Достойно есть

Димитрис Яламас. От редактора

История мировой литературы знает не один пример того, как писатели или – что случалось чаще – поэты достигали в своем творчестве таких вершин, когда высказанное одним человеком воплощало сознание всей нации. Значительно более редкий феномен – когда такую роль исполняет литературное произведение. Именно такая судьба была уготована поэме Одиссеаса Элитиса «Достойно есть». Поэма «Достойно есть» была написана в 1959 году, спустя десять лет после окончания братоубийственной гражданской войны, которая сотрясла всю Грецию.

«Поэма „Достойно есть“ появилась, чтобы очистить <…> национальное подсознание от отторгаемого им опыта двадцати лет жизни, залитых кровью и грязью»[1]. На улицах все еще можно было встретить – и немало – инвалидов Второй мировой войны, еще не были амнистированы проигравшие в гражданской войне, а страна пока еще робко и нерешительно пыталась найти свое политическое и экономическое место среди цивилизованных народов Европы и мира. Однако это была та страна, которая, по сути, представляла собой невероятную по своим масштабам культурную экосистему, страна, которая создала и заложила культурные коды, определившие развитие западной цивилизации, и ее народ уже доказал человечеству, что он без малейших сомнений готов пойти на любые жертвы во имя защиты своей свободы и достоинства. Таким был тот фундамент, на котором Элитис построил – слово за словом, образ за образом – это произведение. Как замечал сам поэт, поэма повествует о «судьбе Народа, который последовал по пути Доблести и веками боролся за право жить».

«Достойно есть», как, в сущности, и все творчество Одиссеаса Элитиса, хотя и берет свои истоки в двухтысячелетней традиции греческой поэзии, представляет собой неотъемлемую составляющую системы европейского модернизма, хорошо знакомого поэту. Первые его работы дышали образами и техниками сюрреализма, эта особенность проявляется и в «Достойно есть». Элитис – глубоко греческий поэт, однако в то же время его творчество принадлежит не только Греции, но является одним из самых ярких и звучных голосов в полифонии современной европейской и всемирной поэзии. Элементы народной традиции и византийской литургической поэзии, которые прослеживаются в его творчестве, – свидетельство того, насколько глубоко Элитис пережил, прочувствовал и осознал поэтическое наследие своего народа во всем его контентно-временном потоке. В творчестве Элитиса оно получило новое осмысление: наследие прошлого и бремя настоящего заговорили на безупречном, живом языке современности в произведении, обретшем всемирную значимость.

В Греции поэма «Достойно есть» выдержала 21 переиздание и, конечно же, была включена в полное собрание сочинений Одиссеаса Элитиса. В 1961 году композитор Микис Теодоракис положил поэму на музыку, создав одноименную ораторию, и слава поэмы стала всенародной.

«Достойно есть» занимает важнейшее место в пантеоне всемирной литературы и, как легко предположить, вслед за публикацией поэмы на греческом языке разворачивается богатая история переводов: поэма выходила почти на 30 языках мира. Первым стал перевод на английский язык, выполненный в 1967 году[2] преподавателем Университета Джорджии Джорджем Никетасом, за ним последовали новые переводы, созданные Эдмундом Кили[3], Джеффри Карсоном и Никосом Саррисом[4]. Затем вышло немецкое издание[5], где переводчиком стал Гюнтер Дитц, и многие другие, в том числе итальянское, подготовленное Марио Витти, испаноязычные (поэма была издана не только в Испании[6], но и в Чили в переводе Мигеля Кастильо Дидье[7], в Колумбии в переводе Хорхе Парамо Помареды[8], в Аргентине[9]), французское[10]. Также вышли китайское издание[11], переведенное Рюй Хонг Лиу, финское[12] в переводе Маркку Пяяскюнен, болгарское[13] в переводе Цветаны Панициду и Владимира Берверова, переводы на португальский язык[14], шведский[15], иврит[16], норвежский[17], японский[18], эстонский[19], каталанский[20], голландский[21] и другие. И хотя Элитис сказал как-то, что только 20 % каждого стихотворения выживает при переводе на другой язык, он всегда охотно работал вместе со своими переводчиками, прикладывая все силы для решения этой непростой задачи.

