Последние первые планетяне

Глава шестая. В ожидании ветра перемен

«Многие удивятся, но легендарная преданность фронтирцев родине – один из главных мифов, развенчанных мною в странствиях по Западу. Вопреки расхожему мнению, эти люди ненавидят землю, на которой родились, точно так, как мы, дети цивилизации, ненавидим грязные подъезды и очереди в сетевых кофейнях. Другое дело, что, как мы, они никогда не знали иной жизни. Потому мирятся с тем, что имеют – лишь бы не иметь еще меньше…»

Р.Р.

Из заметок о Западе, 22** год

27

Всю неделю после обнаружения пропавшего законника Николая Давыдова посещали тревожные сны, и ночь перед похоронами не стала исключением. Николай вскочил ни свет ни заря. Улицы Борей-Сити оставались еще поглощены утренним полумраком, и, только подойдя к приоткрытому окошку вплотную, можно было услышать, как тихонько цокают по мостовым каблуки первых прохожих.

Давыдов сел на кровати и растерянно огляделся. Мелкая комнатушка общежития, куда начальство пристроило его на время расследования, давно стала привычна ему, однако все же случались редкие дни, когда спросонья Николай не узнавал ее. В такие нечастые моменты со странной тоской он вспоминал прошлую квартиру в Бинисе. Тоже служебное жилище, только большое и ухоженное, оно было наполнено воспоминаниями о событиях многих лет жизни в мегаполисе. Бурные вечеринки, неожиданные знакомства, постыдные случаи, гневные ссоры. Различные вещи в той квартире, порой даже неизвестно откуда взявшиеся, содержали в себе память о развернувшихся вокруг событиях. В этом состоит определенное очарование родного гнезда, порой задумывался Давыдов. Приходишь домой, отягощенный дурными мыслями или просто не в духе, и окружающие предметы, навевая истории, невольно помогают забыться. В этом смысле комната общежития была совершенна пуста и безлика. В каком бы измученном состоянии Николай ни возвращался со службы, комната не дарила ни капли покоя – ничем не радовала. Давыдов неизбежно оставался один со своими переживаниями. В последние недели одиночество стало для него особенно мучительно.

Поднимая в памяти злоключения последнего времени, Николай доковылял до ванной и привычным хлопком зажег свет. Он уставился в появившееся в зеркале отражение и отчего-то в первый миг ужаснулся ему. Как всякий раз за последние дни, таращащийся в ответ человек показался незнакомым. Было ли дело в хроническом недосыпании или общем настроении, но Николай Давыдов в зеркале выглядел явно старше себя настоящего. Бледный, с синюшностью под пустыми глазами и морщинами внизу лба, он был совсем уж измучен и потерян. Николаю хотелось, чтобы кто-то пожалел его, но глупо полагал себя недостойным внимания на фоне того, что приключилось с достопочтенным Василием Громовым.

Хотя пора выдалась не в меру богатой на события, первые сутки после злополучного звонка Давыдов помнил, будто это произошло накануне вечером. Он еще видел себя сидящим в кресле на заднем дворе дома Леоновых, видел растерянное лицо Камиллы, принесшей вести, и перекошенную от испуга физиономию мэра. Помнил, как первый помощник истошно мотал головой, словно пытался пробудиться от мучительного кошмара. Эта в целом молчаливая, но выразительная сценка крепко засела в памяти Николая.

За этим последовал калейдоскоп безумных событий, не в меньшей мере повлиявших на состояние Давыдова. Был напряженный выезд за город в сопровождении коронеров, встреча с Максим, долгие сборы для спуска в каньон. Когда первая группа в составе самого Николая и двух девушек-офицеров ступила в лабиринты местных пещер, где ко всеобщему удивлению и было найдено тело, ночь оттрубила свое, и грозные ущелья медленно заливались красноватым отсветом прометея.

