Увлечения доктора Травена

Роберт Ф. Страттон (псевдоним Веслава Гурницкого)

Увлечения доктора Травена

I

Доктор Гарольд. Травен был дантистом. По шесть часов в день, с девяти до трех часов дня, кроме пятницы и субботы, он лечил, чистил и вырывал зубы людям в клиническом лазарете и исследовательской больнице Святого Мэтьюза в Северном Бельвью. (Американские больницы имеют необычайно длинные названия и столь же длинные коридоры; это сильно влияет на престиж компании, т.е. на цены медицинских услуг.)

Затем, с понедельника по четверг включительно, между пятью и семью тридцатью часами вечера, доктор Травен снова лечил, чистил и вырывал зубы людям, за исключением того, что он делал это в своем частном кабинете на 92-й Западной улице в Манхэттене.

Этот образ жизни вряд ли можно назвать особенно разнообразным. Неудивительно, что Гарольд Травен испытывал отвращение к своей профессии. Он ненавидел стерильный офис, руководство больницы, всех своих пациентов, включая частных пациентов, и даже инструменты, которые он использовал с необычайным мастерством и точностью электронного робота. Он не читал ни профессиональных периодических изданий, в которых новоиспеченные врачи хвастались своими открытиями за пять центов, ни громоздких томов, исследующих проблемы челюстной хирургии. Он не присутствовал на ежегодных собраниях Ассоциации стоматологов. В течение многих лет он не отвечал ни на одно письмо от этой организации, полное чередующейся лести и угроз. У ассоциации были свои причины флиртовать с Трейвеном, несмотря на его ужасные манеры.

Словно этого было недостаточно, Травен упорно отказывался пробовать новые, совершенно чудодейственные лекарства против пародонтоза и кариеса, которыми бесчисленные фармацевтические компании осыпали его в виде образцов каждую неделю. Он получил особое удовлетворение, выбрасывая проспекты Приттла в мусор. Их подписал некий Билл Бадавски, о котором у Травена давно сложилось мнение. А именно, он считал его хохстеплером и мошенником. Достаточно было взглянуть на его фотокопию подписи, чтобы не усомниться в этом. Бывали случаи, когда Травен выходил из себя на целый день после получения проспекта. Это было тогда, когда к другому проспекту было приложено «научное заключение» вице-президента Ассоциации стоматологов доктора Пола Райана. Этот человек верил во фтор и ни во что иное. Если бы американский народ прислушался к совету уважаемого вице-президента, он бы давно вымер из-за массовых отравлений и генетических дефектов. Всякий раз, когда новое лекарство содержало фтор, Райан, не задумываясь, очернял восторженное мнение, подсчитывал процент чудесных исцелений и позволял включать эту бессовестную чушь в проспект. Ох, не бесплатно, конечно. Пол Райан наверняка подписал бы «научное заявление» о том, что после нового препарата удаленные зубы отрастают, если бы это сопровождалось соответствующим материальным стимулом со стороны производителя препарата. Интересно, кстати, как могли выглядеть налоговые декларации доктора Райана. Но даже не это было самым главным. Пол Райан конкурировал с Травеном в области, не имеющей ничего общего с полостью рта. Он сделал это подлым, нелояльным и лживым образом. Эти черты личности легко можно было вывести из идиотских зигзагов в подписи Райана. Гарольд Травен мог читать подписи людей, как открытую книгу.

посажено. Ведь именно он во время обстрела бросился на контейнер с плазмой крови, чтобы защитить его от осколков собственным телом. Десять галлонов этой плазмы спасли жизни сотням раненых морских пехотинцев.

Когда Гарольд Травен вернулся в Польшу в октябре 1945 года, чтобы завершить учебу, прерванную войной, он нес шесть огромных сундуков, доверху наполненных рукописями всех видов. Перевозил он их, естественно, за счет федерального правительства, поскольку Конгресс заявил, что трофеи вернувшихся с фронта солдат не подлежат таможенному контролю и каким-либо ограничениям по общему весу. Многие находчивые люди заработали состояние благодаря щедрости Конгресса. Травен знал майора-сапера, который привез в стальном сундуке около пятисот золотых статуй Будды. Их быстро переплавили на металлолом. Был также случай, когда лейтенант военно-морского флота перетащил через океан полный набор фарфора из дворца сёгуна в Киото. Конечно, это фейк. А позже сенатор Д., который ограбил весь остров Хоккайдо статуй богини Исэ?

Травен привез с собой только рукописи. Тогда он еще не подозревал, насколько сильно они повлияют на его дальнейшую жизнь.

Почему не был! Старые яванские эпосы, написанные растительными чернилами на высушенных и вощеных пальмовых листьях. Серебряная тушь, позолоченные копии Корана с Малайзии и Молуккских островов. Бесценные шелковые свитки из Китая, Японии и Кореи, покрытые миллионами прекрасно написанных идеограмм. Частные письма неизвестных людей, написанные какими-то непонятными алфавитами, и священные хроники буддийских монастырей, где время для писцов текло медленно, к несомненному преимуществу красоты их почерка. Церемониальные прошения некоторых придворных, где пропорции полей сами по себе были произведением искусства, и рукописные романы из Меконга, Иравади и Ганга.