Поэзия Одиссеаса Элитиса не в первый раз предлагается вниманию русского читателя. С 1977 года, когда вышли первые антологии его стихов, и вплоть до сегодняшнего дня были предприняты многочисленные – и очень значительные – опыты его перевода на русский язык, совершенные в основном С. Б. Ильинской и И. И. Ковалевой. Так, например, И. И. Ковалева перевела на русский язык поэмы «Песнь героическая и траурная о младшем лейтенанте, погибшем в Албании» (2002[22]) и «Монограмма» (Рим, 2006[23]). «Монограмма» в русском переводе была выпущена сначала в прекрасном сборнике переводов Элитиса на разные языки[24], а потом – в книге «Концерт гиацинтов» (2008), которая вышла в России в серии «Греческая библиотека».

Но только сейчас на русском языке публикуется главное произведение одного из лучших греческих поэтов современности – поэма «Достойно есть». Мы полагаем, что это издание – особенно важное событие для греческой литературы, поскольку эта великая поэма, наравне со стихотворениями К. П. Кавафиса, не только стала вершиной развития греческой литературы, но и являет собой один из важнейших памятников греческой культуры во всей ее целостности.

Достойно есть

Бытие

В НАЧАЛЕ свет И самый первый час
когда губы сквозь глину ещё
пробуют явления мира
Кровь зелёная и клубни в земле золотые
Прекрасная в дрёме простёрла и даль морская
кисею эфирную небелёную
под ветвями рожковых деревьев и прямыми высокими пальмами
Там один я предстал
пред миром
горько плача
Моя душа звала Вестника и Глашатая
Тогда я увидел помню
трёх Чёрных Жён
воздевающих руки к Восходу
В позолоте их спины и туча тянулась за ними
рассеиваясь
понемногу, справа И растения странных форм
Было солнце с осью своею внутри меня
всё лучащееся призывное И тот
кем воистину был я Много веков назад
В огне ещё зеленящийся От неба не отсечённый
Подошёл и склонился я чувствовал
над моей колыбелью
словно память сама превратившись в явь
голосами волн и деревьев заговорила:
«Заповедан тебе» он рёк «сей мир
и на сердце твоём записан
Так прочти и дерзай
и сразись за него» он рёк мне
«К своему оружию каждый» он рёк
И простёр свои руки точь-в-точь как мог бы
молодой послушник Бог чтобы боль с веселием сплавить вместе.
Сперва проскользнули с силой
и с высокого бастиона сорвавшись рухнули
Семь Секир
совсем как Гроза бывает
в нулевую точку где птаха малая
вновь с начала песню благоухает
кровь чистейшая из изгнания возвращалась
и чудовища принимали человеческое обличье
Столь разумно Непостижимое
А потом и все братцы-ветры ко мне сошлись
мальчишки с надутыми щеками
и зелёными хвостами широкими ровно как у русалок
и другие, старцы, знакомцы давнишние
бородатые панцирнокожие
И тучу они разделили на две
А затем на четыре части
и немногое что осталось на север сдунули
встала в воду стопой широкой горделивая крепость Кулес
Просияла линия горизонта
густая зримая неприступная
СЕ первый гимн.
И ТОТ кем воистину был я Много веков назад
В огне ещё зеленящийся Нерукотворный
вывел пальцем долгие
линии
то взметая их вверх отрывисто
то спуская ниже плавными дугами
под одной другая
материки великие и я чуял
что они пахнут почвой точь-в-точь как разум
Столько правды было
что земля за мною пошла покорно
в потайных местах покраснела
а в других покрылась мелкой сосновой хвоей
Чуть ленивее дальше:
то всхолмья то косогоры
а порой отдыхая рукой медлительной
луговины чертил поля
и внезапно опять каменья дикие и безлесые
яростными рывками
На какой-то миг он замер чтобы обдумать
