Дикая

Глава 24.

Дупло оказалось свободным, но странным: из-за гладкости трёх стен и дна, не оказавшегося полым и забитым прелой листвой, представляющим собой идеально ровную часть дуба, создавалось впечатление, будто оно образовалось в центре дерева искусственным путём. Забравшись в дупло вслед за Дикой, я с подозрением провела пальцами по его гладкому дну, посмотрела вверх и по бокам:

– Здесь могли бы поместиться четверо, – заметила я.

– Да, но мне приходится делить всё это пространство с тобой одной. Не повезло.

Я пропустила сарказм охотницы мимо ушей:

– Едва ли такую зачистку поверхностей могла сотворить природа.

Дикая вдруг подняла вверх указательный палец:

– Слышишь как шумит крона? Прямо над нашими головами. Ветер поднимается. Молись, чтобы не случилось бури с молниями. Эти огненные стрелы любят попадать в деревья наподобие этого. Больше меня ничего не беспокоит: искусственная зачистка поверхности, природная ли – мне по барабану, – с этими словами она вдруг вынула из капюшона своей кофты странный тёмный шарик на верёвочке, размером с мячик для настольного тенниса.

– Что это?

– Наше спокойствие. Камуфляжный, водонепроницаемый материал. Таким можно накрыть палатку, если у тебя есть палатка, или закрыться в дупле, если у тебя есть дупло.

Уже через пять минут, при помощи специальных креплений, мы, развернув шарик в полноценную пленку, закрыли этим материалом, который на поверку оказался полупрозрачным, всю открытую часть дупла, через которую забрались внутрь дерева. Расположившись подальше от небезопасного обрыва друг напротив друга, облокотившись о стены дупла и вытянув ноги в полный рост, мы затаились. Тем временем темнота разрасталась, а ветер продолжал усиливаться.

– Эта штука что же, не пропускает холода? – заметив, как натянулась пленка, но при этом не пропустила дуновение ветра, поинтересовалась я.

– Я оставила небольшую щель в самом верху, да и само дерево “дышит”, и пространство дупла внушительное, так что не задохнёмся.

– Не задохнёмся, говоришь… Помнишь, ты с такой же уверенностью утверждала, будто на меня не реагируют Люминисцены?

– Очевидно ведь, что причиной стала твоя кривобокая стрела, выпущенная твоими косыми руками.

– У тебя очень острый язык, – прищурилась я. – И при этом шалит функциональность стоп-крана.

– Советую принимать меня такой, какая я есть. Хуже не стану, а лучше уже некуда.

– Может наоборот? Лучше не станешь, а хуже уже просто некуда?

На это замечание Дикая фыркнула и усмехнулась, что возможно было рассмотреть в ещё не сгустившихся до состояния непроглядной темноты сумерках. Я усмехнулась ей в ответ.

Первые косые капли дождя вре́зались в натянутую ветром до предела плёнку. Из-за предвкушения беспокойной ночи умолкать не хотелось, поэтому я решила продолжить диалог:

– Ты упоминала о том, что знала о Блуждающих ещё до Паддока, но Люминисценов увидела впервые здесь. Отсюда возникает вопрос о происхождении их наименования.

– Я их назвала. Как назвала всё не имеющее здесь личного имени. Люминисцен от слова “иллюминация”. Внутри этих существ словно блестки отсвечивают – отсюда и ассоциация.

– Значит, остальные места в Паддоке тоже ты наименовала?

– Немудреные названия: Медпункт, Хранилище, Ферма, Мастерская, Ночлежка от “ночлег”, ну и Тёмный лес от того, каким он сам по себе является.

– Что же, в таком случае, обозначает слово Паддок?

– Не знаю.

– Но ты ведь назвала это место Паддоком?

– Это слово выведено краской на всех спускающихся в это место парашютах.

Услышанное меня не на шутку удивило:

– Я не знала…

– Теперь знаешь.

– И ты не в курсе, что это слово означает?

