Герои Курской битвы

Но у Бурды и танки, и пехота, и артиллерия зарыты в землю. О, в этот час окупились недели, дни и ночи земляных работ.

С расстояния 400–500 метров ударили пушки „тридцатьчетвёрок“, ударили иптаповские орудия, „заиграли“, сотрясая землю, „Катюши“. Густой, медленно растекающийся дым поглотил высоту. А когда он поредел, уже не было ни чёткой линии гребня, ни вытянувшихся будто на параде танков противника. Высота горела.

Мы с Катуковым находились в роте Стороженко, „железной роте“, как её называли. Здесь в каждом экипаже служил ветеран. Капитан Стороженко был, пожалуй, одним из опытнейших танкистов в бригаде. Воевал вместе с Бурдой под Орлом, дрался под Москвой, на Калининском фронте ходил на выручку окружённых. Молчаливый, длиннорукий, он шагал вразвалочку, как матрос на суше. Не помню, чтобы улыбка хоть раз появилась на его широконосом желвакастом лице с немигающими глазами.

Установилось минутное затишье. Немцы перегруппировывались и поджидали своих пикирующих бомбардировщиков.

Стороженко не спеша вытер руки, бросил концы и не торопясь подошёл к Катукову:

— Товарищ командующий, рота отражает атаки противника.

Докладывал он буднично, спокойно, как о чём-то обыденном, даже скучном. Только блестящие глаза да выступающие желваки выдавали напряжение.

— Сколько потерял?

— Один танк разбит прямым попаданием. Экипаж… — Он не договорил».

О потерях бригады доскажет на следующий день подполковник Бурда.

Кое-как выбрались в расположение штаба.

После обеда Катукова вызвали к телефону. Звонил Ватутин.

— Действуйте по варианту номер три, — коротко сказал командующий фронтом.

«…Вариант номер три означал, что 6-му танковому корпусу следовало занять рубеж Меловое (16 километров юго-западнее Ивни), Раково, Шепелевка; 3-му механизированному — рубеж Алексеевка, Яковлево; 31-му танковому расположиться во втором эшелоне за первыми двумя корпусами, в центре, в затылок им».

К исходу дня немцы вклинились в оборону 67-й и 52-й гвардейских дивизий, потеснили части 71-й. Бои шли в полосе Красный Починок, Ярки, Дмитриевка, Ольховка, Козьмо-Демьяновка. На некоторых участках их танки и мотопехота проникла в глубину обороны 6-й гвардейской армии до шести километров. В полосе 7-й гвардейской армии положение тоже было тревожное: немцы форсировали Северский Донец, захватили плацдармы на правом берегу и вели энергичные действия по их расширению.

Катуков беспокоился за бригаду подполковника Бурды. Она уже во всю дралась, поддерживая гвардейцев генерала Чистякова. Несла потери. Что от неё осталось? Наконец, не выдержал и спросил у начштаба:

— Каково положение у Бурды?

— Трудно понять, — ответил генерал Шалин[73]. — Донесения противоречивые. Вначале доносил о количестве подбитых и сожжённых танков противника. Потом пошли сообщения о больших потерях бригады.

Подполковник Бурда — прирождённый солдат. Один из лучших танкистов 1-й танковой армии. И один из немногих, с кем Катуков воевал бок о бок с 1941 года. Он знал, что Бурда не дрогнет, не отступит. Должно произойти нечто из ряда вон, чтобы он принял решение на отход. Бурде всегда везло. Он остался жив, даже когда немецкий снаряд влетел в его командирскую машину через канал ствола и разорвался внутри.

Генерал Шалин — опытный разведчик, он уже имел сведения о том, кто наступает на 6-ю гвардейскую, в затылок которой стояли их танки: XXXXVIII танковый корпус, в состав которого также включены моторизованная дивизия «Великая Германия», 3-я, 11-я танковые и 332-я пехотная дивизии, а также части II танкового корпуса СС. В полосе 5-го и 2-го гвардейских танковых корпусов наступали танковые дивизии СС «Рейх», «Мёртвая голова» и 167-я пехотная.

