Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке

— Этого следовало ожидать, — многозначительно сказал Береснев.

Я задумчиво посмотрел на него. Он считался приятелем Черкашина и, несомненно, знал о нем многое, в том числе то, о чем я даже не подозревал. Береснев, казалось, разрывался между благоразумием и искушением. Профессиональная осторожность требовала, чтобы он держал рот на замке, а желание пустить пыль в глаза, подкрепленное несколькими рюмками и удачным разговором с Сократом, толкало его в противоположном направлении.

«Ну, ладно, пошли». Он сплюнул еще раз. «Только помни, тебе будет очень жаль, если ты выпустишь кота из мешка». Он загадочно огляделся и понизил голос до едва слышного шепота.

«По возвращении из вашингтонской резиденции в Москву осенью 1986 года Черкашин был награжден орденом Ленина — тайно!»

Это была сногсшибательная новость. Не потому, что полковник Черкашин был награжден высшей наградой Советского Союза, а потому, что он был награжден тайно. Знаки отличия такого рода присуждались разведчикам только в исключительных случаях и только за исключительные заслуги. Ни ближайшие родственники, ни коллеги разведчика, награжденного таким образом, не должны были знать о высокой чести. Он также не мог носить медаль, которая хранилась либо в сейфе его кабинета, либо в отделе кадров.

Генерал Горовой, офицер управления Джоном Уокером, который передал секретные коды связи ВМС США в КГБ, был награжден золотой звездой Героя Советского Союза. После разоблачения Уокера в 1985 году некоторые официальные лица США заявили, что он нанес больше ущерба национальной безопасности страны, чем кто-либо другой со времен Второй мировой войны. Так что же сделал полковник Черкашин, чтобы заслужить орден Ленина, допустив прямо у себя под носом двух офицеров из вашингтонской резидентуры? Что он мог сделать, чтобы получить эту награду?

— Я не верю, — яростно воскликнул я. «Черкашин руководил отделом внешней контрразведки в вашингтонской резиденции и поэтому должен взять на себя вину за предательство Моторина. Ну ладно, экс-агент ЦРУ Говард перебежал в Москву и сказал, что Моторин был завербован ФБР., так Моторин был казнен, позволив Черкашину искупить свою смертельную ошибку. Но будь я проклят, если увижу, как искупление своих грехов заслуживает высшего отличия страны!

«Ховард не имеет к этому никакого отношения, — сказал Береснев. «Он пришел в советское посольство в Вашингтоне с пустыми руками, и его выпроводили как агента-провокатора. Когда он появился в Москве в 1985 году, мы все были поражены. На кой черт он нам здесь нужен? было решено предоставить ему убежище, а также приписать ему предательство Моторина, хотя на самом деле он не имел ни малейшего представления о его существовании. Классическая уловка: приписать успех скомпрометированному источнику как способу прикрытия для другого, все еще активного агента».

— Но если не Говард, то кто? Я спросил. «Я всегда понимал, что Моторин сгорел не по собственной неосторожности, а по наводке из Вашингтона».

— Совершенно верно, — согласился Береснев. — Я вам даже больше скажу. Наше внешнее наблюдение засекло Моторина на месте тайника, загруженного для него ЦРУ в Москве, через несколько месяцев после того, как объявился Говард. дней в ожидании, пока кто-нибудь появится в тайнике».

«Что означает, что они знали либо точное местонахождение тайника, либо личность агента ЦРУ, который руководил Моторином. Так что они могли установить за ним наблюдение и наблюдать, как он загружает тайник», — сказал я.

— Блестящая мысль, — усмехнулся Береснев.

Оказалось, что Ховард никак не мог раскрыть местонахождение тайника, загруженного ЦРУ для Моторина, или личность оперативника ЦРУ. Процедура связи не только является самой секретной частью работы агента, но и регулярно пересматривается перед каждой новой операцией. Это означало, что его мог раскрыть только сотрудник ЦРУ, имевший прямой доступ к делу Моторина в начале 1986 года, когда агент должен был выгрузить тайник на Кунцевском кладбище в Москве. К тому времени прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Ховард дезертировал. Могло ли быть так, что Черкашин завербовал агента ЦРУ? Я думал. А может он еще там? После Говарда в Лэнгли не было раскрыто ни одного двойного агента.

"Откуда вы знаете о секретном Черкашинском ордене?" — спросил я Береснева.

"Я читал это в его личном деле. Недавно я готовил его оценку и вызывал его дело из отдела кадров. Там все черным по белому изложено".

— Андросов тоже был награжден за этого агента? Ведь он тогда был резидентом в Вашингтоне.

«При чем здесь Андросов?» — удивленно спросил Береснев. «Во всех смыслах и целях Черкашин пользовался полной независимостью. Он работал в Управлении внешней контрразведки и нес полную ответственность за работу с американцами, которые приходили в наше посольство в США, чтобы предложить свои услуги КГБ. не существовало, потому что он имел право докладывать непосредственно в Москву».

"А откуда вы знаете, что Моторин был сожжен по наводке ЦРУ?"

«От одного из наблюдателей, который провел три дня, наблюдая за тайником, загруженным ЦРУ. Они понятия не имели, что Моторин явится тем, кто выгрузит тайник».

Тут я вспомнил еще один любопытный случай. Через несколько месяцев после казни Моторина начальник разведки Крючков провел оперативное совещание, на котором присутствовало около восьмисот разведчиков. В конце своего выступления Крючков вдруг сказал: «Мы знаем, что в этой аудитории есть предатель. Я предлагаю ему жизнь, если он сдастся. В противном случае он будет расстрелян».