– Может быть, аббревиатура… Если честно, идей немного.

– Я знаю.

– Что? – она явно не поняла, о чём я.

– В мире до Первой Атаки паддоком называли специальное место, служащее для развертывания моторхоумов команд и пребывания высокопоставленных личностей. Изначально этим словом обозначали небольшой загон для лошадей на открытом воздухе, но позже употребление этого термина стало звучать в контексте гонок.

Дикая резко встрепенулась:

– Серьёзно?

– Неудивительно, что ты не знаешь: на момент Первой Атаки на моём континенте, совпавшей со Сталью на твоём континенте, тебе было всего два года. Во время свершения общемировой катастрофы я была значительно старше тебя, так что многое помню и знаю о Старом Мире.

– Ты сказала: специальное место для развёртывания моторхоумов. Что такое моторхоумы?

– Обычно это двухэтажная конструкция. На первом этаже располагалась столовая для гонщиков и персонала команды, а также гостевая зона. Второй этаж предназначался для приёма гостей. Отец нашего соседа был бывшим гонщиком, так что пару раз нашей семье перепадали билеты на шоу.

– Шоу? Непонятно. Как наш Паддок связан с каким-то паддоком из Павшего Мира? Здесь нет ни столовых, ни гостевых зон…

– Зато есть участники.

– Думаешь, это всё – какое-то чудовищное шоу?

– Ты говорила, что Сталь выкосила практически всю человеческую цивилизацию, не оставив живых городов. При таких условиях организовывать шоу попросту некому…

Грянул гром. Мы замолчали, прислушиваясь к завыванию ветра, напоминающему вой изголодавшейся стаи волков. В пространстве между нами резко стало настолько темно, что мы больше не могли рассмотреть лиц друг друга, но я смогла расслышать, как моя собеседница вновь прислонилась спиной к дубу. Умолкать мне всё ещё не хотелось. Подождав минуту, я решила завести диалог заново:

– Почему ты даёшь людям прозвища? Почему не имена?

– С именами сложнее прощаться. Легче с кличками. В них меньше… – Я почти увидела, как она прикусила нижнюю губу. – Души́.

В грудной клетке кольнуло. Тридцать восемь реальных, человеческих имён, которыми ты лично наделил бы людей, как родитель наделяет именами своих детей. Да, это действительно могло бы быть психологически сложнее, чем с прозвищами, которыми человек обычно наделяет питомцев, которые потенциально уходят в другой мир раньше своих хозяев – грустно, а порой и больно до слёз, но ничего не поделаешь.

– Расскажи мне истории происхождений прозвищ обитателей Паддока, – попросила я с надеждой на то, что моей собеседнице в это нервное время не менее беспокойно, чем мне, отчего она будет не прочь поддержать отвлекающую беседу.

Помолчав секунд пятнадцать, Дикая всё же решила принять моё предложение монолога в её исполнении:

– Первая кличка была придумана мной для парня, прибывшего в Паддок через неделю после меня, то есть вторым по счёту. Назвала его Нарциссом, из-за его тяги к самолюбованию: часто засматривался своим отражением в озере. Прожил в Паддоке недолго: всего две недели. Пал жертвой Блуждающих. После было ещё девять человек – семь парней и две девушки, – каждый из них продержался в Паддоке не дольше четырех недель. Потом, двенадцатым по счёту, прибыл Яр. Когда я впервые повела его в лес, нам крупно не повезло: наткнулись на большую группу Блуждающих. Я успела забраться на высокое дерево, а парень сорвался в глубокий яр. Пока парень прятался под поваленным деревом на дне яра, я до глубокой ночи отбивала от его укрытия всё прибывающих Блуждающих. У меня было всего пятьдесят стрел – потратила все до единой. Когда я израсходовала последнюю стрелу, Блуждающие вдруг прекратили прибывать, но везение продлилось недолго: я потратила час, чтобы вытащить парня из ямы, из которой самостоятельно он бы никак не выбрался, после чего, на самом выходе из леса, мы наткнулись на Люминисцена, который сразу же среагировал на новенького. Из леса парень выбежал за пару секунд до встречи его спины с зубами Люминисцена. С тех пор его зовут Яр, – рассказчица приглушенно вздохнула. – Дальше по списку из известных тебе людей идёт прибывшая в Паддок четырнадцатой Абракадабра. История её прозвища попроще. Она потеряла сознание сразу после приземления и пока не очухалась бормотала какой-то бред на непонятном языке, а когда пришла в себя ничего не помнила, даже того языка, на котором бредила. Потом был Вывод, прибывший восемнадцатым. С ним всё ещё более очевидно: его пристрастие к употреблению слова “вывод” сделало ему кличку, и в тот же день его способность вкусно жарить картофель сделала его нашим поваром. После Вывода был Гора.

