Последствия старых ошибок. Том 2

На миг аура профессора замерцала, резонируя, и воля его тоже ослабла на этот самый миг…

Я среагировал почти нечаянно. Противник был дестабилизирован, а чтобы сдержаться и не добить — тоже нужен опыт.

Воля выплеснулась сама, профессор хватанул бесполезного воздуха, посинел…

Маятник! Энергетический разбег наращивал амплитуду, и каждая клетка моего тела с восторгом отвечала его движению.

Это было дикое удовольствие — захватить общее «я» этого зала, смять, как лист пластика, переделать по-своему.

Эрцог ударил по столу ритуальным жезлом, выбивая меня из ритма. Я вздрогнул и выпустил жертву.

Убийство — это слишком. Но я просто не знал, что вот так можно убить!

— Прошу присутствующих тщательнее соблюдать протокол, — поморщился Локьё. — Я понимаю, что многим открывшиеся факты о беззаконии в лучшем из Домов, в доме Нарья, кажутся несовместимыми с реальной картиной мира. Но уверяю вас, господа, капитан Пайел не преувеличивает. Он, скорее, преуменьшает, согласно особенностям своей боевой подготовки. Да, господа, имперские военные стреляют в детей и в женщин. Но даже они не допускают бессмысленного и нелепого издевательства над пленными, в чём, надеюсь, убеждать никого не нужно? Не допускают пыток, запрещённых военной хартией. Пыток, которые оставляют вполне определённые следы и ничем иным при современных методах допроса, кроме намеренного издевательства, считаться не могут. Чувственная природа имперского офицера проста, — эрцог кивнул на меня.

Я, простой и беспомощный имперский парень, занимался в это время дыхательными упражнениями, и одновременно раскачивал горизонтальный «маятник», проводя эмоциональный «захват» эгрегора зала. Дабы убить всяческое пиканье и неподчинение моей воле всех, кто здесь сидел.

И у меня, в общем-то, получалось.

А Локьё теперь уже не просто лукавил. Он издевался:

— Да, в Империи не находят времени для утонченных психических упражнений. Люди там менее чувствительны и не владеют даже собственной нервной силой, не говоря уже о волевом императиве…

Недодушенный мною мужчина мучительно закашлялся. Эрцог встретился с ним глазами, но штатский мотнул головой, отказываясь от медпомощи.

Я не понимал, куда клонит Локьё. Но «раскачался» уже, чисто вошёл в резонанс с эмоциональной составляющей эгрегора зала, подчинил мысли и чувства собравшихся собственной воле и наслаждался этим весьма странным ощущением.

Психика моя пребывала в покое, а мозг — в ленивом размышлении. Он сомневался: я слился чувственно со всеми присутствующими или я — некая эмоциональная надстройка над ними?

Эрцог тем временем продолжал экскурс в историю имперской психической беспомощности и уязвимости.

Зачем он это делал?

Я только что продемонстрировал собравшимся, что владею не только своими эмоциями, но и чужими. И волевой посыл у меня далеко не средний.

Зачем он продолжает ломать комедию?

Или желает, чтобы с ним спорили? Ну, так я ведь не дам никому спорить. Пусть только пикнут. Или от меня… это и требуется?

—… Империя сильнее, чем народы Содружества пострадала от тотальной депрессии. Страшной болезни, привезённой нами с Земли. Болезнь эта была связана с отсутствием цели у цивилизации наших праотцов. Что может быть целью развитого государства, если не цель потребления, полагали они? Ешь, развлекайся и покупай. Этот лозунг и погубил самое ценное — генетическое разнообразие человека. Вы помните, надеюсь, что гены реализуются в зависимости от развития эмоциональных и волевых центров человека. При снижении психических потребностей — падает и генетическое разнообразие. И генетическое разнообразие людей было нарушено невосполнимо, как мы считали. Я вспоминаю сейчас историю, чтобы быть понятым всеми, — подчеркнул Локьё и откинулся на спинку кресла. — Два тысячелетия назад, столкнувшись с проблемой взаимосвязи физического выживания людей с развитием психических качеств человека, мы объединили лучших из тех, кто покинул Землю, в сообщества, положившие начало домам Камня. Но человек слаб. Многие из жестких и даже жестоких приёмов сохранения наследия были нарушены. Мы же тем временем отворачивались от Империи всё больше, полагая, что раз сильные подвержены разложению нравов, слабые уже погибли. К счастью, человек — уникальное творение Вселенной. И ни для кого не закрыты пути, если усилия прилагаются. Мы в странном неравновесии внутри и в недопустимом равновесии снаружи, господа.

Он встал.

— Я заявляю перед лицом всех присутствующих, что в войне с Империй нарушены традиции. Я заявляю это как наследник хранителей традиций. Как глава Дома синего Камня Памяти, о которой следует говорить вслух! Я предлагаю вам к изучению архивы Дома Королевского граната и заявляю, что война ведётся не по причине различия между нашими культурами и не во славу выживания наших народов. Война ведётся за пригодные к эксплуатации территории, для наживы одних и унижения других!

Эрцог сел.

В зале было пугающе тихо.

К чему же клонит Локьё? К тому, что воевать с имперцами-недочеловеками нравственно, а с имперцами-людьми — безнравственно? Но это — неправда. Воевать безнравственно всегда. Или…

Или — этого всё равно не поймут? А истиной может стать в какой-то момент даже нелепый огрызок правды?

