Вальдор: Рождение Империума

ТРИНАДЦАТЬ

Люди Астарте называли её Пророком. Временами она будто чувствовала, что этот титул всегда был где–то рядом, ожидая и готовясь ожить в памяти Образцовых, хотя на самом деле у него было своё происхождение, как и у всех вещей. Она выбрала этот термин в качестве незначительного и завуалированного акта неповиновения задолго до того, как истинное восстание было задумано. Уже с самого начала Он с неприязнью относился к старым религиозным мотивам, и её забавляло противопоставление себя всему тому, что они построили.

И потом, в течение очень долгого времени, это было ничем иным, как незначительным жестом, чем–то вроде неучтенной случайности в неизвестном будущем. Она никогда не была уверена в том, понадобятся ли Образцовые. Но их тайное создание на всякий случай, ответвление внутри основного проекта, было приносящим удовольствие интеллектуальным упражнением.

А потом случился сдвиг. Распад, хорошо знакомый пример деградации. Пожалуй, он начался ещё до той ночи в хранилище, когда саму вселенную сотрясла сила такой мощи, что и по сей день было сложно спать спокойно. Или, может, поворотным стал тот момент, когда высокомерие всего этого стало слишком очевидным, чтобы его игнорировать, и червь сомнения начал прогрызать путь в её уютно созданный мирок.

В самом начале, однако, не было никаких беспокойств. Он вырвал её из жизни во мраке безвестности так же, как Он поступал и со многими другими. В то время боевые действия на Терре ужасали своей нескончаемостью — за одно поколение вырезались целые народы. Единственный способ выжить заключался в том, чтобы стать незаменимым для тех, кто обладал хотя бы крупицей власти. Этого было проще всего добиться физической силой. В её случае это был ум — она доказала свою практически сверхъестественную искусность в освоении грубых, квази-религиозных техник биологических манипуляций, которые всё еще существовали в разбросанных технокладах, помогая создавать аугментированных солдат для военачальников всех мастей в их грязных лабораториях. Она быстро училась, поглощая знания от инструкторов, прежде чем их убьют по чьей–то прихоти, и неустанно занималась при свете грязных засаленных свеч, используя любые уловки и способы, чтобы оставаться на шаг впереди банд головорезов, отрядов похитителей и завистников.

Все без исключения существа, в создании которых она принимала участие, являлись чудовищами. Они вели мучительное существование, часто погибая ещё до того, как попадут на поле брани, и умирали на своих койках, сдавленно крича от разрыва перегруженных внутренних органов. Было невозможно привыкнуть к этому, сделать вид, что это нормально и приемлемо. В кошмарах ей все еще снились крики созданий, которых ей пришлось изуродовать, чтобы самой остаться в живых. К этому моменту она знала так много о генном искусстве, что могла навсегда оставить себя нетронутой, чистой особью среди мира расползающейся порчи, но она не сделала этого. Она перестала стареть нутром, но позволила накопившемуся ужасу отразиться на её внешности видимой платой за все отчаянные сделки, на которые ей пришлось пойти.

И тогда явился Он. Он мог убить её так, как это сделал с другими, но Он решил иначе. Напротив, её забрали из пустошей и доставили в первую цитадель зарождающегося Империума. Он помог открыть ей глаза на мир чистой науки и знаний, восстанавливаемых с такой головокружительной скоростью, что казалось, будто нет ничего невозможного и недозволенного. Повышение было стремительным. Сперва она отдавала приказы команде внутри программы, позже — целой лаборатории, и в конце концов она была посвящена во внутренний круг инициатов.

— Трудно, но важно, — сказал ей Малкадор, показывая оборудование, которое предоставили в ее распоряжение. — Ничто не достижимо без генной инженерии.

И Сигиллит был прав. Всё зашло слишком далеко, и мировые завоевания требовали солдат, изменённых на генетическом уровне. К тому времени, как её привели под Его опеку, Легио Кустодес уже состояли на службе, но секреты их кропотливого создания сохранялись в строжайшей тайне, и они в любом случае никогда бы не встали на конвейер массового производства. Он хотел задействовать её для чего–то другого — армий гораздо большего размера, созданных для быстрого развёртывания, массового производства по стандартизированному биологическому шаблону.

Первые образцы были провальными — дрожащие создания немногим лучше тех кукол из плоти, которых они должны заменить. Процесс создания был отточен в лишениях войны, госпитали и лаборатории сделали мобильными, чтобы их не обнаружили и не уничтожили. Некоторые из данных были устаревшими и малопонятны; часть из них была новой и переменчивой. На протяжении всего времени Он поддерживал их работу на износ, вдохновляя словом или жестом, поправлял их неуклюжие первые попытки, когда это было необходимо, открывал новые поля возможностей, убеждая и обучая.

Ей всегда было интересно, даже сейчас, в какой мере их собственная работа была результатом Его непрямого ментального внушения или вдохновения? Он знал гораздо больше, чем любой из них, но всё же Он не мог быть везде и сразу, и поэтому нуждался в людях. Его инструменты, Его группа верных аколитов.

Она льстила себе, когда думала о том, что ключевые идеи принадлежали ей. Настолько убежденная в Его интеллекте и энергии на пути к совершенству, она поверила, что Ему приходится возиться с такой неблагородной вещью, как компромисс, и потому менее значительные умы также находили применение. Не было времени на совершенствование, и поэтому Катаегис были компромиссом. Они были лучшим, что можно создать в тех условиях, но никто не верил в то, что это окончательный вариант.

