Москит. Конфронтация

Глава 2

Из забытья вырвало жжение.

Подумалось, что меня бросили на солнцепёке, вот и обгорел, но сразу припомнил длинные тени и багряный закат, а ещё сообразил, что не валяюсь на земле, а сижу будто бы даже в кресле. И прожаривает меня очень уж знакомо — изнутри.

Эпицентр! Нихонцы столь сильно вклинились на территорию республики, что смогли доставить меня к Эпицентру! Но как они умудрились продвинуться так далеко от границы? Каким образом перебросили меня ни много ни мало на полтысячи верст к северу? И самое главное: на кой чёрт им это вообще понадобилось?!

Я разлепил глаза, и вопросов сразу поубавилось. Сначала отпал один, затем тошнота и резкие отголоски головной боли дали ответ на другой, тогда-то и встал в полный рост вопрос третий.

Зачем?

Зачем? Зачем? Зачем?!

Я летел в самолёте, и возникавшая то и дело в области диафрагмы пустота вовсе не была следствием головокружения после очередного сотрясения мозга, просто слегка проваливался в воздушные ямы переделанный для перевозки пассажиров грузовой аэроплан. Сидели мы в расставленных вдоль бортов креслах, притянутые к тем прочными брезентовыми ремнями, с зафиксированными руками и ногами. Кто-то покачивался в отключке, кто-то бился в беззвучной агонии, словно персонаж немого кино. И таких нас — три десятка человек. Все военнопленные.

И самое главное — впрочем, а самое ли? — прожигавшее моё нутро излучение испускал отнюдь не Эпицентр. Я предельно чётко ощущал пульсацию, та будто смычок неумелого скрипача рвала нервы, секла их неправильным ритмом, пыталась распилить череп, превратить меня в мычащее от боли животное.

Нечто подобное я испытывал, когда пытался отбить одной рукой четыре счёта, а другой три, но то действо доставляло лишь некий дискомфорт, здесь же меня буквально выворачивало наизнанку, и соотношение было не три к четырём, а девять к тринадцати.

О, да! Нас доставили к девятикилометровому источнику сверхэнергии в Джунго!

Самолёт двигался не напрямую к аномалии, он облетал её по широкой дуге, нарезая всё сужающуюся и сужающуюся спираль. Я знал это наверняка, поскольку в любой момент времени, несмотря даже на задраенные иллюминаторы, мог указать направление на неё, а стучавшие в моей черепной коробке отголоски энергетической пульсации с каждой секундой становились всё отчётливей и сильней.

И вроде бы куда более интенсивное излучение мог вынести, не сгорю, если только в самый центр не закинут! — но этот непривычный ритм буквально сводил с ума и причинял едва ли не физическую боль. Близость источника сверхсилы заставляла резонировать и без того гипертрофированный энергетический узел, он сокращался и пульсировал, я ощущал его как воспалённый внутренний орган, и это было донельзя мерзко. Меня словно разрывало изнутри.

Невольно вспомнилось, что операторы не способны полноценно задействовать сверхспособности вблизи чужих источников до тех пор, пока не адаптируются к особенностям местного излучения, и если я всегда наивно полагал, будто на прошедших инициацию в Эпицентре сие правило не распространяется, то теперь сполна оценил всю глубину этого заблуждения.

Но корёжило не всех. Не корёжило нихонцев. Два из пожаловавших в лагерь для военнопленных офицера приникли к видоискателям установленных в разных концах салона кинокамер, а по проходу с блокнотом в руках вышагивал тот самый парень, который и вырубил меня непонятным воздействием. Он был настроен на частоты излучения источника-девять, был синхронизирован с ним и потому никакого дискомфорта не испытывал.

Сволочь!

Я завидовал ему и ненавидел его. Ненавидел их всех.