нечто трудное или совсем высокое:
Олимп, Тайгет
«То, что в помощь тебе останется навсегда
и когда ты умрёшь» так рёк он
И сквозь камни продевши нити
поднял глыбу сланца из недр земли
вкруг по склону широкие закрепил ступени
На которых расставил сам же
источники беломраморные
мельницы ветряные
крохотные розовые купола
и сквозные высокие голубятни
Добродетель о четырёх прямых углах
И когда он задумался
как им сладко в объятиях друг у друга
любовью канавы наполнились и склонились
добродушные звери коровы и их телята
как будто соблазна в мире не было никакого
и как будто ножей ещё не существовало
«Нужно мужество чтобы жить в согласии» так он рёк мне
и вокруг себя обернувшись ладони раскрыл и сеял
колокольчики молочай шафран
всех возможных видов земные звёзды
и у каждой дырочка в лепестке знак происхождения
и превосходства и силы
СЕЙ МИР
сей малый мир, сей мир великий!
НО ПРЕЖДЕ чем я услышал музыку или ветер
я пошёл вперёд чтобы встать на открытом месте
(по бескрайним красным пескам подымался я
своей пятой стирая следы Истории)
в простынях запутавшись Было то чего я искал
трепещущим и невинным как виноградник
и глубоким и нерассветным как та сторона небес
Крупица души какая-то в толще глины
Тогда он рёк и возникло море
И узрел я и восхитился
И в его глуби он миры посеял по образу
и подобию моему:
вот каменные лошадки с торчащей гривой
и тихие амфоры
и косые дельфиньи спины
вот Иос и Сикинос и Серифос и Милос
«Что ни слово то ласточка» рёк он
«Чтобы в знойную пору весну тебе приносила»
«И да будет много ветвей масличных
чтобы свет тебе просеивали в ладонях
чтобы он легко по снам твоим рассыпался
и да будет много цикад
чтобы ты о них не помнил и их не чуял
как не чуешь биения у себя в запястье
но да будет воды немного
чтобы ты называл её Богом и значение слов её понял
и одно лишь дерево
без отары
чтобы ты его числил другом
и знал его дорогое имя
и скупая почва тебе под ноги
чтобы негде было расправить корень
и пришлось буравить всё глубже в недра
и широкое сверху небо
чтобы ты прочёл на нём бесконечность»
СЕЙ МИР
сей малый мир, сей мир великий!
«И МИРУ СЕМУ потребно чтобы ты его видел и постигал»
он рёк: «Смотри!» И из глаз моих посевы хлынули
бегущие стремительнее чем дождь
через сотни гектаров земли нехоженой
За корень ловящие искры во тьме и струи воды внезапной
Целину молчания я осваивал чтобы на ней оставить
созвучий завязи и золотые ростки оракулов
Кирка по-прежнему у меня в руках
я растения видел большие коротколапые повернувшиеся ко мне
одни залаяли, другие – язык казали:
И сморода была там, и спаржа
и петрушка с листом курчавым
и имбирь, и герань там были
и укроп, и паслён
Слоги тайные из которых я силился имя своё сложить
«Хвала» он рёк «разумеешь ты грамоту
и многое изучить ещё предстоит
если вникнуть захочешь поглубже в Неважное
Но настанет день – ты помощников обретёшь
Вот, запомни:
Зефир бронебойный
плод граната мракоубийственный
поцелуи быстроногие и огнистые»
И слова его как аромат улетучились
Девять часов куропатка отбила о глубокую грудь благозвучия
и сплочённые встали дома
маломерные прямоугольные
с комнатёнкой белёной и дверью окрашенной синькой
Под лозой виноградной
я долгое время провёл
вместе с тихими тихими щебетами
воркованием треском кукованием дальним:
Вот голубка вот аист
вот и каменный дрозд
козодой камышовая курочка
был и шмель там со мной
и коровка что Божьей зовут
И земля между ног моих голых подставленных солнцу
и два моря опять
и третье меж ними – мандарины цитроны лимоны —
