Негатив. Эскалация

— И что тогда? Не деньги же!

Моя ладонь сместилась с бедра на талию, и я намекнул:

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь. И не когда-нибудь потом, а прямо сейчас.

В лицо Юлии Сергеевны враз вернулись краски, щёки и вовсе заалели безо всяких румян. Она вскочила с диванчика и выпалила:

— Это шантаж!

— Во-первых, не прошу от тебя ничего такого, чего ты не проделывала по собственной инициативе, — заметил я, поднимаясь следом. — А, во-вторых, только не ври, будто никогда не воображала себя жертвой шантажа! С твоими-то фантазиями о матросах!

Юля хмыкнула и смерила меня оценивающим взглядом, но стоило только шагнуть к ней, порывисто отвернулась. Что, впрочем, нисколько не помешало мне перейти от слов к делу. Скорее даже наоборот — всё до предела упростило.

Уже позже, когда Юлия Сергеевна сидела за столом, а не полулежала, навалившись на него грудью, она покачала головой и тяжко вздохнула.

— Связалась же на свою голову!

— Связалась и связалась. Чего теперь стенать?

Но вот так сразу раскрасневшаяся барышня не угомонилась.

— Не будь ты абсолютом, даже разговаривать бы с тобой не стала! — заявила она.

— А как же революционные матросы? — напомнил я.

Юля отломила кусочек медовика ложкой и отправила его в рот, прожевала и сказала, как отрезала:

— Перебилась бы!

Рюмку коньяка мы благополучно расплескали, пришлось разливать по чашкам пустой чай. Я сделал длинный глоток терпкого напитка и заметил:

— Сдаётся мне, ты лукавишь, дорогая. Есть такие препараты для подавления способностей…

Барышню аж передёрнуло.

— Гадость! — произнесла она с нескрываемым отвращением. — Один раз попробовала — так тошно стало, чуть руки на себя не наложила. Натурально в безвольный кусок мяса превратилась, будто оглохла и ослепла разом. Ну уж нет, Петя, чем так — лучше постриг принять!

Я прожевал кусочек торта и посоветовал:

— Учись приглушать чувствительность.

Юлия Сергеевна фыркнула рассерженной кошкой.

— Легко сказать — учись! Можно подумать, есть отработанные методики!

— Есть, — подтвердил я и добавил: — Отработанные.

— Да ну тебя! — отмахнулась Юля. — Не трави душу. Чтоб ты знал, все практики направлены именно на развитие способностей. Знаю, о чём говорю. Я в обществе всех на уши поставила, никто ничего толком посоветовать не смог. И в институте тоже только руками разводят и об особенностях инициации на первом витке толкуют. Придётся вам, Юлия Сергеевна, теперь как-то с этим жить. И ладно бы ещё ментально-нейтральные операторы чаще встречались, так нет же — редкость несусветная, взгляд не на ком остановить. Кто-то женат, кто-то моральный урод, кто-то одним своим видом отвращение вызывает. И как тут личную жизнь устраивать, скажи?

— Я моральный урод или отвращение вызываю?

— Кобель ты, вот ты кто! Одно только на уме!

Я при этих словах чуть чаем не подавился, прочистил горло и заметил:

— Можно подумать, других твой внутренний мир интересует!

— Представь себе! — подтвердила Юля, достала пудреницу с зеркальцем и принялась приводить в порядок макияж. — Они хотя бы притворяются. Цветы дарят, комплименты делают…

— Не, — покачал я головой. — На роль революционного матроса согласен, остальное без меня.

— Говорю же: кобель.

Наверное, стоило промолчать, но то ли слова девушки чем-то зацепили, то ли просто слабину дал, вот и сказал:

— Попробую для тебя описание техники снижения сверхчувствительности достать. Обещать ничего не обещаю, попробовать — попробую.

— Ты серьёзно? — Глаза Юлии Сергеевны блеснули, но она тут же отвела взгляд и уставилась в чашку с чаем. Потом с деланным безразличием произнесла: — Если брать натурой — это пошло, то что тогда? Как с тобой расплачиваться?