Мой энергетический узел резонировал, дрожал и сокращался, показалось, будто в грудину воткнули скальпель и вскрывали нутро, заодно щедро сыпанув в рану солью. Полоса жжения протянулась от паховой складки до виска, пульсация незримым молотком крошила череп, и один из ударов оказался слишком силён.

Щёлк! — и что-то хрустнуло, что-то лопнуло, погас свет, пропали звуки.

Беспамятство!

Второй раз очнулся на снижении. Понял это по заложенным ушам. Иллюминаторы к этому времени уже открыли, и, когда самолёт заложил вираж, удалось разглядеть ленту реки и какие-то выстроенные неподалёку от неё в чистом поле корпуса, одно из которых было выстроено в форме квадрата. По соседству протянулась взлётно-посадочная полоса, на неё наш борт и приземлился. Несколько раз несильно подпрыгнул, немного ещё прокатился и замер точно напротив стоявшего наособицу от огороженной территории ангара.

Нихонские офицеры покинули самолёт первыми, на смену им пришло отделение пехотинцев под командованием кривозубого унтера. Часть бойцов рассредоточилась с винтовками вокруг аэроплана, остальные поднялись внутрь, принялись отцеплять военнопленных от сидений и выводить их наружу, а кого-то и выносить. Несколько тел они попросту скинули на землю, будто мешки с картошкой, не утруждая себя спуском по крутой лесенке покойников.

Четверо. Погибло четверо из тридцати.

Я едва стоял на ногах, комбинезон оказался перепачкан натёкшей из носа кровью, а энергетический узел так и продолжал резонировать, словно бы мы удалились от источника сверхсилы всего на несколько километров.

Хотя почему — словно бы? Так оно и было.

Но зачем? Зачем мы здесь? И что это за место?

Стены метра в три высотой, поверху — колючая проволока и фонари. На углах и у караулки рядом с воротами торчали караульные вышки с пулемётами, внутри периметра высились трёхэтажные корпуса, да ещё какие-то казармы были возведены чуть в стороне. Немного дальше протянулось длинное здание, сбоку от которого высилось что-то вроде котельной в четыре этажа высотой и с тремя кирпичными трубами. На лагерь для военнопленных этот комплекс нисколько не походил.

Офицеры укатили на легковом вездеходе, за теми, кто не мог передвигаться самостоятельно, подъехал грузовик, всех прочих отправили к воротам своим ходом.

Рвануть прочь? Мелькнула такая дурацкая мыслишка, мелькнула и пропала.

Стремление сбежать сейчас разве что на попытку самоубийства потянет и скорее всего — попытку неудачную. Догонят и дубинками рёбра пересчитают, а убежать — нет, не выйдет. И с винтовками караульных хватает, и пулемётчики на сторожевых вышках бдят.

Да и попробуй — побеги! Пока жалкую сотню метров до ворот прошёл, взмок весь. И эта пульсация ещё… Иду — и будто сам себя на незримую струну насаживаю.

Дерьмо какое!

Своим ходом на территорию непонятного учреждения зашли ровно двадцать два человека — с этим ошибки быть не могло, ибо нас сразу выстроили перед дощатым домиком-караулкой и пересчитали. Затем повели между корпусами, я украдкой огляделся и решил, что либо основная территория перегорожена ещё и внутренними стенами, либо нас пока что поместили в карантин для вновь прибывших.

У одноэтажного барака рядом с водонапорной башней караульные жестами велели раздеваться и начали по пять человек запускать в камеры дезинфекции. Я оказался во второй группе, поэтому заранее знал, чего стоит ожидать, успел зажмуриться до того, как ударили струи вонявшей химикатами воды. Рассеченную кожу на затылке немилосердно защипало, и помимо этого разом все свежие ссадины прочувствовал, но одновременно и облегчение испытал. После коровника-то…

На выходе вручили штаны и рубаху — из грубой ткани и слишком тесные, зато чистые, а вот обуви не выдали, так и погнали дальше босиком. Не покормили и даже не напоили, заперли всех скопом в какой-то сырой подвал с набросанными на не слишком-то чистый пол циновками.