Этот факт заставлял её испытывать муки так же, как и в прежние времена. Под свирепым наступлением весь мир неумолимо подчинялся их воле, но всё ещё оставались старые счета, по которым приходилось платить болью и физической порчей ради высшей цели по восстановлению цивилизации. Хоть даже Громовые Воины и достигли апогея своего могущества и славы, их замена была запланирована заранее. Они должны стать стабильнее, выносливее, гибче и дисциплинированнее. Они будут создаваться в большем количестве, производиться партиями, будто стандартизированное оружие, идущее потоком с имперских производственных линий. И что самое главное, они будут постоянны.

— Твоё потомство, Астарте, — отметил Он однажды, в редкий момент допустимого легкомыслия. — Твоё наследие.

Это не было правдой. Не в полном смысле. В конечном счёте всё исходило от Него, включая эту программу, но бывали периоды, моменты слабости, когда она погружалась в истощение от бесконечной работы, когда её поглощали опасное тщеславие и мимолетные мысли о них, как о её творениях.

Но затем настал день разрушения, когда хранилища были взломаны, а исследуемые образцы уничтожены. Эти двадцать важнейших первичных компонентов были разработаны для новых Легионов, чтобы уберечь их от нестабильности предшественников. Они уже не были собраны из лоскутов разных генетических шаблонов, и потому должны были послужить устойчивой основой, с помощью которой можно было обуздать дефекты, но теперь они исчезли.

Она помнила, как всё произошло. Как бежала вниз по объятым пламенем коридорам и как её давно терзаемое сердце было окончательно разбито. Не было ни слез, ни криков, лишь безмолвный, сокрушающий взрыв злобы и бессилия внутри. Все системы обороны были прорваны. Каждая возведенная стена снесена. Чувство уверенности, которое она позволила себе, и радости от того, что у них наконец–то есть идеальная формула, было украдено.

С тех пор каждую ночь её стали посещать старые кошмары, но уже с новой силой. Каждое утро она просыпалась на скомканных простынях, а её шелушащаяся кожа блестела от пота. Она слышала слова, отражающиеся эхом в тех запретных хранилищах, слова, которые ни один смертный не мог бы произнести здесь, потому что они были сказаны ей одной ещё в тех, первых лабораториях для работы с плотью, где умер её первый образец.

Все это должно было закончиться в ту ночь. Она должна была найти в себе силы ещё тогда, чтобы положить этому конец. И всё же, был ли среди них кто–то достаточно сильный, чтобы противостоять Ему? Какие аргументы могли бы не потерять актуальности против импульса, накопленного за эти долгие десятилетия? Она видела это вокруг, сбегая вниз по туннелю — всё, что они здесь построили, огромные и сложные сооружения, всё ради одной цели. Они не могли отступить. Их гордость не позволит им, даже если это бы значило повторения ошибок прошлого.

И в итоге все её долгие приготовления окупились. Едва заметные ментальные отпечатки, длительное прививание абсолютной лояльности образцам — экстренная мера, которую она держала в секрете на тот день, который, по её мнению, вряд ли настал бы.

Теперь они, тайные и безупречно верные, окружали её, охраняли, несли то, что нужно было нести и сопровождали всё дальше вниз. Их лица не выражали страха, даже когда шум погони нарастал — бойцовские псы Вальдора, спущенные с поводка, быстро сокращали дистанцию с присущим им мастерством.

Генерал-капитан, однако, никогда не был помехой. Вальдор просто был стражем, занятый наблюдением, пока остальные действовали. Он наблюдал рождение Катаегис. Он наблюдал за тем, как планировались их преемники. И теперь он мог лишь вновь наблюдать за развязкой. Смотреть, ожидать — это была его слабость, единственная, которую нельзя вывести, будто впечатанная в его сущность.

Одним из многих секретов, которыми владела Астарте, было настоящее имя Вальдора. Она знала, где он родился и кем были его родители до того, как их убили. Она знала, ради чего Император рисковал, ведя огромную армию через пол-Терры в поисках его, почему всё предприятие чуть не провалилось и что его спасло. Возможно, хотя она и не была полностью уверена, Астарте знала о ранней жизни Вальдора больше, чем он сам. Кустодий был совсем лишен интересов — всего лишь маска долга, пешка воли Императора. Когда бы они ни встречались за эти долгие годы, что случалось крайне редко, различия между ними были все так же слишком сильны — он, физиологически совершенный, молчаливый и полностью уверенный в себе; она, иссохшая от труда и снедаемая сомнениями. Ей с уверенностью донесли, что Вальдор восхищается ею. По правде, она не могла ответить взаимностью. Если он являлся вершиной, наивысшим достижением в генном искусстве, тогда лучше было и не начинать работу.

Она ничего не могла сделать с Кустодес. Они были данностью ещё до того, как явилась она, и таковой будут являться после того, как она уйдёт. Но другие творения — иные эксперименты и девиации — все они несли ее отпечаток. Она оставила след внутри каждого из них, её составы кипели и закручивались в их крови, и поэтому дальнейшая работа оставалась возможной.

Как и она, Образцовые знали о важности этой работы, о последнем и величайшем творении в её выдающейся карьере. Если его невозможно спасти, если образец безнадёжно повреждён, тогда у неё остается только один вариант действий. Они верили в это. Они доверяли ей.