Солдат двух фронтов

Глава II. ЖАРКИЙ БОЙ

— Таган! — Командир полка Акопян неслышно вошел в хату, где его коновод прилаживал к седлу стременные ремни. — Помоги ребятам принимать лошадей.

Сержант вскочил на ноги, и командир по его виду понял, что тот не знает, как ему быть с начатой работой.

— С этим успеешь. Важно лучших коней отобрать. Иди на конюшни завода. Там и наших найдешь.

В конце марта щедрое украинское солнце, особенно в полдень, припекало настолько, что хотелось сбросить шинель. Но кругом еще было слякотно. Лишь кое-где по бугоркам, уже посветлевшим от солнечных лучей, начала пробиваться травка.

После Верхне-Курмоярской 219-й кавалерийский полк прошел через города Новочеркасск, Цимлянск, Шахты, Каменск-Шахтинский и теперь стоял в районе города Беловодска. Подразделения получали новейшее оружие, новую технику, снаряжение и проводили военные учения, приближенные к боевым условиям.

Таган добросовестно исполнил приказ своего командира. Кому, как не туркмену, было знать, что «лошадь есть боевое оружие кавалериста». И хотя на конном заводе не оказалось ни быстроходных ахалтекинцев, ни выносливых киргизских скакунов, ни даже гибридов-полукровок «карабаиров», Таган отобрал хороших донских, орловских и калмыцких лошадей.

Майору Акопяну он выбрал лихого жеребца-дончака по кличке Агроном, а себе взял неказистую калмыцкую кобылу Ленту.

Когда он увидел ее в первый раз, подумал, что эта лошадь на завод попала случайно. Крупная, горбоносая голова, короткие, с разметом и коровьим поставом ноги вызывали невольную улыбку. Но когда Таган вновь подошел к этой рыжей кобыле, то заметил, что она как-то особенно глядит на него огромными, карими глазищами. Таган подошел еще ближе, лошадь приласкалась к нему и, довольная, радостно задергала своей уродливой мордой. Он положил руку ей на плоскую спину и, почувствовав ее крепость, погладил. Лента оскалила крепкие молодые зубы и вновь приласкалась. Тогда он и взял ее себе, не обращая внимания на шуточки товарищей.

Отобрав коней, командиры и бойцы должны были ускоренным темпом произвести их выездку. Одновременно шла учеба кавалеристов.

…Как-то вечером, дело было после ужина, сержант Ткачук получил письмо из родного села. Жена писала, как тяжело ей с больной матерью и малыми детьми на руках без отца и мужа, ушедших на войну. Ткачук прочел письмо вслух. Бойцы загрустили. Тогда Таган вышел из хаты. Он вскоре возвратился и принес незатейливую дудочку-тюйдюк. Смущенно улыбнувшись, он попросил у товарищей разрешения поиграть.

Бритоголовый, с почти правильным овалом лица, черными яркими главами, в чистой, аккуратно заправленной гимнастерке, Таган сидел на табуретке посреди хаты и, слегка покраснев от смущения, играл. Играл так душевно, что не было в просторной горнице человека, который бы не отложил свое дело и не слушал.

Поначалу в мелодиях ощущалась грусть, они исполнялись с надрывом и тоскою, но незаметно стали светлеть, зазвучали лирично и бодро. Кто-то из туркмен запел. Его поддержали еще несколько голосов. Потом пели русские и украинские песни.

С тех пор в минуты отдыха — настроение с весной и победным продвижением вперед было приподнятым — Таган развлекал своих товарищей игрой на тюйдюке — камышовой самодельной свирели. Он оказался искусным исполнителем туркменских, некоторых русских и украинских песен.