Камень. Книга 10

* * *

Баронесса Александра фон Мольтке с трудом открыла глаза и еле смогла сфокусировать взгляд на худощавом мужчине в строгом костюме, стоящем прямо напротив нее. Минуту баронесса пыталась окончательно прийти в себя, а когда ей это более или менее удалось, осмотрелась сквозь опущенные ресницы — она явно находилась на корабле, судя по иллюминаторам и характерной для судов мебели. Слева, как оказалось, расположился еще один мужчина, тоже обряженный в вечерний костюм. Попытка пошевелиться ни к чему не привела — и руки, и ноги женщины оказались крепко привязаны к стулу или креслу, — а вернувшийся к нормальному функционированию тренированный мозг принялся судорожно анализировать сложившуюся ситуацию. Но данных для анализа не хватало — последним, что помнила фон Мольтке, было такси, в котором она передвигалась из театра после, как ей казалось, удачно проведенной попытки напрямую связаться со своим куратором из Центра.

— Где я? — на немецком прошептала баронесса пересохшими губами. — Кто вы такие?

Ответа не последовало, однако абсолютно седой мужчина, который все это время находился сбоку, шагнул к ней и приложил к губам фон Мольтке стакан с водой. Резкое движение, и «седой», чуть не выронив стакан, снова отодвинулся в сторону с комментарием на русском:

— Ишь, как гривой машет, кобылка необъезженная! Ничего, мадама, мы тебя в стойло по-любому поставим!

Баронесса, все прекрасно понявшая, но не испытывавшая по этому поводу никаких иллюзий, гордо вскинула голову и сначала с трудом из-за пересохшего языка, а потом и более уверенно заявила на немецком:

— Я не буду пить отраву, которую вы мне подсовываете! Засуньте себе этот стакан… — и выдала непереводимый поток площадной брани. — Я баронесса фон Мольтке, подданная германского императора! Вы не имеете никакого права удерживать меня силой, русские ублюдки! Я требую немецкого посла в России, с которым меня связывают дружеские отношения!

Ее не перебивали, а когда фон Мольтке закончила, «худощавый» хмыкнул и обратился к «седому»:

— Петрович, ты понял, что мадама так экспрессивно нам пролаяла?

— Стандартный набор, Олегыч, — ухмыльнулся тот. — Мол, отраву она пить не будет, а стакан мы можем засунуть себе… — «Седой» неопределенно помахал рукой. — Потом грязно ругалась, а в конце зачем-то потребовала немецкого посла в России. Вот глупая, где я ей на Лазурном берегу возьму этого важного кренделя под дипломатическим прикрытием?

— Может, она хочет посетить Москву? — задумчиво протянул «худощавый». — Легко можем устроить. Но, боюсь, основных достопримечательностей столицы мадама не увидит — из решетчатых окон внутренней тюрьмы Корпуса вид на Кремль не открывается. Зато у нее будет отличный шанс во всем многообразии оценить красоты Мордовии, где наша баронесса рискует провести последующие лет эдак тридцать. — Лицо Олегыча неуловимо приобрело угрожающее выражение: — Слышь, мадама, мы офицеры русской контрразведки, и ты тут перед нами хвостом не крути! Мы все про тебя знаем! Быстро рассказывай, по чьему приказу ты попыталась устроить в театре провокацию против Алексея Петровича Нарышкина?

Мыслей в голове у фон Мольтке было столько, что она просто решила действовать самым оптимальным в этой ситуации способом:

— Я вас не понимаю! И буду молчать, пока вы не привезете посла!

«Олегыч» вопросительно посмотрел на «Петровича», который просто пожал плечами:

— Говорит, не понимает нас и будет молчать, пока не привезем посла. Олегыч, не знаю, как ты, но я очень расстроен таким поведением мадамы и очень хочу перейти к активному ведению дознания.

В руке «Петровича» появилась любимая заколка баронессы — острая позолоченная спица, которая в умелых руках представляла собой отличное колющее оружие, — и эту заколку «Петрович» так ловко крутил пальцами, что не оставалось никаких сомнений в больших талантах «седого» при ведении активного следствия.

— Ты не бойся, мадама. — Внутренне похолодевшая женщина не могла оторвать взгляда от бегающей между пальцами заколки. — Будет очень больно, но ласты склеить я тебе не дам. Об одном только тебя прошу — ты подольше в сознанку не иди, не ломай твоему покорному слуге кайф от процесса.

Только громадным усилием воли баронесса не дала себе впасть в истерику, ее начало мелко потряхивать, а спокойный, даже где-то скучающий голос «Петровича», который она старалась больше не слушать, продолжил описывать в подробностях ожидающее ее «удовольствие». Но тут вмешался «Олегыч»:

— Предлагаю пока не переходить к крайним мерам и дать такой красивой мадаме последний шанс не остаться уродливой калекой. Потом, клянусь, она полностью в твоем распоряжении, дружище.

«Петрович» резко повернулся к напарнику:

— Чего ты лезешь? Она уже потекла! Да и я настроился на любимую часть работы! Что еще за шанс?

Баронесса сквозь выступившие слезы увидела, как «худощавый» берет со стола какую-то бумагу и начинает читать:

— Баронесса Александра фон Мольтке, урожденная Александра Генриховна Бергер, дворянка из поволжских немцев, тридцать два года, вдова. В десять лет осталась сиротой и была принята в Смольный институт благородных девиц в Санкт-Петербурге, традиционно находящийся под патронажем императриц Российской империи. — «Олегыч» поднял глаза и презрительно глянул на баронессу. — Тебя, тварь, можно сказать, государыня лично пригрела, выкормила, вырастила, выучила, а ты!.. — Он повернулся к коллеге: — Петрович, все-таки слишком добрая у нас государыня!