и мистраль над собою поднявший протоку высокую
небесный озон обновляя
Внизу на днище листвы
окатыши гладкие
ушки цветов
и нетерпеливый росток и суть они
СЕЙ МИР
сей малый мир, сей мир великий!
ПОТОМ я и плеск распознал и непрестанный дальний
деревьев шелест
Увидел кувшины красные разбросанные по причалу
и у створки оконной с её деревянной рамой
где я спал повернувшись на бок
северный ветер взревел сильнее
и узрел я:
Нагие прекрасные девушки гладкие словно гальки
с каплей чёрного в выемках между бёдер
и обильным богатством светлого на лопатках
поднявшись в рост в огромную Раковину трубят
а другие мелом слова выводят
таинственные, непонятные:
РОЭТ, ОРЕМ, АРИМНА
СНОЦЕЛ, ТИЕССМЕРБЕ, ЛИЭТИС
щебеты гиацинтов и малых пташек
и другие слова июля
Как одиннадцать на часах пробило
пять аршинов вглубь
бычки окуньки ставридки
с огромными жабрами и короткими хвостишками на корме
Выплывая я видел губки
и кресты морские
и тонкие безмолвные анемоны
а повыше на самых устах воды
розоватые гребешки
и полуоткрытые пинны и тамариски
«Слова бесценные» рёк он «былые клятвы
те, что Время спасло и испытанный слух ветров далёких»
и у створки оконной с её деревянной рамой
где я спал повернувшись на бок
я прижал к груди подушку что было сил
сдерживая слёзы
на шестом месяце страсти своей я был
и толкался плод дорогой у меня под сердцем
СЕЙ МИР
сей малый мир, сей мир великий!
«НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ты увидишь пустыню и придашь ей
твой собственный смысл» он рёк
«Прежде будет она чем сердце твоё а после
вновь она за тобою следом
Знай одно:
Что спасёшь ты в сполохе молнии
то пребудет чистым во временах»
И совсем высоко над волнами
он селения скал поставил
Пылью там становилась пена
козу сиротливую видел я лижущую разломы
с косящим глазом и скудным телом потвёрже кварца
Претерпел я акрид и жажду
и пальцы загрубелые на суставах
столько равных мер временны́х сколько нужно Знанию
Над бумажным листом склонясь и над бездонными книгами
по верёвке жиденькой я спускался
ночь за ночью
белизны искал до предельной яркости
черноты И до слёз надежды
И радости до отчаяния
И тогда наступило время прийти подмоге
жребий выпал ливням
целый день ручейки журчали
как безумный я побежал
нарвал по холмам лещины и мирта набрал пригоршни
дал дыханию на зубок
«Чистота» он рёк «пред тобою
одинаковая на холмах и в твоём нутре»
И простёр свои руки точь-в-точь как мог бы
мудрый старец Бог чтобы глину с небесностью сплавить вместе
Лишь немного он раскалил вершины
но вознил некусаную зелень травы в распадках
вербену лаванду мяту
и маленькие следы ягнячьи
а в других местах с высоты струящееся
серебро тончайшими нитями, влажные волосы девушки которую встретил я
и которую возжелал
Женщина существующая
«Чистота» он рёк «пред тобою»
и вожделения полный я тело её ласкал
поцелуи зубы к зубам; а затем мы внутри друг у друга
Весь я штормом стал
словно мыс я ступил на морское дно
так что в гроты ворвался ветер
Проскользнула Эхо в сандалиях белых
под водой сарган стремительный а вверху
высоко с холмами у ног Видел я главу рогатую солнца лик
восходил Бездвижный Великий Овен
И тот кем воистину был я Много веков назад
В огне ещё зеленящийся От неба не отсечённый
прошептал когда я спросил:
– Что добро? Что зло?
– Точка Точка
ты на ней равновесие держишь и существуешь
впереди неё сплошь буря и темнота
позади неё скрежещут зубами ангелы
– Точка Точка
и в неё ты можешь до бесконечности уходить
а иначе уже ничего не будет
