Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке

V.

Я вернулся в Вашингтон весной 1986 года. В тот же день после возвращения я отправился в посольство. Рабочий день подходил к концу, и не было особого смысла появляться в резиденции после почти десятичасового пребывания в воздухе. Но Андросов ценил любое проявление рвения, и я решил сыграть в игру, которая была абсолютно необходима для выживания.

Каждого офицера, вернувшегося из отпуска, с нетерпением ждали его коллеги в ординаторской. Каждый стремился узнать о последних событиях в московском центре, о последних слухах и сплетнях, пытаясь оценить, как последние события могут отразиться на его собственной карьере.

Появился Андросов и провел меня в свой кабинет. Он стал подробно расспрашивать меня о последних новостях из центрального аппарата КГБ, и я рассказал ему об аресте Моторина. Резидент, казалось, не удивился.

"Теперь, я надеюсь, вы понимаете, как важно проявлять благоразумие. Теперь ясно, что люди из ФБР много знают о нашей деятельности здесь. Запомните: осторожность — это слово. Собственно говоря, когда вы планируете встретиться с Сократом и Спутницей?"

"Очень скоро", — сказал я.

"Не забудьте держать меня в курсе результатов. Особенно меня интересуют журналистские планы Спутницы".

"Вы имеете в виду ее карьерные планы или что-то конкретное?" спросил я.

"Ну, — неохотно сказал Андросов, — я имею в виду, какие статьи она планирует писать в ближайшее время. Конечно, только если она сама поднимет этот вопрос. Ни в коем случае не надо ее спрашивать".

Здесь есть что-то грязное, подумал я. С чего бы ему интересоваться статьями Филлис? Я определенно почувствовал запах крысы.

Я поехал домой, чтобы немного отдохнуть. Мне было совершенно ясно, как действовать дальше, и я, конечно, не хотел принимать участия в инструктаже Андросова.

Предательство полковника Юрченко и майора Моторина поставило меня в технически сложное положение. Теперь, когда ФБР было осведомлено о методах нашей разведки и знало, кто я такой на самом деле, я должен был нарушить все правила игры, чтобы перехитрить американцев. Традиционная длительная контрразведывательная процедура с использованием собственной машины и машины оперативного отдела резидентуры уже не казалась эффективной.

Основную часть контрразведывательных маневров до встречи с Сократом и Спутницей я решил проводить пешком или на общественном транспорте. Этот прием был непривычен для оперативников КГБ в вашингтонской резидентуре и давал мне преимущество внезапности. Конечно, не было никакой гарантии, что мне удастся сбросить хвосты, поэтому суть моего плана заключалась в том, чтобы за две-три встречи пройти с потенциальными агентами всю предварительную подготовку и, если к тому времени они еще подавали надежды, привезти их в Советский Союз, чтобы сделать им предложение о сотрудничестве с КГБ.

Проработка перспективного агента обычно занимает месяцы, а то и годы, и это известно любой контрразведчице. Две-три встречи — это совершенно ни к чему, — рассуждал я, — пусть ФБР попробует разобраться в том, что произошло за столь короткий промежуток времени.

И все же мне приходилось мириться с тем, что ФБР может расстроить все мои замыслы. Я понял, что вашингтонская резидентура обречена. С помощью Юрченко и Моторина ФБР знало личности всех оперативников КГБ, находившихся в резидентуре, и вопрос был только в том, как и когда резидентура будет уничтожена. Вполне возможно, что судьба резидентуры решалась на самом верху исполнительной власти США, с учетом будущего советско-американских отношений.

Но проблема заключалась в том, что ФБР могло в любой момент, не дожидаясь указаний Белого дома, полностью нейтрализовать меня с помощью простого приема. ФБР могло несколько раз обращаться ко мне с предложениями о вербовке.

Согласно стандартной процедуре работы советской разведки, о которой ФБР, благодаря двойным агентам, уже наверняка знало, после каждой попытки вербовки сотрудник КГБ, на которого была направлена попытка, должен был представить в московскую штаб-квартиру исчерпывающе подробный отчет. С неизбежными уточнениями дни, а то и недели уходили на бумажную волокиту в ущерб реальной разведывательной работе. А если к оперативнику таким образом обращались несколько раз, то о шпионаже можно было забыть. В таких случаях Москва следовала логике, которая сама по себе была проста: хорошо, сегодня офицер доложил о контакте. Но где гарантия, что к нему не будут обращаться снова и снова, пока он не поддастся на уговоры вербовщиков? Лучше перестраховаться — верните его домой.

Не сообщить о контакте в ФБР было самоубийством, а случай с Моториным — мрачным напоминанием о том, что лучше вернуться домой, чем наделать глупостей.

И вот я нервно ждал, когда ко мне подойдут.

С Сократом и Спутницей я встретился три дня спустя в крошечном французском кафе в Джорджтауне.

"У нас для тебя небольшой сюрприз, — сказал Сократ, протягивая мне почтовый конверт. "Прочти, это любопытно".

Я открыл сообщение и начал читать. Это было письмо помощнику министра обороны США Ричарду Перлу, подписанное президентом фонда "Наследие". В письме говорилось о том, что советская угроза — это блеф, но он полезен американским консерваторам как козырь во внутренней политике. Поэтому мирные инициативы Горбачева должны быть объявлены "угрозой", которой необходимо решительно противостоять. Президент Фонда "Наследие" подчеркнул необходимость дальнейшего наращивания военной мощи Америки, а также необходимость делать все возможное для продвижения Стратегической оборонной инициативы президента Рейгана.

Письмо было написано в доверительном тоне — так, как ведут личную переписку два единомышленника. Меня несколько удивила прямота письма: в нем ни разу не упоминались национальные приоритеты США, а внимание было сосредоточено исключительно на интересах консервативного политического сообщества.

