Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке

В тот же вечер Владимир выехал на место, чтобы выставить знак опасности для своего агента. Приехав на заранее оговоренное место, он с удивлением обнаружил, что Билл уже поставил такой знак. Видимо, агент заметил хвост и решил предупредить свое управление. Каким-то образом ему удалось оставить предупреждение, несмотря на массированное наблюдение, хотя непонятно, как дилетант мог ухитриться потерять профессиональный хвост минимум на два часа — столько времени потребовалось бы Биллу, чтобы добраться от дома до объекта. По сей день Валентина грызет подозрение, что ФБР совершило свой "промах" намеренно.

Все контакты с Биллом были прерваны, а через некоторое время КГБ узнал некоторые подробности произошедшего. Перуанской резидентуре удалось найти одного из родственников Билла, который рассказал, что однажды ФБР устроило обыск в доме Билла и обнаружило огромный клад краденых бумаг. Его долго допрашивали, но затем отпустили, после чего он бесследно исчез.

Интересно, что Валентин до сих пор не знает, кто кого завербовал: то ли он уговорил Билла работать на советскую разведку, то ли Билл воспользовался услугами советской стороны, чтобы достичь новых высот в своем хобби — гарбологии. Неясно также, что именно привело агента к краху — нововведения Андросова или его собственные ошибки, о которых КГБ не знал.

Валентин находил утешение в том, что Билл не потерял свободу. Он заплатил минимальную цену за сотрудничество с советской разведкой. Валентин считает, что ФБР либо не осознало всей серьезности нарушения режима, либо решило замять это дело. На самом деле Билл не имел никакого доступа к секретной информации, а лишь передавал в КГБ содержимое мусорных корзин, которые тоннами вывозились на свалку или утилизировались. Если бы Билла попытались отдать под суд, то его со-ответчиком оказалась бы вся система информационной безопасности США. А обвинять систему бессмысленно. Она никогда не будет совершенной, вечно вступая в противоречие с двумя основами американского общества: экономической эффективностью и демократическим, открытым национальным характером.

Я слушал Валентина с изумлением. События, о которых он рассказывал, произошли всего несколько лет назад, но казались мне частью другой, давно ушедшей эпохи. Как будто он работал в другой спецслужбе. Условия, в которых мне приходилось работать, абсолютно исключали возможность вербовки Билла. Если бы Андросов, мой резидент, с самого начала был причастен к этому, он бы пресек все на корню. У меня были основания не сомневаться в этом.

Однажды я зашел в ординаторскую с номером журнала National Geographic и столкнулся с Андросовым.

"Вы любите географию?" — спросил он меня с почти вежливой улыбкой.

"Нет", — ответил я. "Просто один знакомый чиновник, с которым я встретился за обедом, навязал мне ее в качестве подарка".

Лицо резидента резко изменилось. Я никогда не видел его таким ни до, ни после этого инцидента. "Как ты смеешь принимать этот журнал, проклятый дурак?" — кричал он, брызгая слюной и топая ногами.

Ошеломленный, я смотрел на него и пытался понять причину столь необычной вспышки ярости.

"Вы что, не понимаете, что они могут спрятать секретный документ между страниц и поймать вас с поличным?" — кричал Андросов. кричал Андросов. "Никогда, ни при каких обстоятельствах ты не должен принимать ни от кого никаких материалов, слышишь меня? Только попробуй ослушаться, и ты первым же самолетом улетишь в Москву!"

Это было типично для обстановки, царившей в резидентуре. Коробки, набитые документами на "Боинг", когда простой журнал — запрет? Вы шутите?

История Билла и конец карьеры оперативника Валентина были для меня грозным предупреждением отказаться от всех своих амбициозных планов по вербовке и покориться "духу нового времени". Но я принял прямо противоположное решение: вербовать если не Сократа и Спутницу, то кого-нибудь другого, даже если это убьет меня. Приняв на себя обязательство, я решил идти до конца, чтобы выяснить на собственном опыте, а не из чужих рассказов, высший смысл разведки в советском понимании. Как говорил Наполеон, "если бутылка открыта, ее надо опорожнить".

У меня был еще один стимул. В конечном счете, Валентин работал на кремлевских патриархов. Но теперь страной руководила другая команда во главе с Горбачевым, и я надеялся, что новые лидеры смогут использовать разведывательную информацию гораздо эффективнее. Это была довольно слабая надежда — каждый день работы только усиливал мой скептицизм. Но какой российский офицер уклонится от игры в русскую рулетку?

Через месяц, в последний день отпуска в Москве, я зашел к генералу Якушкину, чтобы отдать дань уважения.

"Если вы считаете, что Сократа можно завербовать, вы должны этим заняться", — сказал мне старый генерал. "Это ваш долг чести".

Это был последний раз, когда я слышал от кого-либо из сотрудников спецслужб это выражение. Последний из могикан" забрал его с собой, уходя.