Декабристы-участники войн 1805-1814 гг.

Из этой опасной разведывательной поездки в глубь французского расположения Граббе привез сведения о направлении и составе двигающихся французских сил, о настроении французских офицеров и солдат, мародерстве французов, недостатке забот о лошадях, их усталости.

Сведения, доставленные поручиком Граббе, сыграли свою роль в решении ведения начальной фазы войны.

«Совокупность полученных сведений достаточно убедила» командование, «во-первых, что приготовленные для отражения нашествия на Россию средства далеко не соразмерны с огромными силами, введенными в нее Наполеоном; во-вторых, что отступление 1-й армии в Дриссу, удалявшее ее от 2-й, была важная ошибка, требующая немедленного исправления, тем более что и позиция, избранная и укрепленная при Дриссе, оказалась вовсе не надежною, а главное и бесполезною, потому что не была бы и атакована, а каждый потерянный в ней день удалял бы возможность» соединения 1-й и 2-й армий.

Граббе после отступления от Дриссы находился при начальнике штаба 1-й армии А. П. Ермолове{57}.

1-я и 2-я русские армии с упорными арьергардными боями отходили в глубь страны. Русская армия «с замечательным искусством» совершала свое отступление{58}.

Войска 1-й западной армии отходили от Вильны сначала к Дриссе, а затем на Витебск, где 25 июля под местечком Островна разыгрался бой.

«Нигде Наполеон и не встретил такого упорного сопротивления, как в достопамятную кампанию 1812-го года в России, — свидетельствовал очевидец событий М. А. Фонвизин. — Во всех встречах наших войск с неприятельскими, даже превосходящими числом, наши ни разу не были сбиты с позиции (так, например, при Островне под Витебском), но отступали по приказанию начальников своих»{59}.

Участником боя под Островной был А. Н. Муравьев. «Находясь в команде у ген. Лаврова, — вспоминал он, — и предвидя, что гвардия будет несколько времени стоять без действия, я, горя желанием видеть сражение, выпросил у Лаврова позволение съездить до вечера в сражающийся арьергард у Островны…Все, что я видел и чему научился в этом кровопролитном сражении, меня в высшей степени восхитило. Мы после огромных с обеих сторон потерь несколько отступили в должном порядке, и я вечером, радуясь всему, что видел, воротился к своему месту в лагерь гвардейского корпуса под Витебском»{60}.

В этом же бою участвовал в составе лейб-гвардии гусарского полка поручик В. Л. Давыдов{61}. В составе кавалергардского полка сражался штаб-ротмистр М. С. Лунин. Он очень тяжело переживал отступление русской армии. Н. Н. Муравьев вспоминал, что у Лунина даже созрел план совершить покушение на Наполеона. «Он, — сообщает Муравьев, — постоянно что-то писал и однажды прочел мне заготовленное им к главнокомандующему письмо, в котором, изъявляя желание принести себя в жертву отечеству, просил, чтобы его послали парламентером к Наполеону с тем, чтобы, подавая бумаги императору французов, всадить ему в бок кинжал. Он даже пока-вывал мне кривой кинжал, который у него на этот предмет хранился под изголовьем. Лунин точно бы сделал это, если бы его послали»{62}.

Подпоручик С. И. Муравьев-Апостол с начала Отечественной войны состоял при Главной квартире 1-й западной армии. Его прикомандировали к саперным войскам корпуса инженеров путей сообщения под начальством инженер-генерал-майора Ивашева, получившего задание задержать французов под Витебском. 23–25 июля корпус принял на себя натиск войск Наполеона. Это было первое сражение С. И. Муравьева-Апостола{63}.

Русские войска отступали к Смоленску. «Хотя армия наша отступала в чрезвычайном порядке, — писал А. Н. Муравьев, — но у всех на душе лежало тяжкое чувство, что французы более и более проникают в Отечество наше, что особенно между офицерами производило страшный ропот».

Офицер лейб-гвардии гусарского полка Д. А. Давыдов сочинил иронические стихи, «выражавшие совершенно мнение и состояние духа образованной части нашего войска». В переводе с французского эти стихи звучали так:

Враг продвигается быстро вперед.

Прощай, Смоленск и Родина.

Барклай все еще избегает сражений

И обращает свой путь в глубь России.

Не сомневайтесь в нем, ибо его великого таланта

Вы видите лишь первые плоды.

Он хочет, говорят, превратить в одно мгновенье

Всех своих солдат в раков{64}.

СМОЛЕНСКОЕ СРАЖЕНИЕ

Русские армии соединились под Смоленском 15 августа. В жестоких боях за город в первых числах августа 1812 г. сражалось много будущих декабристов.

Ф. Н. Глинка к началу войны 1812 г. находился в отставке. Он жил в своем имении Сутоки Смоленской губернии. «С наступлением 1812 г. генерал Милорадович, собиравший войска в Калуге, собственноручным письмом» вызвал Глинку на службу. Но неприятель приблизился раньше, чем Глинка отправился в Калугу. Бросив свое поместье на произвол судьбы, он поскакал к отступающей армии и стал участником битвы за Смоленск.

В «Письмах русского офицера» он описал это сражение: «5 числа (августа) с ранней зари до позднего вечера, 12 часов, продолжалось сражение перед стенами, на стенах и за стенами Смоленска. Русские не отступали ни на шаг места, дрались, как львы. Французы… в бешеном наступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы и в бесчисленных рядах теснились около города. Наконец, утомленный противоборством наших, Наполеон приказал жечь город, который никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви… и все, что может гореть, — запылало… Толпы жителей бежали из огня, полки русские шли в огонь… Наполеон отдал приказ, чтобы Смоленск взят был непременно 5 числа; однако ж русские отстояли его грудью, и 5 числа город не был взят. Но 6-го рано — о превратность судьбы! — то, что удерживали с таким усилием, отдали добровольно. Главнокомандующий имел на то причины…»{65}

П. X. Граббе во время битвы за Смоленск находился в самых опасных местах сражения, куда его посылал начальник штаба 1-й армии генерал А. П. Ермолов. 18 августа он бы в арьергардных боях у Лубино, прикрывавших отступление русской армии. За участие в этом деле его наградили Георгиевским крестом{66}.

