Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух

Новообретенные зрение или слух могут спутать восприятие пространства человека. У людей, которые только начали видеть, нет опыта того, как на глаз оценивать расстояние до объектов[14]. Когда С. Б. впервые выглянул из окна, от которого до земли было 10–12 метров, он подумал, что может легко свеситься до земли на руках[15]. В отсутствие зрения оценивать расстояние и конфигурацию пространства в целом нужно другими методами. Как писал Джон Халл, который ослеп во взрослом возрасте, «пространство сжалось до размера тела, а положение тела узнается не по тому, мимо каких объектов оно прошло, но по тому, как долго оно было в движении. Таким образом, положение определяется временем»[16]. Обретший зрение пациент Т. Г., случай которого описал Вальво, вторит словам Халла: «До операции у меня было совершенно иное представление о пространстве… когда я был слепым, я учитывал только время, которое мне нужно для того, чтобы попасть в определенную точку. После операции мне приходилось координировать и зрение, и необходимое на перемещение время, и с этим я не справлялся»[17]. Тем, кто обрел зрение, не просто нужно разработать новое понятие о пространстве и расстоянии; с умением видеть они должны разработать и новый стиль восприятия. При помощи осязания и слуха мы исследуем мир вокруг нас последовательно, прикасаясь сначала к одной точке, а потом к другой, или воспринимая последовательность звуков, но глазами мы в один и тот же момент времени видим множество объектов.

Хотя зрение и позволяет нам воспринимать объекты на расстоянии, мы не можем увидеть предметы, скрытые за препятствиями, за углом или в темноте – но мы можем их услышать. Отражение звука от стен и других предметов помогает нам даже без зрения понять, находимся ли мы в маленькой комнате или на открытом пространстве. То, что может увидеть глухой человек, одновременно организует и ограничивает его перцептивный мир. Глухой человек, получивший кохлеарный имплантат, не только с трудом распознает звуки, но и испытывает сложности, пытаясь определить их источник. Ему кажется, будто звуки и эхо от них происходят из ниоткуда, и это подрывает его понимание того, где в пространстве находится он сам и другие объекты вокруг него.

Хотя многие из нас не могут представить себе, каково это – обрести новое чувство, можно провести аналогию с тем, насколько тяжело переезжать в новый дом: даже если новое место лучше прежнего, идея уехать из знакомого старого района кажется пугающей. В новом доме все не там, где было раньше, и нам нужно подстраиваться, менять повседневные привычки и движения. Такая адаптация требует реорганизации мозга, и, как указывает ученый И. Розенфильд в своей книге The Invention of Memory («Изобретение памяти»), это может привести к развитию тревожного расстройства и депрессии[18]. Обретение нового чувства требует оставить знакомый перцептивный мир и установить новые отношения почти со всем своим окружением. Как мы увидим, такой «переезд» требует намного более масштабной реорганизации мозга, чем при переезде в новый дом, так что вероятность развития тревожного расстройства и депрессии при этом крайне велика.

На первый взгляд, зрение и слух могут показаться чисто механическими процессами. Фотоны попадают на светочувствительные пигменты в сетчатке глаза, вызывая каскад электрических и химических реакций, которые помогают передать в мозг информацию о свете, цвете и движении. Звуковые волны разных частот вызывают колебания различных структур в улитке во внутреннем ухе, что позволяет нам ощущать высоту звука. Но это только часть истории. Даже если бы у всех нас были абсолютно идентичные сенсорные структуры, всё равно мир мы бы воспринимали совершенно по-разному, каждый по-своему – и каждая версия окружающего мира была бы основана на нашем личном опыте, нуждах и желаниях.

Джон Халл писал, что слепота – это «состояние», «как состояние молодости, или состояние старости, или состояние бытия мужчиной или женщиной, – это одна из многих категорий человеческого бытия… Одной такой категории бывает сложно понять другую»[19]. Следовательно, можно утверждать, что взрослые или дети старшего возраста, которые впервые обретают зрение или слух, до этого жили в настолько отличном от нашего перцептивном мире, что нам сложно представить себе их первые зрительные образы и звуки. Эта ситуация напоминает нам о том, что наше восприятие сформировано не только нашими глазами и ушами, но всем нашим жизненным опытом.

Когда я обрела стереоскопическое зрение, меня поразило то, насколько иначе стал выглядеть мир. Я жила в том же мире, что и все остальные, и из-за этого я предполагала, что видела его примерно таким же: в конце концов, я могла видеть предметы вокруг себя и обсуждать их с другими людьми. Когда я обрела стереоскопическое зрение, дерево осталось деревом, но оно стало выглядеть совсем иначе: его листва больше не казалась мне плоской, как на детском рисунке, и я начала видеть множество слоев листьев и веток на нем. Когда я смотрела в зеркало, я больше не видела мое отражение на его поверхности, но видела отраженное пространство за ним. Однако самая поразительная вещь происходила, когда я закрывала один глаз: я не возвращалась к своему прошлому стереослепому восприятию, но продолжала видеть свое отражение так, как будто оно находится за зеркалом. Мой опыт зрения при помощи двух глаз влиял на то, как я видела только одним глазом. Когда я описывала свои впечатления людям, у которых всю жизнь было стереоскопическое зрение, они терялись, поскольку не могли себе представить, что кто-то может видеть свое отражение не за зеркалом, а на его поверхности. Но когда я говорила об этом людям, которые всю жизнь были стереослепыми, они не могли понять, как мое отражение может быть где-то еще, кроме как на поверхности зеркала. Существовал перцептивный разрыв между теми, кто всегда владел стереоскопическим зрением, и теми, у кого его никогда не было, и этот разрыв нельзя преодолеть полностью. Точно так же любой видящий или слышащий человек никогда не сможет в полной мере представить себе, каково это – увидеть или услышать впервые в жизни.