"Что это такое?" озадаченно спросил я, дочитав письмо до конца.

"Мы получили его по почте неделю назад", — сказал Сократ.

"Но на конверте нет обратного адреса". "Именно." Он улыбнулся.

"Кто его прислал?" спросил я.

"Мы бы тоже хотели это выяснить", — заметил Спутница.

Не будь дураком, — проснулся мой внутренний голос. Разве ты не видишь, что на нем отпечатки пальцев генерала Андросова?

Письмо буквально кричало: "Сделано в КГБ". Теперь мне стало понятно, почему резидент так стремился узнать профессиональные планы Спутниковой. Он хотел знать, можно ли продать ей еще одну нашу фальшивку.

Но почему он не рассказал мне о своем плане провести через Спутника очередную активную акцию? с недоумением спрашивал я себя. Может быть, он кого-то проверяет? Нет, на проверку это не похоже. Если это целенаправленное действие, то оно может иметь только одну правдоподобную цель: запутать Спутницу и тем самым сорвать мою попытку разработать ее и Сократа. Другого публичного скандала им не пережить.

Конечно, это не обязательно должны быть целенаправленные действия, это может быть просто еще один пример некомпетентности. Московский штаб мог направить в резидентуру поддельное письмо на имя Ричарда Перла с указанием протащить его в печать любыми доступными способами. И, возможно, Спутник был единственным, кто мог воспользоваться этим письмом. Поэтому Андросов снова распорядился об ее утилизации, руководствуясь принципом: главное — быстро выполнить указание штаба, а о будущем позаботятся сами. В случае скандала он приказал бы мне прекратить с ней всякие контакты. И все было бы в порядке. Черт с ней, с вербовкой. .

Но что же мне теперь делать? возмущенно спрашивал я себя, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Сократ и Спутница наверняка уверены, что я имею отношение к этому дурацкому письму. Спасибо вам большое, товарищ Андросов, спасибо, что устроили мне этот тест. Даже ФБР было бы трудно так усложнить мне задачу. Полная неожиданность — залог успеха любого теста, и меня, конечно, застали врасплох.

Я лихорадочно размышлял, одновременно зарывшись лицом в письмо и делая вид, что изучаю его в мельчайших подробностях. Пара пристально наблюдала за мной.

"Ну что ж, письмо, конечно, интересное", — сказал я наконец. "Вы планируете его использовать?"

"Нет, конечно, нет", — сказал Сократ. "Одного скандала нам вполне достаточно".

"Может быть, мне стоит попытаться каким-то образом пустить его в печать?" — лукаво спросил я. лукаво спросил я. "Может быть, это подделка?"

"Трудно сказать", — задумчиво произнесла Спутница. "Есть только один способ проверить ее достоверность: обратиться в фонд "Наследие".

"Нет, я не готов заходить так далеко", — сказал я с игривой ухмылкой. "Тем не менее, вы опытные люди. Что вы думаете?"

"Опыт подсказывает нам, что больше не стоит пользоваться анонимными письмами", — сказал Сократ. "Но если хотите, можете взять. Может быть, кто-то в Москве найдет ей применение. Основная идея неплохая, но исполнение слишком грубое".

"Хорошо, Филя, подумай над этим", — сказал я, убирая письмо в карман. Надо было забрать у них эту чертову бумажку — наглядное свидетельство глупо задуманной и столь же глупо проваленной активной меры.

Сократ и Спутница, похоже, были удовлетворены моей реакцией на письмо. Во всяком случае, настороженное выражение на их лицах исчезло.

"Как давно вы живете в Америке?" — спросил я. спросил я.

"Около полутора десятков лет", — ответила Спутница. "У меня даже была грин-карта".

"Почему вы не натурализовались?"

"Потому что я не хочу", — ответила она резко. "У меня есть своя страна".

"А как вы познакомились друг с другом?" продолжил я их допрос.

"О, это настоящий роман", — ответил Сократ. "Филлис была ведущей популярной радиопередачи, своего рода ток-шоу, в Шотландии, где она выросла. В то время я преподавал в Гарварде. Однажды во время поездки туда я услышал ее передачу. Она меня очаровала. Я потянул за ниточки и договорился об интервью в ее программе. Она согласилась, хотя во время интервью дважды неправильно произнесла мое имя. В общем, потом мы несколько дней провели в осаде в доме моих предков, вооруженные винтовкой!"

"А почему винтовка?" удивленно спросил я.

"Филлис была замужем за убежденным правым. Я не представляю, как она могла его выносить", — продолжал Сократ.

"Когда он узнал, что мы влюблены, то поклялся найти нас, и три дня мы прятались в моем доме. Но мы выдержали этот кризис и позже уехали в Америку".

"Вы по-прежнему преподаете в Гарварде?" — спросил я. спросил я.

"Уже нет. Жизнь на профессорскую зарплату надоела". Сократ нахмурился. "Поэтому, когда мне предложили должность в администрации Картера, я без колебаний согласился. Хотя вскоре я пожалел, что не согласился".

"Почему? Ведь такая работа обеспечивает большой престиж, не так ли?"

"Я был создан по другому лекалу. Мой любимый профессор в колледже был закрытым коммунистом. У нас установились очень близкие духовные отношения. Я относился к нему как к отцу. В результате я превратился в заядлого социалиста, но прагматика. Людям моего идеологического склада трудно найти место под солнцем в Америке. Кроме того, со мной нелегко иметь дело. Если я в чем-то убежден, то буду стоять на своем, несмотря ни на что. Естественно, некоторым людям в Вашингтоне это совсем не понравилось".