Последние первые планетяне

Его понесло в столь несуразные теории, что люди Моргунова, не одаренные, в отличие от офицеров полиции, терпением или чувством такта, стали злобно освистывать сошедшего, по их мнению, с ума фермера. Они насмехались над ним непристойным образом и требовали скорейшей сдачи, пока он, эдакий идиот, не сгубил себя и всю проклятую семейку в придачу.

Как ни старался Давыдов утихомирить бранящихся, ничего не вышло. Час медленных, как таяние полярных льдов, переговоров разом пошел насмарку.

– Да как вы смеете оскорблять человека в его же доме! – в конце концов, не выдержав, завопил Ящинский и так лихо высунулся из окна, что чуть не вывалился наружу. – Мерзавцы! В былые годы всех перестрелял бы!

Очевидно, фермер бросил это невпопад, однако люди Моргунова, заметно напрягшись, перестали скалиться и посмеиваться меж собой и схватились за оружие.

Будто мороженое в адски знойный день, прямо в руках Николая стал беспощадно таять контроль над ситуацией. Он из последних сил пытался уговорить Ящинского сдаться с миром. Однако теперь, когда цель казалась такой непостижимо близкой, ни с того ни с сего открылся второй фронт конфликта, и борейская полиция оказалась в незавидном положении. Пожалуй, в этом состоял единственный аспект привлечения миниатюрной армии Михаила Моргунова, о котором в спешке и пылу последних событий не сочли необходимым поразмыслить офицеры. Что может так выйти, в критический момент придется иметь дело не только с отстаивающими свою правду фермерами, но также с наймитами бизнесмена, отбившимися от рук в силу своей враждебности к корпоративным выскочкам.

Некоторое время этот сценарий не проявлял себя. Стоило Саю Ящинскому перейти от теорий заговора к реальным угрозам, кровопролитие стало как никогда близко к воплощению.

– Убрать оружие! Живо! – отчаянно требовал Давыдов, обращаясь к толпе и лично к ее командующему.

– Черта с два! – однако отвечала ему толпа и лично ее командующий. – Черта с два мы уберем оружие раньше, чем этот психопат не окажется в наручниках!

Эта бессмысленная перебранка повторилась несколько раз, а Ящинский все продолжал, высовываясь из окна на полтуловища, метаться угрозами в адрес осаждающих его баррикады «захватчиков» и также не помогал ситуации.

В этом замешательстве всех трех сторон пронеслась минута, затем другая, и третья, и с каждым мигом Николаю было все труднее поддерживать видимое спокойствие. Он задышал с усилием, принялся нервно дергать за ворот полицейской рубашки, впивающейся, как казалось ему, в горло, словно затянутая на висельнике петля, и уже не выпускал рукояти висящего на поясе револьвера. Спина взмокла под одеждой, равно как лоб под полями шляпы, и Давыдову приходилось постоянно протирать лицо, чтобы струящийся ручьями пот не щипал глаза.

Положение усугубляла самокритичная натура офицера. Николай крутился из стороны в сторону, как заведенный, и всякий раз, наталкиваясь на пристальные взгляды коллег и людей Моргунова, ощущал их на себе не иначе, как выражение насмешки и даже презрения к общей мягкотелости и нерешительности старшины. Только взор Бориса Хоева, казалось, не выражал ничего. Лишь потому, что старик уже давно все решил по поводу Давыдова – мол, он повидал на своем веку предостаточно законников, чтобы с первого взгляда определять, кому найдется роль на жестоких подмостках фронтира, а кому нет. Николаю там места не находилось.

Впрочем, разумеется, все это являлось не более чем плодом больной фантазии впервые оказавшегося в подобной ситуации офицера. Коллеги действительно смотрели на него, но не потому, что удивлялись или стыдились его неуверенности, но потому что чувствовали ровно то же и всего-то хотели убедиться, что не подводят старшину. В одном только оказался прав опешивший начальник: спокоен и рассудителен оставался старик Хоев. В следующие минуты его хладнокровие, вполне вероятно, спасло Давыдову жизнь.

