Последние первые планетяне

С этими показавшимися Давыдову хорошими новостями молодой начальник и прибыл на службу. Явившись позже обычного, он застал в управлении лишь Максим и старика Хоева. Ему все утро не терпелось поделиться маленькой удачей с подчиненными, и потому Николай был заметно разочарован, когда занятые офисной рутиной офицеры восприняли принесенные вести холодно, почти без интереса. Только Борис Хоев, пожалуй, удостоил их каким-никаким вниманием и тотчас подметил, что, как патрульный будет готов к службе, необходимо скорее отправить его записать показания Акимовых касательно недавних событий. Вопреки общему решению градоначальника и полицейских оставить вражду фермерских семей позади, дело об убийстве Алека Ящинского пока оставалось не закрыто. Акимовы решительно не признавали вины. У старика Хоева – тут Давыдов был солидарен с многоопытным коллегой – оставалось ясное предчувствие, что история еще даст знать о себе в будущем, а значит, к ней необходимо подойти во всеоружии.

Николай, кроме того, не без удовольствия отметил, как совпали его собственные мысли по этому делу с предположением бывалого законника. Тем не менее, сдержанность старика по отношению к поступившему распоряжению немало подпортила позитивный настрой на день.

В обед, когда Давыдову сообщили из мастерской, что готовы получить синтетиков для переоборудования, управление оставалось еще пусто. Старшина был вынужден звать Максим на помощь в транспортировке машин. Офицеры вместе отправились в гараж и, когда грузили андроидов в служебную колымагу, Николай вдруг заметил, как пассивно раздражена коллега. Максим не обронила ни слова с тех пор, как вышли из управления, и, так как для девушки это было обычное поведение, Давыдов не предал наблюдению особого значения.

Он понял: что-то не так, – уже слишком поздно, когда при погрузке второго синтетика Максим резко отшвырнула машину, и та с грохотом впечаталась в стенку багажника. Николай удивленно развел руками, и проступивший у коллеги оскал наконец всерьез обеспокоил его.

– Ты чего, Макс? – растерянно спросил Давыдов и стал укладывать синта так, чтобы он не повредился при перевозке.

Девушка расположилась чуть позади, однако Николай отчетливо слышал, как, вскипая, она тяжело дышит. Снисходительный тон старшины явно усугубил ситуацию.

– Вы же это не серьезно? – наконец вымолвила Максим, но Давыдов, посмотрев на нее, лишь удивленно пожал плечами. – Бросьте, – тогда настояла девушка. – Не можете вы правда все утро радоваться тому, что нам разрешили раскурочить одну из казенных хреновин?

– Я не понимаю, – снова в недоумении застыл Николай. – Мне уже нельзя насладиться маленькой удачей? Не так много их было за последнее время…

Максим, не церемонясь, перебила на полуслове:

– Удаче? – сердито переспросила она. – Хотели сказать: подачке?

– Нет, пожалуй, я сказал ровно то, что собирался, – отозвался Давыдов. Он утрамбовал андроидов и, чувствуя, что напрасно завел этот разговор, теперь сам в раздражении захлопнул багажник. Усаживаясь в водительское кресло, Николай договорил: – А ты, как мне кажется, – махнул он рукой, – переживаешь все чересчур остро. Сделали ли нам своего рода одолжение? Конечно. Однако могли не делать, так что я выбираю искать светлые стороны.

На миг показалось, девушке не́чего ответить, однако, когда Давыдов с усилием вдавил барахлящую кнопку стартера, она все-таки повернулась к старшине и насмешливо фыркнула.

– Ничего себе… – сказала Максим. – Поразительно, как должность влияет на человека.

– *Это* еще что значит? – переспросил Николай уязвленно.

– Вот вы никогда не пересекались с начальником Громовым, вечный ему покой, и все-таки становитесь хре́новой его копией. Зачем-то перенимаете все дурные черты.