Получение почти четырех тысяч рукописей — ведь именно таков был номер первого каталога коллекции Травена — было тогда вопросом скорее изобретательности, чем денег. В годы войны мало кто на Дальнем Востоке догадывался, что старые исписанные бумаги, которыми часто упаковывали овощи на базарах, могут иметь какую-то реальную ценность. Кроме того, в конце войны все антикварные магазины, владельцы которых знали цену своему товару, были открыты и для офицера победоносной армии. Скорого возвращения туристов не было, а у победителей была еда, доллары и неописуемое количество полезного снаряжения. Травен вскоре понял это. Дело в том, что самое ценное произведение своей первой коллекции — искусно каллиграфическую биографию Конфуция — он купил в Маниле за коробку «Честерфилдс». Он был коллекционером по натуре и, как всякий коллекционер, видел смысл наличия коллекций в их вечной упорядоченности и классификации. Первоначально его не интересовала материальная ценность рукописей. Рядом с бесценными памятниками восточной культуры он помещал вполне современные, порой ничего не стоящие рукописи, если они отличались красивым и самобытным почерком. Его постоянно поражала неповторимость каждой рукописи, ее исключительная неповторимость. Держа в руке письмо или одну-единственную страницу из какой-то давно утерянной рукописной книги, у него постоянно возникало ощущение, что он смотрит в глаза неизвестному человеку, написавшему этот текст, вложившему в него минуты и часы собственной жизни. . Такое осознание иногда может действовать как наркотик.

Травену потребовалось почти четыре года, чтобы организовать первый набор и терпеливо описать все предметы. Вот тогда-то чужие зубы и собственная семейная жизнь отошли для него на второй план. Они стали тяжелой необходимостью, отвлекающей Трэвена от единственного, что его действительно заботило. Друзей у него никогда не было много, но в этот период даже те немногие, кто терпеливо терпел его грубость и высокомерие, со временем исчезли с горизонта. За исключением некоего Марвина Бричера, о котором речь пойдет позже.

Примерно в то время, когда Травен закончил приводить в порядок свою коллекцию, в Штаты из Европы начали поступать новые партии рукописей, некоторые из которых были очень редкими. Американские солдаты покупали их за гроши, в основном в Германии и Италии. Это были годы голода, холода, черного рынка, но и легкой судьбы в Европе, если у кого-то была голова не от парадов. При виде первых Нюрнбергских инкунабул и болонских песнопений XIV века Травен буквально потерял голову. Уже через день он решил, что больше не будет ограничиваться восточными рукописями. Красота littera oxoniensis, чудесная монастырская фрактура, каролингский унциал и писчий ублюдок, которых в Нью-Йорке в то время было как-то исключительно много, - все это приводило его в страсть, сравнимую с содроганием игрока.

Вскоре он подружился со всеми крупными торговцами антикваром на Манхэттене и стал настолько желанным клиентом, что его уведомляли по телефону о каждой новой поставке из Европы. Никто не знает и никогда не узнает, сколько бесценных памятников европейской культуры перетекло в то время в США. Антиквары оценили странного покупателя. Он либо без колебаний платил наличными, либо предлагал взамен разные диковинки Дальнего Востока, которые охотнее всего раскупали специализированные музеи и библиотеки.

Именно тогда — должно быть, это была весна 1948 года — выяснилось, что у Травена появился конкурент. Это был неизвестный ему в то время доктор Пол Райан, самый известный дантист округа Вестчестер. А что такое округ Вестчестер – объяснять не надо.

Слава доктора Райана объяснялась не столько его особенно успешными процедурами, о которых говорили по-разному, сколько тем, что он носил усы Адольфа Менжу, одевался исключительно для Brooks Brothers, играл на пианино «О, моя дорогая Клементина» и он гениально женился на семье Уайтморов, которая уже владела половиной округа Вестчестер и тремя четвертями округа Тэррейтаун («о, эти земли находились во владении нашей семьи с колониальных времен»), не говоря уже о других мелочах вроде доли в «Стандард» Нефть или аппетитную долю акций брокерской фирмы «Браун, Линч и Меррил».

Райан вообще мог не работать. Однако благородная жена, купившая его как чистокровного быка с родословной, посчитала, что для Пола будет хорошим тоном открыть частную практику. Сразу после окончания учебы для него устроили кабинет и привезли первых пациентов из окрестностей. Большинство из них были чрезвычайно богатыми, чрезвычайно глупыми и чрезвычайно истеричными женщинами, которых Поль бесцеремонно усыплял в кресле каким-то модным в то время хлороформом. Он взял за визит в три раза больше, чем его опытные коллеги на Парк-авеню. Это надежный способ прорекламировать себя. В течение года в Вестчестер начали стекаться пациенты из города, привлеченные ценами и славой «этого прекрасного доктора».

Тогда жена решила, что на определенном социальном уровне уместно иметь хобби. Сначала это был гигантский аквариум с редчайшими видами золотых рыбок, потом астрономия, потом коллекционирование подставок под пиво и, наконец, дело остановилось на старых рукописях. По совпадению, потому что миссис Райан на днях увидела рукописное письмо Бенджамина Франклина у антиквара и подумала, что оно будет стильным. Когда автограф был заключен в рамку из восемнадцатикаратного золота, мистер и миссис Райан согласились, что это хорошая тема для разговора, которую можно обсудить в компании. С тех пор в кругах, близких к Вестчестерскому загородному клубу, поговаривают, что «наш замечательный Пол» обладает поистине великолепной коллекцией рукописей.

Райан, конечно, был полным придурком, и никакие старые бумаги его нисколько не интересовали. Он не смог бы отличить готический перелом от неоантичного Возрождения. По своему невежеству он снова и снова покупал бесполезные современные экземпляры, а в других случаях пропускал редкие и ценные экземпляры, особенно те, которые были невзрачны и плохо смотрелись бы в позолоченных рамах. Однако он покупал много и систематически повышал цены. Просто у него было много денег, много свободного времени и амбициозная жена. И лучшие из компании, которые время от времени совершали официальные рейды в особняк Уайтмора, чтобы полюбоваться новыми дополнениями к коллекции Пола.