— Слишком, — буркнул тот, продолжая крутить пальцами заколку. — И справедливая.

— Это да… Но иногда бывает излишне жестковатой, что при ее-то статусе вполне объяснимо.

— Ага, бей своих, чтобы чужие боялись.

— Ладно, вернемся к нашему увлекательному чтиву. После окончания с отличием Смольного института наша Шурочка Бергер поступает не абы куда, а в крайне престижную Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге. Кстати, отличный выбор, фрау! — ухмыльнулся «Олегыч». — Опять тебя учат, кормят, поят, койку в общаге дают, денежки какие-никакие плотют! Распорядок дня, опять же. И на третьем курсе на нашу со всех сторон положительную, умненькую и красивую Шурочку обращают внимание наши с тобой, Петрович, коллеги из Корпуса и ведут до получения будущей баронессой красного диплома. И уже во время начала прохождения Шурочкой ординатуры нашей юной лепилке поступает предложение, подкупающее своей новизной. Короче, вербанули коллеги ее конкретно, втянули в тесные ряды рыцарей плаща и кинжала нашу синеокую красотулю да научили всякому. Тем более Шура наша немецким владела на уровне носителя языка еще с детства, а в английском, французском, итальянском и испанском ее натаскали еще в Смольном. И после красного диплома и окончания вот такой вот хитрой ординатуры Шурочка Бергер очень неожиданно для многих отправляется служить в военный госпиталь аж в Туркменистан. Петрович, как тебе такой заворот судьбы нашей бедовой мадамы?

— Впечатляет, — буркнул тот. — Прямо завлекательное начало бульварного романа. Но почему-то мне кажется, что Шурочка до Туркменистана не доехала, а всплыла где-нибудь в Германии.

— В Польше она всплыла, Петрович, — хмыкнул «худощавый». — И тут же занялась срочным восстановлением многочисленных родственных связей с тамошними немцами. А через год, как ты и предполагал, наша лепилка перебралась в Германию, устроившись по протекции родни врачом в одну из самых престижных клиник Берлина. В клинике Шурочка тоже не терялась — работала не за звонкую марку, а за совесть, и в кратчайшие сроки сумела сделать себе репутацию как в медицинских, так и в светских кругах, хворые выходцы из которых в большом количестве посещали ту самую клинику. И, о чудо, жертвой профессионального и женского очарования молодой красивой докторки становится шестидесятилетний барон фон Мольтке — очень богатый бездетный вдовец! Бурный, но короткий роман, роскошная свадьба на полторы тысячи гостей, увольнение из клиники и новая жизнь, наполненная балами, светскими приемами и поездками по курортным местам всей старушки-Европы. Барон в полном восторге от молодой супруги — прекрасное воспитание позволяет ей даже в высшем обществе с легкостью выглядеть своей и заводить новые знакомства, перерастающие порой в дружбу. Высшее общество тоже в восторге от бедняжки-баронессы, оставшейся сиротой в далекой холодной России, сумевшей выучиться там на врача и вернуться на горячо любимую родину. Семейная идиллия длилась чуть больше трех лет, но потом у барона случился сердечный приступ, и наша Александра остается безутешной вдовой с таким состоянием, что… — «Олегыч» тяжело вздохнул. — Терзают меня смутные сомнения, что супруг стал мешать нашей Шурочке и не без ее профессиональной помощи прикинул на себя деревянный макинтош. И вот тут, Петрович, наша баронесса, скромно отгуляв положенный приличиями траур, развернулась уже по полной! Балы, приемы, роскошные курорты без счета! И везде баронессу рады видеть, везде она своя! А как болтливы о делах своих мужей подружки и приятельницы Александры! Самое же главное, на очень богатую вдовую красотку, как мухи на некую субстанцию, стали в несметных количествах слетаться женишки со всей Европы. Военные, дипломаты, высокопоставленные гражданские служащие, сотрудники спецслужб и просто отпрыски знатных, влиятельных семейств! Донесения от Шурочки в Центр пошли просто лавиной! Мадама, — «Олегыч» поднял глаза на баронессу, — озвучить твой позывной, которым ты подписывала донесения? Гиацинт. Твой курирующий офицер Нарышкин Алексей Петрович. Кстати, а почему Гиацинт?

Александра все это время прислушивалась к каждому слову «Олегыча» и с ужасом пришла к совсем не утешительному для себя выводу: если эти двое не из русской контрразведки, то ее предали. Вернее, сдали полностью! И в этой ситуации ей остается только молчать и надеяться на чудо…

— Не хочешь отвечать, мадама? Ладно. Но мне кажется, что Гиацинтом тебя обозвали из-за твоих ярких голубых глаз. Вернемся же к нашим баранам. Короче, красивая, после устроенной тобой провокации против твоего же курирующего офицера все переданные тобой в Центр сведенья скомпрометированы и автоматически подпадают под определение дезинформации. Представляешь, подстилка немецкая, какой объем данных нам и нашим коллегам придется проверять и перепроверять, чтобы на стол государю, военному министру, командиру Корпуса и министру иностранных дел легли объективные и подтвержденные сведенья? Чего молчишь, тварь? — Лицо «Олегыча» исказила гримаса, и он заорал: — Петрович, она в полном твоем распоряжении! О целостности организма можешь не заботиться, лишь бы могла языком ворочать!

Вращающаяся заколка еще только начала свое приближение, а Александра уже представляла себе, как в ее пятку впивается острая раскаленная игла. Вспышка воображаемой, но от этого не менее острой боли, и баронесса провалилась в спасительное забытье — тренированная психика сбоя еще ни разу не давала…