этого пострадало". Рой напомнил ему, что, находясь в маленьком провинциальном городе, он, видимо, не имел возможности встречаться со многими деятелями культуры. Рой сказал, что он приехал, чтобы убедить Тагора перевести на английский другие свои работы, и выразил уверенность, что творения поэта станут широко известны, "рано или поздно он получит Нобелевскую премию по поэзии. Ни один поэт в Индии и во всей Азии не был удостоен этой награды". — "А разве азиаты допускаются к рассмотрению?" — наивно спросил Тагор.

Возможно, его сомнения и не были столь наивными, ведь, когда он получил наконец Нобелевскую премию, протестующие голоса раздались во многих частях западного мира именно потому, что она впервые присуждена уроженцу Азии. Одна американская газета писала: "Присуждение Нобелевской премии за литературу индийцу породило немало огорчения и немало удивления среди писателей белой расы. Они никак не могут понять, почему эта награда досталась человеку с темной кожей". Газета "Глоб" (город Торонто, Канада) писала: "В первый раз Нобелевская премия досталась кому-то, кого мы не можем назвать "белым". Должно пройти некоторое время, прежде чем мы себя приучим к мысли, что некто, носящий имя Рабиндранат Тагор, может получить всемирный приз за литературные достижения. (Разве нам не говорили, что Запад и Восток с мест своих не сойдут?) Имя это звучит курьезно. В первый раз, когда мы увидели его на страницах газет, нам показалось, что оно придумано в шутку". Лос-анджелесская "Тайме" сетовала, что современные молодые писатели Европы и Америки обескуражены присуждением премии "индийскому поэту, имя которого немногие смогут выговорить, с творчеством которого еще меньшее число знакомо в Америке и притязания которого на литературную славу совсем уж мало кто может поддержать".

В январе 1913 года Рабиндранат приехал в Чикаго. Он прочел лекции "Идеалы древней цивилизации Индии" и "Проблема зла". Затем он отправился в Рочестер на конгресс общества "Религиозные либералы", где выступил на тему о расовых конфликтах. Здесь он встретился с немецким философом Рудольфом Эйкеном,[73] приехавшим на конгресс из Германии, горячим почитателем "Гитанджали". Из Рочестера Тагор поехал в Бостон, где прочел цикл лекций об идеалах Древней Индии, впоследствии опубликованных под названием "Шадхона",