Когда градус разразившейся перепалки достиг возможного максимума, и из людей, как из труб котельной, превысивших допустимое давление, повалил пар злобы, какое-то странное шевеление произошло в окне, соседнем с тем, из которого выплескивал словесные нечистоты Сай Ящинский. Раздернулись шторы, и кто-то поднял створку, пытаясь высунуться наружу – верно, надеялся вступиться за оговариваемого родственника или, наоборот, перехватить уже инициативу в переговорах, дабы сойтись с полицией на мировой. Неизвестный герой, однако, не успел ни того, ни другого. Он только спровоцировал переполох. Из рядов моргуновских прихвостней донеслись последовательные выкрики: «Берегись, оружие! В укрытие! Ответный огонь!», – и все вместе, игнорируя указания Давыдова, люди бизнесмена испуганно открыли пальбу по дому. Фигура в отворенном окне исчезла, а вместе с ней и Сай, и вообще снующие туда-сюда тени растворились в свету как по щелчку пальцев.

Сверху послышался детский плач, и имение разом поднялось на уши. На нижнем этаже стали подручными предметами вышибать окна и готовиться к последней обороне. Из кухни в сторону автомобильного дворика, где засели законники, практически не глядя разрядили пару револьверных барабанов. Потерявший ориентацию в пространстве и, главное, происходящих событиях, Николай еще стоял на ногах, когда прогремели выстрелы, и лишь отчаянный рывок Бориса Хоева спас молодого начальника от пули. Он толкнул Давыдова в грудь, и офицеры вместе повалились на землю, глотая поднявшуюся пыль, но зато, закрытые корпусом одной из фермерских машин, остались целы и невредимы. Николай только ударился затылком о дверцу автомобиля, и его так хорошо встряхнуло, что даже привело в чувства.

В следующий момент Давыдов уже сидел на земле, прислонившись к кузову спиной, и помогал, вполне вероятно, спасшему его коллеге принять схожее положение. Он оглядывался по сторонам и видел теперь все ясно и ощущал, что уверенность, если не возвратилась к нему, то, во всяком случае, целиком и полностью оказалась перекрыта инстинктом самосохранения, а также долгом перед подчиненными, которых он лихорадочно отыскивал глазами. Времени много не понадобилось. Едва прогремели выстрелы, Камилла с Мининым отскочили на край дворика, за жестяную цистерну. Они укрывались теперь метрах в восьми от сидящих на земле старшего офицера и Хоева.

На противоположной стороне дворика прятались люди Моргунова. Вконец наплевав на присутствие офицеров полиции, они по очереди обстреливали первый этаж особняка, помогая товарищам занять выгодное для атак положение. Прихвостни бизнесмена, – который как знал, что не стоит лезть в это дело самолично, – все до последнего являлись бывалыми участниками вооруженных стычек. Они действовали даже слаженнее отряда законников.

Все же с приходом в себя Николая к полицейским пришло подсознательное понимание того, как следует действовать. Стремительно перегруппировавшись, пока Ящинские занимали позиции у разбитых окон и, верно, уводили детей в дальнюю часть особняка, они подобрались за счет укрытий так близко к дому, как только представлялось возможным. Из-за грузовика, за которым спрятались Давыдов с Камиллой, даже насквозь просматривалась через окно кухня и часть обеденной комнаты. Пускай укрывшихся там Ящинских все равно было не видать.

Вопреки надежде, даже Николай теперь отдавал себе отчет, что продолжению диалога не случиться ни в каком виде. Пустив несколько очередей по моргуновским «миротворцам», Ящинские четко дали понять, что станут отстаивать право на справедливость до самой своей смерти. Во всяком случае, так за семью решил Сай. С того самого мига, как он исчез в проеме при первых выстрелах, от него не исходило ни звука. Хотя, совершенно точно, его не ранили, потому как всякий раз, как Ящинские открывали огонь, его лысоватая макушка высовывалась из окна уже второго этажа, где он засел с охотничьей винтовкой в обнимку. Очевидно, глава семейства жаждал отмщения за сыновей и нападки со стороны так называемых заговорщиков. Он был готов подставить под удар весь род, лишь бы добиться параноидальной своей цели.