Мы начинаем формировать наш перцептивный мир с самого рождения. Новорожденные младенцы могут казаться нам беспомощными, но на самом деле они не просто пассивно воспринимают окружающие их стимулы. С рождения или вскоре после него младенцы могут узнавать голос матери, а в течение нескольких дней они учатся узнавать и ее лицо тоже. В течение первого дня жизни они становятся особенно чувствительны к звукам родного языка и к лицам, которые они чаще видят. Они также обладают непреодолимым желанием изучать и пробовать новое. Начиная примерно с четырех месяцев, когда они уже могут дотягиваться до предметов, они не могут не попробовать сжать, потрясти, уронить что-нибудь или ударить одним предметом о другой: так они узнают свойства объектов и их трехмерную форму. И хотя мы все опираемся на одни и те же нейронные механизмы и структуры мозга, чтобы организовать и обработать сенсорную информацию, перцептивная система каждого ребенка развивается абсолютно уникальным путем в соответствии с тем, какие люди и предметы его окружают и какая информация для него важнее всего[20].

Описывая личную природу нашего восприятия, Оливер Сакс писал: «Каждое восприятие, каждая сцена активно оформляются нами, хотим мы того или нет, знаем об этом или нет. Мы режиссеры фильма, который снимаем, но мы и его герои: каждый кадр, каждый момент – это мы, это наш кадр, наш снимок»[21]. Точно так же, как кинооператор и звукооператор направляют камеры и микрофоны к той части сцены, за которой должна следить аудитория, мы перемещаем наше тело, голову и глаза, чтобы выбрать, что мы видим и слышим. Острее всего мы видим центральной ямкой, расположенной в центре сетчатки глаза. Чтобы детально рассмотреть объект, мы должны поглядеть на него прямо. Мы поворачиваем голову к источнику интересного звука, чтобы получше его рассмотреть. Сканируя обстановку, мы переводим глаза с одной точки на другую, останавливаясь, чтобы рассмотреть важные детали. Исследования, позволяющие отслеживать движения глаз, пока человек рассматривает разные сцены, показывают: все мы сканируем сцену немного по-разному[22]. Количество чистых стимулов вокруг ошеломляет нас, так что мы должны выбирать, на чем сосредоточиться, а что – проигнорировать. Направление нашего взгляда и внимания зависит от нашего знания об окружающей обстановке, от нашего прошлого опыта и предпочтений, а также от стоящей перед нами задачи и того, что, по нашему мнению, будет происходить дальше[23].

Звуки и образы нагружены личными ассоциациями и эмоциями, которые на протяжении всей нашей жизни определяют то, на что мы обращаем внимание и как воспринимаем окружающий мир. Одним летним днем мы с моим десятилетним сыном отправились на прогулку по извилистой дороге недалеко от побережья Кейп-Код. Во время прогулки я рассуждала о птичках и деревьях, но мой сын меня почти не слышал. Вместо этого он указал на столбы, где он заметил линии электропередач и трансформаторы, и объяснил мне, как все это работает. Мы шли по одной и той же дороге и смотрели в одном направлении, но видели совершенно разные вещи, замечая то, что мы узнавали и что было для нас важным, и игнорируя все остальное. Для моего сына деревья, которые мне казались столь прекрасными, были только фоновым шумом, – а для меня таким шумом были линии электропередач, которые ему казались столь увлекательными. Но после той прогулки я начала замечать линии электропередач и трансформаторы, поскольку я узнала, зачем они нужны, а также теперь они ассоциируются со счастливыми воспоминаниями о прогулке с сыном. Восприятие формирует опыт, а опыт формирует восприятие, эти два процесса тесно взаимосвязаны. Если даже обычные повседневные события вроде моей прогулки с сыном меняют восприятие, то обретение нового чувства ведет к намного более радикальным изменениям, уникальным и личным для каждого человека.

На протяжении всей своей жизни мы подстраиваем наши сенсорные системы к нашему окружению, нуждам и знаниям. Механик, который смотрит на двигатель машины, с первого взгляда заметит намного больше деталей, чем многие из нас. На прогулке в лесу мы можем заметить одну и ту же птицу, но наблюдатель за птицами получит из этого намного больше информации, потому что он выучил, на какие характерные черты (например, клюв, оперение, тип полета, пение) нужно обращать внимание, чтобы определить, к какому виду принадлежит та или иная птица. Психолог Элеанор Гибсон назвала процесс обучения, во время которого мы учимся извлекать и выбирать наиболее актуальные черты и закономерности из всей поступающей нам информации, «перцептивным обучением»[24]. Перцептивное обучение отличается от обучения фактам, как в школе, или обучению новым моторным навыкам – например, правильному удару по бейсбольному мячу. Хотя мы с самого детства обретали знание путем перцептивного обучения, мы не всегда знаем, как именно или чему конкретно мы научились. Как мы понимаем, например, что и сенбернар, и карликовая такса – это собаки? Вы можете осознать всю информацию, которую используете для решения этой задачи? Для взрослых людей, которые только начинают видеть, перцептивное обучение в зрительной сфере должно начинаться с самых основ. Обретший зрение человек не может определить, какую птицу он видит перед собой, пока он не научится сначала узнавать птицу как отдельный от ветвей объект и как визуальную категорию животного, которое отличается от всех остальных.