И Весов созвездие развело мои руки в стороны
словно свет с наитием взвешивая и был то
СЕЙ МИР
сей малый мир, сей мир великий!
ОТТОГО ЧТО МГНОВЕНИЯ так же как дни вращались
с широкими фиалковыми листьями на часах садовых
Я был стрелкой
Вторник Среда Четверг
Июнь Июль Август
Я указывал на необходимость в лицо мне солёным раствором
бившую На девочек насекомых
На далёкие звездчатки Ириды
«Всё сие – времена невинности
времена бутонов и львят
задолго до Нужды» он рёк мне
И одним движением пальца толкнул опасность
На вершину мыса надвинул чёрную бровь
И невесть откуда просыпал фосфор
«Чтобы видел ты» он рёк «внутри
своей плоти
жилы калия марганца
и обызвесткованные
остатки старой любви»
И как сильно тогда сжалось сердце моё
в первый раз затрещала внутри меня древесина
ночи той что уже приближалась верно
крик сыча
кого-то кто был убит
в мир людской направив ручей кровавый
Впереди себя, вдалеке, на краю души
я увидел как тайно шествуют
маяки высокие землеробы Башни на траверзе над обрывами
Звезду трамонтаны Святую Марину с бесами
И совсем глубоко за волнами
на Острове с масличными бухтами
мне на миг показалось Того рассмотрел я Кто
отдал кровь свою чтобы я воплотиться смог
как восходит он по шершавой тропе Святого
в который раз
И в который раз
опускает пальцев кончики в воду Геры
и огни зажигают пять наших сёл
Папа́дос Месагро́с Палео́кипос
Ско́пелос и Плака́дос
достоянье и власть моего поколения
«Но теперь» он рёк «и другой стороне твоей
наступило время на свет явиться»
и быстрее чем я начертал в уме
знак огня или знак могилы
Наклонясь туда где никто бы не смог увидеть
руки выставив
пред собою
он огромные вырыл Полости в почве
и в человеческом теле:
полость Смерти для Младенца Грядущего
полость Убийства для Праведного Суда
полость Жертвы для Честного Воздаяния
полость Души для Чужого Долга
И ночь, анютины глазки
древней
Луны распиленной ностальгией
с руинами заброшенной мельницы с ароматом навоза беззлобным
заняла во мне место
Изменила размеры лиц Перераспределила вес
Моё твёрдое тело было якорем спущенным
в толчею человечью
где ни звука кроме
стуков плачей ударов в грудь
и трещины на стороне обратной
Какого племени небывалого был я отпрыск
лишь тогда я понял
что мысль Другого
наискось как стеклянное остриё
или Правда меня прорезала
Я увидел в домах отчётливо будто вовсе не было стен
как проходят старицы с лампадкой в руке
морщины на лбах и на потолках
и других увидел молодых усатых опоясывавшихся оружием
молчаливо
два пальца на рукояти
век за веком.
«Видишь» рёк он мне «это всё Другие
и нельзя Им быть без Тебя
и нельзя без Них быть Тебе
Ты видишь» рёк он мне «это всё Другие
и нельзя без того чтобы ты их встретил
если хочешь чтобы твой образ был нестираем
и собой остался.
Потому что многие из них в чёрных рубашках ходят
многие говорят на языке хирогриллов
и есть среди них Сыроеды есть Водные Дикари
есть Ненавистники Хлеба есть Бледнолицые есть Новостервятники
связка и число оконечностей на кресте
Тетрактиды.
Если вправду ты выстоишь встретив их» он мне рёк
«жизнь твоя обретёт клинок и путь» он мне рёк
«К своему оружию каждый» он рёк
И тот, кем воистину был я Много веков назад
В огне ещё зеленящийся От неба не отсечённый
Вошёл внутрь меня И сделался
тем, кто я есть
В три часа пополуночи
вдалеке над бараками
первый запел петух
Я Прямые Колонны увидел на миг на Метопе Могучих Зверей
и Людей несущих Богопознание
Обрело очертания Солнце-Архангел, навек одесную меня
ТАК ВОТ ЖЕ я
и мир, сей малый и великий!

Страсти