Воспользовавшись коротким затишьем, Давыдов собрал товарищей в укрытии:

– Дороги назад нет! – сказал он, проверяя, дополна ли заряжен револьвер. – Мы сейчас в таком положении, что будем отстреливаться, пока с одной стороны не кончатся люди!

Камилла с первым помощником никак не отозвались, а Хоев, зажимая губами патроны для ружья, лишь фыркнул.

– Предлагаю следующее! – покачав головой, продолжил Николай. – Кретинов, которых притащил Моргунов, не переубедить сложить оружие! Так что применим их как отвлекающий фактор! Сечете? – нервно подмигнул он.

– Поняла! – внезапно бросила Леонова. – Позволим перестреливаться с Ящинскими на расстоянии, а сами проберемся в дом!

Первый помощник, быстро выглянув из укрытия, тотчас упал на одно колено.

– Тяжело будет, но я согласен! – сказал Антон. – Прорвемся внутрь и пресечем бардак на корню, пока эти безумцы не устроили в морге перенаселение! Верно, босс?

Давыдов ничего не ответил и только поглядел искоса на Бориса Хоева. Старик зарядил в ружье последний патрон и кивнул, мол, считает план сносным, хотя и опасным.

Лишь тогда начальник вымолвил:

– Решено. Выступаем при первой возможности.

Несколько минут потребовалось борейским офицерам, чтобы собраться с духом. Лишь только люди Моргунова с Ящинскими сделали передышку в своей обоюдной бессмысленной канонаде, полицейские рванули с места поперек дворика. Они понеслись к восточной стороне имения, откуда не только не велся огонь, но где также располагался черный ход. В последний момент, конечно, решили, что Хоев сделал уже предостаточно этим вечером, и ни к чему ему рисковать в подобных маневрах. Борис остался в укрытии, и, когда сослуживцы выскочили на открытое пространство перед особняком, залпом из ружья оставил стремительную перебежку незамеченной противником.

Первая часть до безумия опасной задумки, таким образом, была осуществлена, однако ни Николаю, ни Камилле, ни Минину это не внушило особой уверенности. Они подобрались вплотную к дому и теперь могли слышать, как яростно внутри переговариваются члены семьи Ящинских. Во дворе их перекрикивания из комнаты в комнату почти полностью поглощались грохотом взрывающихся с обеих сторон выстрелов. Тут же, под окнами, слова звучали четко, и у офицеров холодок бежал по спинам – до того страшен и праведен был гнев этих людей.

Давыдов двигался во главе миниатюрного отряда и, хотя старался не забивать голову сторонними мыслями, тем не менее невольно удивлялся, откуда взялось столько ненависти в этих мужчинах и женщинах, доселе знавших лишь мирный быт земледельцев. Неужто это все Сай Ящинский, думал он, и его опутывающие, ядовитые, словно дикий плющ, речи? Неужто до того можно заговорить людей, чтобы они поверили в любую белиберду, которую ты, быть может, придумываешь на ходу? Не бывает, тут другое, истерично нашептывал себе Николай, аккуратно шаг за шагом подбираясь к заднему крыльцу.

Пальба на обратной стороне между тем не прерывалась ни на миг, и, воспользовавшись очередным оглушительным раскатом выстрелов, офицеры поднялись по скрипучим ступеням к двери. Как на всех фермах края, черный ход у Ящинских даже не на что было запереть, так что легкая манипуляция со створкой, и полицейские уже, не дыша, пробирались по коридорам первого этажа. Они старались рассредоточиться в доме так, чтобы накрыть отстреливающихся одним махом. Минин с Камиллой направились вглубь кухонных помещений, откуда по двору велся основной огонь, а Давыдов свернул к лестнице наверх. Он надеялся лично пришпорить слетевшего с катушек главу клана.