С лязгом захлопнулась дверь, погрузив нас во тьму, и люди начали расползаться по вытянутому помещению. Тут вполне мог уместиться полный взвод, так что места хватило всем. В каменном мешке было душно и влажно, но не стояла та одуряющая жара, которая так изматывала в коровнике; я бы даже порадовался случившейся вдруг перемене в условиях содержания, когда б не пугающая неопределённость.

Оператора во мне не определили, загребли за компанию с остальными, но зачем? Зачем перевезли в Джунго к местному источнику сверхсилы? Какой от этого прок нихонцам? Вот такой, а?

Я этого не знал, зато был уверен, что ничего хорошего планы узкоглазых не сулят ни мне, ни моим товарищам по несчастью, и потому дожидаться их претворения в жизнь не собирался.

В темноте зазвучали разговоры, но я не посчитал нужным прислушиваться к ним, просто смысла не видел. Наверняка никто ничего не знал и знать не мог, да и в плен все попали примерно в одно время, рассчитывать услышать свежие новости с фронта не приходилось. Ну и к чему тогда время попусту терять? И без того работы непочатый край. Могу и не успеть…

Меня передёрнуло, и я взял себя в руки, очистил голову от страхов и дурных предчувствий, выровнял дыхание и сосредоточил ясновидение на центральном энергетическом узле. Тот больше не казался чем-то однородным и монолитным, он резонировал под воздействием излучения местного источника сверхсилы, искажался, менял очертания, колебался и, такое впечатление, даже немного смещался.

Само по себе это мне ничего дать не могло, но если изучить структуру, а после привести узел к норме…

Я не сдержался и оскалился. Тогда кто-то очень-очень сильно пожалеет, что привёз меня сюда. Может, и не сумею сбежать, зато напоследок хлопну дверью так, что всем чертям в аду тошно станет.

Хотя почему — не сумею? Ещё как сумею!

Но, увы, чем дольше я задействовал ясновидение, тем сильнее раскалывалась голова. Кое-что сумел понять, конечно, только под конец уже откровенно скрипел зубами. Ничего. Это ничего.

Справлюсь!

Спал урывками. Забывался ненадолго и моментально пробуждался с бешено колотящимся сердцем, когда вдруг пронзали сверхэнергетические помехи или включался свет. Помимо этого, иногда будили чьи-то стоны, изредка — крики и плач. И так — раз за разом, вроде бы даже кто-то в дверь колотить пытался, но быстро угомонился. В итоге я замучился ждать, когда наступит рассвет, хоть и прекрасно осознавал, что ничего хорошего он мне не принесёт. Он и не принёс, кто бы сомневался…

С лязгом распахнулась дверь, что-то коротко рявкнул караульный, и хоть никто не понял ни слова, пленные потянулись на выход. На циновке и у входной двери осталось лежать два тела — ночь пережили не все. Да и среди переживших хватало тех, кого стоило бы немедленно поместить под надзор врачей. Полопавшиеся сосуды в глазах, следы от кровотечения из носа и ушей, неуверенные и заторможенные движения, тремор конечностей, одышка, нервная дрожь и даже судороги. Таких — едва ли не половина, а остальные лишь чуть краше. Багровые, одутловатые и потные лица были решительно у всех. Я — не исключение.

Во дворе нам дали напиться и справить нужду, вновь не покормили, и даже так несколько человек скрутили приступы рвоты. У меня вода отчасти уняла резь в животе, но и только. Я уже не понимал, кружится голова из-за контузии и сотрясения, близости чужого источника или банального недоедания.

Унтер махнул дубинкой, что-то неразборчиво рявкнул и указал в сторону ворот. Вышли за них, миновали ангар и двинулись по дороге, тянувшейся через выжженную зноем степь. Сзади пристроился вездеход с офицерами, да ещё пяток конвоиров шагал по пятам и подгонял нас, будто пастушьи псы стадо.