Согласно варианту номер три корпуса перемещались в свободное пространство непосредственно к дивизиям первого эшелона. Штабные машины мчались в колоннах бронетехники к новому КП, который находился в районе населённого пункта Зоринские Дворы.

Первая часть приказа комфронта Катуковым была выполнена, и выполнена превосходно.

Вообще Катукову, как полководцу, была присуща осторожность. Всё-таки он был прирождённым охотником. Следопытом. Мастером засад, ловушек. Его звери всегда попадали в ловчьи ямы, где взять их можно было гораздо легче, чем в открытой схватке, где зверь может оказаться сильнее. Он, Катуков, как охотник, предполагал и такой вариант, когда зверь сильнее. Вот и Бурда, кажется, чему-то научился у него, прочно осел в засадах, бьёт с коротких дистанций и наверняка.

К 6 июля (по существу, в распоряжении Катукова для манёвра из районов первоначального сосредоточения в новые районы была всего одна ночь) танковые корпуса, преодолев от 20 до 40 километров, заняли оборону в затылок дивизиям 6-й гвардейской армии, прикрыв шоссе Симферополь — Москва в районе Яковлева. Катуков произвёл этот достаточно широкий бросок собранно и скрытно, так что немецкая разведка ничего не заподозрила. Утром авиаразведка 4-й танковой армии поднялась в небо, как обычно, прочесала линию фронта и тылы обороняющейся стороны, подтвердила некоторые изменения в конфигурации полосы обороны советских войск, отметила восстановленные участки траншей и опорных пунктов, но ничего, что могло бы говорить о переброске в первую линию крупных бронетанковых сил противника, не зафиксировала. Недавно рассекреченные трофейные документы свидетельствуют о том же: для немцев наличие в районе Яковлева и окрестностей танков целой танковой армии было неприятной неожиданностью, которая спутала их планы на 6 июля и, можно сказать, в той или иной степени отрицательно повлияла на весь график наступления на Обоянско-Прохоровском направлении.

В Зоринских Дворах Катукова уже ждали офицеры штаба и связи. Доложили: соединения 1-й танковой армии к 24.00 5 июля оседлали автостраду Симферополь — Москва в районе села Яковлево. Это было наиболее танкоопасное направление. На утро 6 июля готовился контрудар. Катуков вспоминал: «Вскоре на КП появился командующий 6-й гвардейской армией генерал Иван Михайлович Чистяков. Я никогда не видел его таким мрачным.

— Чёрт знает что! — говорил он. — По сто — двести танков прут и прут! „Тигры“… „Пантеры“… Не успеешь заделать брешь в одном участке — лезут на другом. Нет, такого я ещё не видел! А какие у нас солдаты! Какие солдаты! Гвардейцы! Настоящие гвардейцы! И то не выдержали! Отступили. — Он вытер платком почерневшее усталое лицо. — Но окружить нас этим гадам не удалось! Чего захотели! Поймать в мешок моих гвардейцев!

Я пытался, как мог, успокоить командарма. Да и положение его вовсе не было трагическим. Действительно, дивизии первого эшелона под натиском более сильного противника отошли. Но какому военному человеку непонятно, что как ни велика храбрость, организованность войск, как ни искусно командование, но что можно поделать, если противник во много раз превосходит тебя в силах! Примерно эти соображения я и высказал Ивану Михайловичу. Я понимал, что это слабое утешение для командарма, который привык, и не без основания, гордиться замечательными боевыми традициями своей армии[74].

Как ни странно, но даже командарму порой трудно правильно оценить действия своих войск. Ведь эти действия — только малая толика в общей картине битвы, которая развёртывается, скажем, в масштабах фронта, а иногда даже нескольких фронтов. Тут истинную роль армии, степень выполнения ею поставленной задачи может правильно оценить только высшее командование. Я был рад услышать впоследствии, что командование Воронежского фронта считало, что 6-я гвардейская выполнила поставленную перед ней задачу. Она хотя и отошла, но отошла организованно на заранее подготовленный рубеж, нанеся гитлеровцам огромные потери[75].