Подземные коммуникации между тем с первых минут показались Давыдову не вполне естественными. Тут и там, пока офицеры уверенно углублялись в пещеры, встречались следы присутствия человека: стальные распорки, слабо заметные указатели, выбоины для фонарей. Николай смекнул, что, вне всякого сомнения, это место в те или иные времена использовалось для каких-то целей. Учитывая, что деятельности корпораций здесь, по словам старожилов, не велось, можно было предположить, что кто-то проворачивал под покровом подземной тьмы и тишины свои незаконные делишки.

Домыслы молодого начальника лишний раз подтвердились, когда в первом же крупном каменном зале обнаружились следы недавней «уборки». На засыпанной мелким песком земле просматривались следы не одного десятка ног – ни Макс, ни сделавший страшного открытия синтетик, несомненно, не могли так сильно наследить за несколько минут суетных поисков. В некоторых местах в сторону выхода явно волочили громоздкие предметы, верно, ящики или бочки. Получаса не понадобилось прийти к очевидному заключению: пещеры использовали в качестве тайника или схрона, или перевалочного пункта – словом, бандитского логова.

Тело Василия Громова, невесть как оказавшегося в таком месте, обнаружили в дальней части пещеры, куда не каждый человек еще найдет смелости и терпения забраться. С учетом прошедшего от пропажи времени оно было уже в безобразном состоянии. Николаю пришлось собрать волю в кулак, чтобы подойти к останкам и убедиться, что те облачены в офицерскую, как у него, форму. Рядом с телом отыскался разбитый коммуникатор старшины. И револьвер, из которого, как затем выяснилось, произвели два выстрела, однако, по всей видимости, не в этой самой пещере, потому как вокруг не нашлось ни гильз, ни следов попадания. Громов был дважды ранен в живот и единожды в грудь, отчего, почти наверняка, и скончался. Коронеры усердно трудились все утро, и к обеду детали бесчестного убийства были известны не только представителям полиции, но, как кажется, всему городу.

На целые сутки Борей-Сити застыл, шокированный этим известием. Хотя предполагал подобную судьбу любимого законника с первого дня пропажи.

Затем жизнь в поселении потекла привычным чередом. Люди судачили о случившемся, но меж тем не оставляли обыденных дел и привычек, связанных по большей части со стартом нового фермерского сезона. Целую неделю, пускай сопряженную с неимоверной плотностью дел, Давыдов даже убеждал себя, что это дело ничем не отличается от любого, что попадались ранее. Он старался думать об убийстве Громова так, как думал об убийстве Алека Ящинского, то есть не вплетая собственную судьбу в развернувшееся расследование. Какое-то время этот самообман работал. Лишь накануне похорон, когда город готовился прощаться со старшиной, и о трагедии вновь заговорили на каждом углу, до Николая дошло, что эти события означают в контексте его собственной жизни. Как специально, тем же днем от руководства из Большого Кольца пришла директива о назначении Давыдова постоянным начальником.

Таким образом, в этот день Николай проснулся в некотором смысле другим человеком. В серьезном как никогда статусе и с пугающим грузом на плечах. Не удивительно, что сон его был неспокоен, а отражение в зеркале испугало. Это было прощание с Василием Громовым и одновременно с тем начало новой главы жизни Николая Давыдова.

28

Несмотря на продолжающееся расследование, а потому возможность обнаружения все новых фактов, почти все полицейские встали на сторону градоначальника Леонова, когда тот предложил провести похороны старшины как можно скорее. Николай вынужденно примкнул к большинству и со временем согласился, что прощание с многоуважаемым членом общества пойдет на пользу и законникам, и всему городу, которому за эти недели крепко досталось.

За несколько часов до церемонии, запланированной в церкви Святой Вдовы на полдень поразительно ясного и погожего дня, Николай Давыдов встретился с первым помощником и его невестой в паре кварталов от центральной площади. Провожая Диану до школы, места ее работы, товарищи обсуждали, как проводятся подобные мероприятия на Западе, где зачастую традиции вгоняют чужаков в ступор.