Поручик М. А. Фонвизин, также адъютант генерала А. П. Ермолова, участвовал в Смоленском сражении. С поручением от Ермолова он оказался в самой гуще боя, повел в атаку солдат, опрокинув неприятельскую кавалерию. В этом бою он получил ранение.

Много лет спустя он писал: «Смоленск после двухдневной жестокой борьбы был превращен в развалины. Русские защищали город отчаянно, и все приступы неприятеля к стенам его были отбиваемы; но 1-я армия, испытав в этом сражении большие потери, ночью оставила разоренный город и отступила в порядке вслед за 2-ю по Московской дороге. Наполеон преследовал ее своими передовыми отрядами; всякий день наш арьергард мужественно отражал их нападения, и не случилось ни разу, чтобы неприятель сбил его далее того пункта, где ему по диспозиции из главной квартиры должно было остановиться на ночь. Во всем этом отступлении русская армия не потеряла ни пушки, ни поводка».

За проявленное мужество в боях за Смоленск Фонвизин был награжден орденом Владимира 4-й степени с бантом{67}.

А. В. Ентальцев, адъютант артиллерии у генерал-майора Бухгольца, 16 августа за отличие в бою под Смоленском был произведен в штабс-капитаны{68}.

Штаб-ротмистр М. С. Лунин, кавалергард, в немногие часы, когда его полк находился в резерве, сражался в Смоленске как рядовой стрелок. Н. Н. Муравьев вспоминал о неожиданной встрече с ним в Смоленске. Лунин возвращался «из дела». «Он был одет в своем белом кавалергардском колете и в каске, в руках держал он штуцер; слуга же нес за ним ружье. Поздоровавшись, я спросил, где он был? «В сражении», — коротко отвечал он. «Что там делал?» — «Стрелял и двух убил». Он в самом деле был в стрелках и стрелял, как рядовой»{69}.

В сражении за Смоленск принимал участие и М. Ф. Орлов.

Во время кровопролитной битвы 19 августа при Лубине (Валутиной горе) в плен попал тяжело раненный командир бригады 17-й пехотной дивизии П. А. Тучков. Кутузов в тот же вечер отправил Орлова парламентером к французам узнать о его судьбе. Вот как сам Тучков описывал это свидание: «Под вечер того дня, когда я сидел в моей комнате один, размышляя о горестном положении моем, на дворе было довольно темно, дверь моя отворилась, и кто-то вошел ко мне в военном офицерском мундире, спросил меня по-французски о здоровье моем. Я не обращал большого внимания, полагая, что то был какой-нибудь французский офицер, отвечал ему на вопрос сей кое-как обыкновенною учтивостью; но вдруг услышал от него по-русски: «Вы меня не узнали. Я Орлов… прислан парламентером с тем, чтобы узнать, живы ли вы и что с вами сделалось?» Сердце мое затрепетало от радости, услышав неожиданно звук родного языка; я бросился обнимать его, как родного брата. Орлов рассказал мне беспокойство на мой счет моих братьев и главнокомандующего… при прощании нашем Орлов обещал, получа депеши, прийти еще раз проститься со мною; но, как я после узнал, сделать ему сего не позволили, и я уже более не видел его»{70}.

Наполеон, узнав о прибытии Орлова, пригласил его к себе и долго с ним разговаривал. Французский император жаждал генерального сражения; он был уверен, что русские потерпят поражение и примут продиктованные им условия мира. Наполеон готов был вести переговоры и без сражения. Он настойчиво просил Орлова передать это русскому командованию. Орлов отвечал, что предложение о мире передаст, но сам он «не верит в возможность мира до тех пор, пока французы остаются в России»{71}. Орлов имел также секретное задание — поточнее выяснить местонахождение противника и его численность. Все это он выполнил и доложил командованию. М. И. Кутузов в рапорте Александру I по этому поводу писал: «Кавалергардского полка поручик Орлов, посланный парламентером… для узнания о взятии в плен генерал-майора Тучкова, после девятидневного содержания его у неприятеля донес мне при возвращении вчерашнего числа довольно подробные сведения (о численном составе армии французов)»{72}.

При Смоленске в составе Московского гренадерского полка, входившего в 8-й пехотный корпус Бороздина, сражался И. С. Повало-Швейковский{73}.

А. Н. Муравьев после Смоленского сражения находился в арьергарде под командованием генерала Коновницына. Под Гридневом 3 сентября он был «действующим лицом в отражении кавалерийской атаки, которую французы произвели на арьергард».

«В ночь на 23 число арьергард наш после жаркого дела отошел в ночь к Колоцкому монастырю. Поутру рано открылось нам великолепное зрелище всей огромной французской армии, построенной в боевом порядке… Но это необыкновенное зрелище скоро обратилось для нас в смертоносную битву. Усиленный неприятельский авангард наступал на нас стремительно, а мы шаг за шагом, с большим уроном, уступая свою местность, принуждены были постепенно и в порядке отступать и, находясь непрестанно в огне, должны были к вечеру соединиться и войти в состав главной армии, уже построенной в боевом порядке на новом месте, при с. Бородине»{74}.