Только мы расстались с Чистяковым, как мне доложили, что на КП прибыл Александр Фёдорович Бурда. Мы в это время с Шалиным и Никитиным готовили боевой приказ на следующий день. Бурда переступил порог избы, едва держась на ногах. Небритое лицо его было чёрным от копоти и усталости. Гимнастёрка в пятнах пота. Сапоги в пыли. Таким мы его ещё не видели. Он было поднёс руку к шлему. Но я шагнул ему навстречу, обнял и усадил на скамейку.

— Ну, рассказывай по порядку.

Он облизнул пересохшие губы, попросил разрешения закурить. Глубоко затянувшись, начал:

— Товарищ командующий, потери…

— Без потерь на войне…

— Нет, таких не было…

Странно было слышать всё это от такого командира, как Бурда.

— Ну а каковы потери? — тут же вмешался Шалин. — Желательно знать цифры.

— О цифрах потом, — махнул я рукой. — Рассказывай, Александр Фёдорович.

И Бурда стал рассказывать. На их участке противник атаковал непрерывно. По пятьдесят — сто танков. Впереди „Тигры“, „Пантеры“.

— А с ними трудно, товарищ командующий. Бьёшь по ним, а снаряды рикошетом отлетают.

— Ну и каковы результаты боя?

— Потери… Ужасные потери, товарищ командующий… Процентов шестьдесят бригады.

Можно было понять состояние Бурды. Незадолго до начала боёв он принял бригаду. Это был его первый бой в должности комбрига. И вдруг такой непривычный исход: ведь обычно он умел воевать малой кровью, как говорили тогда. Брал противника хитростью…

Я попросил Шалина дать донесение, где значился боевой счёт 49-й танковой бригады. Немецкие потери значительно превышали потери бригады Бурды.

Я поднялся и пожал руку Бурды.

— Считай, что ты выполнил задачу. Главное, вы выстояли, не отступили. А сейчас иди к ремонтникам, поторопи их. Пусть поскорей восстанавливают машины. Я уверен, что на них вы ещё будете воевать по-гвардейски».

Здесь автор мемуаров снова недоговаривает. Ведь подполковник Бурда и его экипажи были первыми из 1-й танковой армии, кто лицом к лицу столкнулся с монстрами фельдмаршала фон Манштейна, их тактикой и боевыми качествами. Не обсудить этого Катуков и Бурда не могли. Командарму и его штабу необходимо было выработать тактику борьбы с танками противника. Драка предстояла кромешная. Ещё никогда за несколько часов боя Катуков не терял больше половины бригады.

Для усиления контрудара слева от порядков 1-й танковой армии Н. Ф. Ватутин вводил ещё два гвардейских танковых корпуса — 5-й Сталинградский генерала А. Г. Кравченко[76] и 2-й Тацинский полковника А. С. Бурдейного[77] и таким образом, сильно рискуя, расходовал последние свои оперативные резервы.

По замыслу штаба Воронежского фронта задачей танковых войск второго эшелона было укрепление обороны гвардейских дивизий первой линии, к тому времени опасно потеснённых противником, и с рассветом 6 июня совместно с соединениями общевойсковой армии генерала Чистякова нанести контрудар в направлении Томаровки и Белгорода. Группировка, собранная Ватутиным для нанесения контрудара, насчитывала 1050 танков, из них 754 Т-34.

Готовясь к схватке, противотанковую артиллерию, а также часть танков и САУ Катуков приказал окопать и замаскировать в порядках первого эшелона стрелковых дивизий для стрельбы прямой наводкой. В бригадах были сформированы танковые группы силой до батальона, их задачей было перехватывать и уничтожать немецкие танки, прорвавшиеся через стрелковые окопы в глубину обороны.