Публика взорвалась негодованием. Все были уверены, что это какая-то дурацкая шутка. Но это не так. Через некоторое время был арестован полковник разведки. Много лет назад он был завербован американскими спецслужбами во время командировки в США. Он не поддерживал контактов с ЦРУ в Москве и поэтому не мог быть пойман с поличным. Насколько мне известно, улик против него не было. Теперь я понял, что у Крючкова на полковника не было ничего, кроме наводки ЦРУ. Вот почему он сделал это потрясающее заявление, надеясь напугать подозреваемого и заставить его показать свою руку.

Таким образом, оказалось, что по крайней мере два агента ЦРУ, работавшие в разведке КГБ, были уничтожены не по их вине, а благодаря усилиям агента ЦРУ, завербованного полковником Черкашиным. Если это правда, то это был колоссальный подвиг. Работать с Черкашиным было непростой и даже опасной задачей, но результаты, на которые можно было надеяться под его руководством, делали ее стоящей в моих глазах. Под руководством Черкашина операция «Сократ» открыла ошеломляющие перспективы. Но с какой стати он без видимых причин и по собственной воле отошел от разведывательной деятельности, передав бразды правления шпионам-любителям в лице моих новых начальников? Я задал этот вопрос Бересневу.

— Обычное дело, — ответил Береснев с видом знатока. "Его оттеснили локтем и лишили агента, заслужившего орден Ленина. Есть много готовых и желающих укомплектовать старую кормушку генералов. На самом деле ему повезло с медалью. Это неписанный закон нашей службы.: майор делает карьеру полковнику, полковник — генералу, а генерал — начальнику разведки».

Он прямо сиял от счастья. Очевидно, ему нравился этот «закон». Во всяком случае, до поры до времени.

— Так что же произошло дальше? Я спросил.

«Затем Черкашин обиделся и был тут же пожизненно лишен выезда за границу — на всякий случай, чтобы у него когда-нибудь, не дай Бог, возникло желание проболтаться американцам о своем агенте». Береснев едва сдерживал ликование. «Тогда он отвернулся от своих обязанностей и полностью посвятил себя строительству своей дачи. Типа «бери свою работу и засунь ее». "

«Итак, они только что своими руками уничтожили еще одного профессионала».

"Что ты имеешь в виду?" — спросил он, навострив уши.

— Ничего. Забудь об этом, — неопределенно сказал я. — Вы знаете имя крота Черкашина?

«Чем меньше знаешь, тем больше живешь». Он помолчал, а потом сказал: — Не смей сомневаться в Сократе, когда завтра увидишь начальство. Помните, процедура контроля прошла успешно, искренность агента была доказана вне всякого сомнения. Так оно и есть.

Мы расстались. Известие о выдающихся достижениях Черкашина и закате его оперативной карьеры настроило меня на философский лад. генерал Якушкин освобождается от должности начальника Североамериканского отдела; Смещение полковника Аксиленко с поста начальника вашингтонского отдела, откровенно пренебрежительное отношение к кавалеру ордена Ленина Черкашину, заставившее полковника умыть руки от оперативной работы, — все это отражало общие нравы в разведке. Профи таскали каштаны из огня бюрократам, последние потом плюсов съедали. Более того, они с таким наслаждением сносили своих лучших, как будто никто из них и не подозревал, что рано или поздно придет время, когда некому будет работать на них, и они умрут с голоду. Мне казалось, что бюрократы в разведке уже дошли до дна вырождения и утратили даже первостепенный инстинкт любого живого существа — инстинкт самосохранения. Они играли с развязностью, пока Рим горел.

К концу 1987 года практически все сотрудники КГБ, которые в то или иное время руководили американской агентурой, были сняты с боевой службы. Одного из них, Героя Советского Союза генерала Горового, насильно уволили в разведшколу, превратив его во внутреннего диссидента, который ни одного крупного собрания не пропускал без хлесткого выпада на Крючкова и его приспешников. Герой Советского Союза мог позволить себе громкое несогласие. Другие проглотили свое унижение и молча терпели оскорбленное эго. Некрасивая картина и мощный сдерживающий фактор для молодых оперативников разведки, от которых в противном случае ожидалось бы, что они будут хвататься за удила. Принцип «инициатива — наказуемое деяние» стал нормой поведения.

Иностранные агенты, завербованные КГБ, не могли не пострадать. Вербовка и управление агентом — это искусство, злое искусство, и, как любое искусство, оно строго индивидуалистично.

Как только бюрократы разведки вторглись на агентурную территорию, она превратилась в подобие советского колхоза, и на горизонте замаячила неминуемая неудача. Агент уже не мог повлиять на результат. Он может быть таким же умным и находчивым, как сотня Джеймсов Бондов, и все равно у него не будет шансов. Рано или поздно его сожжет спецслужба, которой он в неосторожный момент доверил свою судьбу. В таком случае выживание является строго вопросом божественного вмешательства.

Я сильно подозревал, что «неписаный закон» разведки, на который ссылался Береснев, довольно скоро приведет к гибели меня — и Сократа тоже. Я был бессилен изменить исход, но я не собирался протягивать руку бюрократам.

Наутро Береснев с шумом ворвался в мой кабинет и взволнованно завопил: «Напишите отчет Крючкову об испытании Сократа. И помните, никаких выражений сомнения, агент абсолютно искренен с нами и не имеет связей с западными спецслужбами. Бычков полностью согласен и подпишет отчет».