Пока со скрежетом отворялись ворота гаража, Давыдов не отвечал и только изумленно таращился на коллегу. Максим, вполне вероятно, была единственной в управлении, кто смел открыто утверждать, будто Василий Громов не был во всех отношениях святейшим из людей, достойным увековечивания в памятнике рядом с тем, что уже отбрасывает тень на городскую площадь. Притом самое удивительное, думал Николай, ее слова, которые другие, несомненно, сочли бы за осквернение светлой памяти старшины, вовсе не казались сказанными из какой-то потаенной злобы или обиды, или чувства вины, которое у каждого выражается по-особому, а порой принимает противоречивые формы. Совсем нет. Сказанное Максим звучало как что-то вполне рациональное, над чем девушка усердно раздумывала не один месяц или даже не один год. То есть еще при жизни прежнего начальника.

В глазах большинства, с кем Николай имел честь познакомиться со дня приезда, такого рода суждения выглядели крамолой и очевидно клеветой. Молодой офицер не желал подавать виду, будто слова коллеги заставили всерьез призадуматься над наследием предшественника.

– Не считаешь, Макс, что таков здоровый адаптационный процесс? – наконец произнес Давыдов, когда ворота отворились, и путь был свободен. – Может, происходит ровно то, что и должно? А иного пути просто нет?

– Вы знаете, что есть, и все равно боитесь, как боялся Громов.

Николай раздраженно вдавил педаль газа и, даже не оглядевшись хорошенько, выехал на дорогу. Послеобеденные улицы Борей-Сити, к счастью, пустовали. Только раз в несколько минут откуда-то из дворов на широкую полосу Тракта лениво вытекали груженые провиантом фермерские пикапы. Направив автомобиль в мастерскую, располагающуюся в северной части города, не так далеко от офисов «рудников», Давыдов перевел дух и спросил:

– Говоря про «другой путь», ты не пытаешься вернуться к тому спору про Моргунова?

– Если и так, – отозвалась Максим, – почему не повторить? Много чего случилось…

– Не припоминаю.

Девушка, вспрыснув, развела руками:

– Мне придется подыграть? – Максим взглянула на начальника удивленно и как будто даже разочарованно. – Ой, не глупите, Николай, прошу! – выпалила она наконец. – Как можно после всего, что произошло, делать вид, будто Моргунов еще ненавистен вам?! Он буквально дважды спас наши задницы!

– Так я не отрицаю важности влияния Михаила на недавние события, – успокоившись, ответил Давыдов. Он сделал выразительную паузу, покачав головой, после этого договорил: – Я лишь сомневаюсь, что все было сделано безвозмездно.

Максим ожидаемо закатила глаза.

– Я вам поражаюсь, – пробурчала девушка.

– Моргунов приводит людей помочь угомонить Ящинских. Говоришь, он поступил так без всякой задней мысли, лишь потому что он ответственный житель Борей-Сити? – Давыдов взглянул на собеседницу, и та не слишком уверенно, но кивнула. – А я вот сильно сомневаюсь в его бескорыстии, – тогда возразил Николай. – Каждый в городе, ты в том числе, знает, что у Моргунова натянуты отношения с корпоративными фермерами. Сай Ящинский был одним из первых в длинном списке его политических оппонентов. Я не говорю, – махнул свободной от управления рукой Давыдов, – что люди Моргунова поступили так, как поступили, по приказу Михаила. Возможно, была трагическая случайность. Зачинщиками в любом случае выступили Ящинские. Но произошедшее выгодно Моргунову, и это скверно.

– Скверно, – тем не менее с явным скептицизмом передразнила Максим. – Всегда люди зацикливаются на том, что удобно *их* мнению и игнорируют доводы других. Вы не лучше.

Стараясь не терять из виду дорогу, Давыдов вполоборота поглядел на собеседницу.

– Объяснись-ка, – бросил он с интересом.

– Неужели все успели забыть, как Моргунов подсобил с поисками Громова? – Девушка многозначительно скрестила руки на груди, мол, придется постараться оспорить приведенный аргумент. – Уж здесь двум мнениям не бывать – это безвозмездный поступок, – ухмыльнулась Максим довольно.