Как выяснилось, ничего из ряда вон Давыдову ожидать не приходилось. Церемония, со слов невесты Минина, не должна отличаться от всего того, что новый старшина мог лицезреть дома. Единственное в ритуале, что виделось Николаю не вполне обычным, было развеивание праха по фронтирской пустоши, на чем Громов настаивал в своем старом, но действительном завещании. Местами напоминающий традицию предков, этот жест преданности и беззаветной любви к родине считался почти обязательным среди уроженцев Запада. Потому Давыдов счел правильным скрыть пренебрежение. Тем более, в отсутствии у Громова какой-никакой родни, церемонию вызвался совершить лично первый помощник.

Когда молодые люди подходили к школе, и отовсюду из дворов навстречу повылетала беззаботная детвора, обсуждать похороны стало неловко. Беседа перетекла в русло куда более насущное, то есть в размышления о том, как теперь будут обстоять дела в управлении, когда свершилась официальная передача власти.

– Без обид, мальчики, в этой ситуации больше всего жалко Милу, – ни с того ни с сего вымолвила невеста Минина, однако тут же осеклась: – Знаю, плохо так говорить, когда Илья в коме. Я вижу, как изводится Марк. Но Князевы всегда казались парнями, готовыми к такому, верно? – (Первый помощник с Давыдовым переглянулись, и оба неуверенно кивнули). – Мила – другое дело, – тогда сказала Диана. – Она строит из себя крутую независимую девчонку, но Громов подарил ей цель в жизни. Освободил от семейных дел, в которых та задыхалась. Она кое-как справлялась с пропажей, а теперь станет хуже. – Девушка, насупившись, поглядела на спутников и чуть ли не погрозила пальцем: – Вы обязаны приглядеть за ней, ясно?

Прекрасно знакомый с манерами возлюбленной, Минин насмешливо покачал головой.

– Ты драматизируешь, Ди, – бросил он. Как можно нежнее, дабы не обидеть. – Громов, между прочим, и мой наставник. Я уверен, он не хотел, чтоб мы раскисали в непростое время. Мила справится, – заверил Антон.

Девушка, однако, махнув рукой у физиономии Минина, как будто отгоняя назойливую мошку, обратилась к Николаю:

– Хотя бы ты восприми меня всерьез…

– Знаешь, Диана, – почти сразу отозвался Давыдов, нахмурившись, – в этом, вероятно, есть доля истины. Не было дня, как я заступил на пост, чтобы не приходилось удивляться, как сильно начальник Громов повлиял на каждого в управлении. – Он внимательно посмотрел на первого помощника, словно изучая его, и заключил: – В ситуации с Камиллой это проявляется ярче всего. Не подмечал, Антон? Она цитирует Громова чаще, чем поп – Священное писание. Это должно что-то да значить, – пожал плечами Николай.

Молодые люди встали на перекрестке, и Диана, взглянув на часы, дала понять, что у нее есть минута-другая. Они с Антоном заговорили о своих делах, и Давыдов, безынтересный к чужому быту, уличил момент, чтобы присмотреться к зданию школы, рядом с которой пока не представлялось бывать.

Постройка эта, являющаяся одним на город образовательным центром, располагалась к западу от главной площади и, всего в три этажа высотой, не слишком-то выделялась в общем пейзаже приземистого поселения. Некоторыми чертами она походила на ратушу. Была точно так же геометрически правильна и угловата, и сверкала множеством окон. Николаю отчего-то пришло на ум, что в былые времена в этом здании, вероятно, располагалась вовсе не школа, а неизвестного назначения департамент. Во всяком случае, он невольно сравнивал эту скучную, будто назло врезанную в городские улочки постройку со школами, которые знал в Бинисе и других мегаполисах Большого Кольца. Он не мог поверить, что эта бетонная клетка точно так же предназначается для воспитания молодых поколений, как те, другие. У школы не имелось заднего дворика, – потому как почти сразу начиналась череда прочих угрюмых построек, – не было газона для игр, спортивной площадки, цифрового корта. Дети уныло стекались ко входу, как клерки поутру стекаются к офису ненавистной фирмы, и затем просто бесследно терялись в ее стенах до окончания занятий.