— Шкуру неубитого медведя не делят! — отрезал я, встал, взял плащ и спросил: — Где и когда с твоим Горским встречаться?

— Он не мой! — насупилась Юля и пояснила: — Выйдешь из кафе, увидишь чёрный автомобиль с символикой общества. Тебя ждут.

— О как! А если бы я отказался?

— И что мешает мимо пройти? — ещё более тягуче, нежели обыкновенно, поинтересовалась Юлия Сергеевна, вопросительно изогнув бровь.

Я помог ей облачиться в шубку и пообещала:

— Поговорю с ним.

И да — поговорю. С превеликим удовольствием послал бы Юленьку куда подальше, поскольку её просьба дурно пахла и могла обернуться чем угодно, вплоть до выстрела в затылок, вот только деваться было некуда. Раз Альберт Павлович желает спустить дело на тормозах, нельзя отказываться от переговоров. Выслушаю предложение противной стороны, а там, глядишь, смогу из-под удара в качестве ключевого свидетеля выйти. Плохо разве? Да ничуть.

— Ты так это сказал, будто я тебе совсем-совсем не нравлюсь, — поджала губы Юля.

— Почему — не нравишься? Сзади ты просто идеальна, да и спереди ничуть не хуже, но это только до шеи! — в сердцах выдал я, вытолкнул огорошенную этим высказыванием Юлию Сергеевну в коридор и спешно прикрыл дверь.

Секунд десять постоял, собираясь с мыслями, после обратился к сверхэнергии и несколькими судорожными усилиями поднял внутренний потенциал до предельного на сегодняшний день полумиллиона сверхджоулей. Удержание такой прорвы энергии требовало полной сосредоточенности, но пошёл на это совершенно осознанно. Очень уж серьёзные опасения вызывал предстоящий разговор.

Ёлки зелёные! Да у меня попросту поджилки от страха тряслись!

Так ведь и сгинуть могу! Своей волей в автомобиль сяду, а потом найдут труп с парой пулевых отверстий на окраине и всё.

Я заколебался, но сразу выкинул эти опасения из головы. Бред. Ради моего устранения никто не станет такой огород городить.

Но даже так непременно поставил бы в известность капитана Городца — вот только, если кому-нибудь названивать стану, это точно подозрения вызовет. Наблюдают за мной — нет? Ставлю на первое.

Спустившись на первый этаж, Юлии Сергеевны я уже нигде не увидел и вышел на улицу. Автомобиль стоял немного поодаль, на перекрёстке. Пока шёл к нему, задействовал ясновиденье и определил, что в салоне меня поджидает оператор.

Но — не поджидал. Оператором оказался шофёр в фуражке, форменной куртке и перчатках, он заблаговременно выбрался из-за руля, обогнул машину и предупредительно распахнул заднюю дверцу. Вновь колыхнулись опасения, и всё же беспечно кивнул и забрался внутрь, уселся на мягкое сиденье.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался с пожилым господином, устроившимся напротив.

Тот положил ладони на серебряную ручку дорогой трости и слегка подался вперёд.

— Здравствуй, Пётр.

От этого голоса по спине побежали мурашки, а по энергетическому фону понеслись едва уловимые колебания, и я понял, что это тоже оператор! Странный, не сказать — невозможный, но оператор. Таких прежде и не встречалось вовсе, даже профессор Палинский лишь удерживал сверхсилу в себе, что порождало соответствующие энергетические помехи, а тут не получалось разделить тело и потенциал; они сплавились воедино.

Лысый, с породистым морщинистым лицом, бескровными губами и глубоко запавшими глазами старик напугал своей чуждостью, его жесты были нарочито медлительными, слова — давили, будто притапливали на глубину в полдюжины метров, а энергетический фон странно колыхался, ровно паутина. Сам же господин Горский производил впечатление космической чёрной дыры, он будто бы даже искажал реальность одним фактом своего существования. Абсолютно непрозрачный для ясновиденья объект.