Девушка все же напала не на того. Николай сам был заядлый спорщик. Дело не давало покоя, и они много в тайне обсуждали его с Борисом Хоевым, которого справедливо полагали мудрее молодого начальника, и с которым у того возникла особая связь после перестрелки на ферме Ящинских. Он тотчас вспомнил одну из недавних их бесед и сказал:

– Разве что, Макс, мы не упускаем из виду некоторую выгоду для Моргунова. – Можно было счесть, офицер скорее издевается, однако слишком уж он был хмур и серьезен. – Какую, спросишь? – продолжил Давыдов. – Михаил, несомненно, умен и, хотя ненавидит корпов всей душой, он хорошо осведомлен о принципах их работы. Он понимал, что, пока судьба Громова неизвестна, нового старшину не назначат. Не на постоянной основе…

– Что с того? – нетерпеливо переспросила Максим. Девушка заметно насупилась – она понимала, к чему ведет начальник, и кажущаяся логичность мысли не нравилась ей.

Николай, чувствуя замешательство, не без удовольствия надавил:

– Ситуация проста как дважды два. Шельмец желает сплести делишки с деятельностью полиции, и временный начальник был ему не помощник. Никто бы не взял ответственность в столь шатком положении. Вот постоянный… – протяжно договорил Давыдов, – постоянный – другое дело. Открой глаза, Макс! Этот человек стремился ускорить процесс ради собственной выгоды. Лови меня на слове. Как только перестанут скорбеть по Василию, он тотчас примется за дело. Не поддамся, – демонстративно замотал головой Николай.

– Может сто́ит? – впрочем, возразила Макс. – Нельзя, как другие, упорно отрицать, что ресурсы Моргунова изменят положение дел в Борей-Сити. Позволят избегать трагедий…

– Не надоело крутить одну пластинку?

– Я просто уверена: время настало. Разве вы не чувствуете, как подул ветер перемен? – (Давыдов иронически пожал плечами.) – Да им буквально развеяло прах Громова по чертовой пустоши! – почти вскрикнула девушка, однако быстро успокоилась. – Не смейте усомниться в моем уважении к этому человеку, – сказала она, – однако были вещи, в которых он ошибался, а остальные закрывали глаза. Тупое нежелание вести дел с Моргуновым было такой ошибкой. В ваших силах все изменить…

Давыдов слышал, что девушка еще говорит, но слов уже не разбирал. Не пытался даже – мысли были заняты другим, а именно сочувствием к самому себе, что на его долю человека, прибывшего на Запад по нелепейшей случайности, выпало это нелегкое бремя решить судьбу целого поселения. Николай невольно припоминал все эти неоднократные разговоры не только с Максим, но и с первым помощником, Хоевым, мэром и прочими Леоновыми. Больше всего злило, что эти люди, якобы сильные независимые жители фронтира, как один, перекладывают ответственность за принятие судьбоносных решений на приезжего болвана. Он вспомнил, как ловил себя на схожей мысли в первый день в Борей-Сити, когда прочитал газетную заметку и немало удивился, что работа управления заглохла в ожидании незнакомца со стороны. Словно он, Николай Давыдов – панацея, пилюля от всех болезней в мире беззакония.

Это, в свою очередь, навело молодого начальника на неожиданное заключение, что при всей беззаветной любви и преданности родному краю, фронтирцы тем не менее решительны лишь в бездеятельности и трусости прикладывать свою руку к изменениям на взрастившей их земле. Они кричат, вопят, срывают голоса, заявляя о том, что «подул ветер перемен», и нужно срочно рушить прежние устои и возводить на их руинах новые. Но все-таки стоят в стороне и ждут, пока за них это сделают другие. Поэтому они вечно цепляются за отчаянных одиночек, как старшина Громов, готовых положить жизнь на то, чтобы добиться маломальского успеха. И на пришельцев издалека, вроде Николая, которым нечего терять, ведь в случае неудачи их попросту отошлют назад, в Большое Кольцо, без объяснений и критичных последствий. Они садятся на плечи таких людей, давят, указывают, как лучше будет поступить, чтобы потом, не шевельнув и пальцем, наблюдать положительные изменения, во всеуслышание заявляя, будто стояли у самых истоков прогресса.