– Гора, который Говард?

– Уже слышала о нём?

– Яр упоминал. Якобы единственный человек в Паддоке, который заслужил имя.

– Двадцатый по счёту. Крупный мужик, настоящий великан. Искал способ выбраться из этого места даже яростнее меня. Единственный, кто побывал в Тёмном лесу целых пять раз, даже несмотря на то, что Люминисцены реагировали на него. Не вернулся из Тёмного леса месяц назад. Пал жертвой Блуждающих.

– Вы дружили?

– Я не умею дружить в этом месте.

– То есть если мы выберемся из этого места…

– Ты сначала выберись. И меня заодно вытащи. И только после пообщаемся на эту тему. Идём дальше: следующим после Горы, двадцать первым по счёту, идёт Змееед. На третий день после прибытия в Паддок он забил на окраине Тёмного леса змею, пытался доказать нам, что она не ядовитая и даже съедобная, и в итоге, в качестве доказательства, съел её в виде супа, пока остальные наслаждались жареными куропатками, которых тогда было в избытке. Зачем есть змей, когда у тебя в наличии свежее мясо птицы? Никто этого так и не понял. Его же геройство никого не убедило перейти на подобное питание, да и такие змеи нам больше не встречались, зато этот инцидент наделил парня говорящим именем. Двадцать восьмой в Паддок прибыла Нэцкэ. О своём прошлом она помнила значительно больше, чем остальные: утверждала, будто помнит лица обоих своих родителей и то, что они являлись выходцами из Северной Кореи, тоталитарный режим которой пал задолго до Стали. В конце второго дня пребывания в Паддоке девушка продемонстрировала мне вырезанную ею из дерева фигурку в виде изогнутой рыбки с искусно проработанной чешуёй. Когда-то я читала в одной из книг по искусству Восточной Азии о миниатюрных скульптурах, представляющих собой небольшой резной брелок. Правда, нэцкэ – это произведение японского, а не корейского декоративно-прикладного искусства, но девушке понравилось это название, так что мы стали звать её Нэцкэ, – под завывание ветра Дикая протяжно зевнула. – Тридцатым стал Сладкий. Клеился к девушкам, как тающая сладость к пальцам. Помню, как сказала ему после его первого подката ко мне: “Я тебя раскрошу, печенька”, – после чего он чуть не стал печенькой, но потом он проиграл мне в армрестлинге и стал Сладким. Яр говорит, что с тех пор парень каждый день занят поднятием камней в роще – тренируется ради реванша, – при этих словах рассказчица ухмыльнулась. – Тридцать второй Дефакто. Однажды, чуть не сломав в порыве эмоций свои очки, выпалил о нашем пребывании в Паддоке слова: “Мы ведь существуем де-факто!”. С тех пор он и остался в Паддоке Дефакто. Потом тридцать пятым прибыл Парагрипп. Парень дважды за первую неделю своего пребывания в Паддоке свалился с жаром – из второго Нэцкэ с Дефакто едва вернули его назад к жизни. Так что стал он Парагриппом не выходя из Медпункта.