— Вы хотели меня видеть? — нарушил я затянувшееся молчание и едва удержался, чтобы не сглотнуть.

— И действительно — абсолют, — без малейшего намёка на теплоту улыбнулся странный старик. — Да, молодой человек, хотел. И рад, что твои отношения с Юлией Сергеевной поспособствовали нашей встрече.

Мой собеседник сидел прямо-прямо, будто шпагу проглотил, он был скуп на движения, словно бы даже прилагал дополнительные усилия, дабы сохранять неподвижность, а всякий жест был расчётливым и продуманным. В противовес эдакой чопорности я расстегнул плащ, развалился на сиденье и закинул ногу на ногу, благо размеры салона это позволяли.

— Не назвал бы наше общение с Юлией Сергеевной — отношениями, — заявил я, желая сразу расставить все точки над «и».

— И всё же прислушался к её просьбе?

— Юлия Сергеевна сказала, что меня подкинут в комендатуру.

Леонтий Горский улыбнулся, дав понять, что оценил шутку, и постучал в стенку за спиной, а когда приоткрылось окошко, скомандовал шофёру:

— В комендатуру!

Меня это распоряжение определённым образом успокоило, но расслабился рано; только автомобиль очень мягко и плавно тронулся с места, как старик слегка подался вперёд и спросил:

— Ты имеешь что-то личное против Феликса Стребинского?

Вновь почудилось давление чужой воли, и я не стал скрывать эмоций, досадливо поморщился.

— Помимо того, что он испортил мне вечер и едва не поджарил?

— Да, — подтвердил господин Горский. — Помимо этого.

Кривить душой я не стал и кивнул.

— Имею, а как же! Он мне социально чужд, а как оператор сверхэнергии опасен для общества!

Собеседник какое-то время пристально глядел, затем произнёс:

— Первое — предрассудки. Второе — заблуждение. Я же спрашивал о возможной личной неприязни.

Заявлять об отсутствии таковой я не стал и вместо этого уточнил:

— С какой целью, позвольте поинтересоваться?

Ответ не удивил.

— В силу должностных обязанностей я опекаю слушателей «Общества изучения сверхэнергии», в том числе и Феликса. Его нынешние неприятности — моя головная боль.

От высказывания сожаления по этому поводу я воздержался и выжидающе посмотрел на собеседника. И тот не стал ходить вокруг да около, заявил со всей возможной прямотой:

— Отказ от претензий к Феликсу с твоей стороны существенным образом облегчит его положение.

Я покачал головой.

— Ничего не выйдет. Этот случай относится к делам общественного, а не частного обвинения.

— Ты юрист?

— Изучаю право, — подтвердил я и кинул быстрый взгляд в окно. Автомобиль неспешно катил знакомой дорогой; мы точно двигались в сторону комендатуры.

— Поверь, опытные крючкотворы разбираются в подобных вещах несравненно лучше студента-первокурсника, — заявил господин Горский.

— Это не отменяет того факта, что в силу заболевания Феликсу противопоказана работа со сверхэнергией. И ещё остаётся покушение на убийство!

Леонтий Горский покривил уголки рта.

— Активная жизненная позиция — это замечательно, но не стоит пренебрегать и собственными интересами. За отказ от претензий семья Феликса уполномочила меня выплатить каждому из пострадавших по тысяче рублей.

— Могут себе позволить! — выдал я, не сдержавшись.

— Могут, — спокойно подтвердил старик.

Я задумался. Тысяча рублей — большие деньги. Даже состоятельное семейство не пойдёт на такие траты, если не будет уверено в успехе предприятия. Именно поэтому я не преминул уточнить:

— Вам нужен просто отказ от претензий?

Леонтий Горский улыбнулся.

— Феликс — больной человек. Его следует лечить, а не судить. В том инциденте нет его вины, просто начался припадок, и он не удержал под контролем сверхсилу, только и всего.