— Мы не можем пойти на переговоры с правительством Империи, — продолжил Локьё уже из своего кресла. — Сегодняшнее положение психического равновесия аллеретив сложилось только здесь, на Юге. Только здесь мы можем опереться на собравшихся. Только на тех, кого я выбирал для этого совета поименно.

Он помолчал. Похоже, просто устал говорить. Думаю, эти две недели Локьё и Дьюп, подключив инспектора Джастина, обрабатывали по отдельности тех, кого сегодня собрали вместе. Но дожать будущих союзников должен был «синий» эрцог.

Имперцы стерпят всё, что прикажет лендслер, у нас дисциплина получше. Представителей Содружества приходилось уламывать. Потому основной силой убеждения должен был стать человек, авторитетный для миров Экзотики. А Локьё по-своему уважали даже на Э-Лае.

— Когда-то те из нашего общества, кто ощутил, что мирами движут всё-таки не жадность и желание испражняться там, где застала нужда… — он помедлил. — Просто ушли. Они знали, что нельзя научить человека быть человеком, можно лишь позволить страданиям воспитывать его дух. Мне тоже было бы легче уйти. Я не буду скрывать, что положение наше безвыходно. Мы не в состоянии заключить мир, но и дальнейшая война не приведёт к победе ни одной из сторон. И вы сейчас видели, почему. Я поясню для недогадливых. Противостояние на уровне паутины приведёт к обрывам и напластованиям вариантов событий. Рано или поздно паутина лопнет, и мы погубим всё обитаемое пространство. Понимающие услышат во второй части сегодняшней встречи трагическую историю, которая произошла в незримой Вселенной. А привела эта история к гибели одной из планет Содружества, имя которой — Плайта. Две разные воли сошлись там с неоправданной силой, и ткань паутины была разорвана. Запаситесь паллиативами, эта история будет достаточно тяжела для восприятия. Если вы ещё не ощутили пропасти между миром людей и мирозданием,– я дам вам эту возможность. Для этого мы и собрались сейчас здесь. Капитан Пайел, — обратился он ко мне, — покиньте кресло. Я хочу, чтобы каждый из присутствующих принёс клятву не разглашать услышанное, ибо иного выхода я не вижу. Формально на этой встрече мы подтвердим военное перемирие. На деле, мы заключим перемирие с учетом взаимопроникновения культур в границах сектора. Мы восстановим торговые коридоры и миграционные потоки. Не сразу, но осторожно и постепенно. Война в южном секторе должна стать большим и хорошо сыгранным блефом для Северной части Империи и Содружества. Потому что речь не идёт об уступках и демаркационных линиях, речь идёт о медленном затухании конфликта. Средствами военных изначально, а следом — средствами пропаганды. Такой умелой и осторожной, какую сумеют разработать психологи обеих держав. Процесс должен затянуться не менее чем на двадцать лет, чтобы ему не угрожала кратковременная человеческая память. Через двадцать лет, даже если я не доживу до этого, война должна смениться в сознаниях простых граждан неким условным противостоянием сил Содружества и Империи.

Эрцог снова поднялся и подошёл к детекторной платформе.

— Сейчас каждый из вас по очереди займёт это кресло и выскажется. И вы понимаете меня правильно, если полагаете, что сумевший скрыть свои мысли просто не выйдет из этого зала. Я — не кресло, и физические параметры меня ещё ни разу не обманули.

Я посмотрел на Локьё — лицо его ничего не выражало. Совершенно. Оглянулся на Колина. Тот едва заметно кивнул мне, успокойся, мол.

Я не понимал, нравится мне происходящее или нет. Эрцог говорил слишком много взаимоисключающих вещей сразу. Что из всего этого враньё, а что — правда?

Но свои, похоже, его понимали. А наших от лишних вопросов удерживал Дьюп.

У них, наверное, картина происходящего раздвоилась уже полностью, а может, и расстроилась. Версий было три — мы напали на Тэрру и оказали некую услугу дому Сиби, за что эрцог идёт на некое странное перемирие. Мы не нападали на Тэрру, там был кто-то ещё, неведомый враг, и благодарное Содружество открывает торговые пути, нужные больше всего им самим… Чушь полная. И третья версия — мы напали на Тэрру, но Содружество продляет перемирие, потому что у нас хватило психической силы встать с ними на одну ступеньку, а раз так — значит, нам МОЖНО было напасть…

В голове у меня зазвенело от таких построений.

Атт и все его звери!

Присутствовавшие медленно, друг за другом, под тяжелыми взглядами эрцога и Колина клялись в своей лояльности и расходились на перерыв.

Наши офицеры ещё пытались как-то пообщаться, хоть у них и не очень получалось. Экзотианцы уходили молча.

Вот и скажи мне теперь, что есть правда, а что — ложь? Ведь начни эрцог с правды, что вышло бы из этого разговора?

«Леденящий», флагман эскадры Содружества, гостевая каюта

Из отчёта импл-капитана Пайела

К концу дня я так устал, что ничего уже не соображал.

После перерыва Локьё устроил нам эмоциональную встряску, дав прочувствовать на примере Плайты, как именно рвётся реальность и перекрывают друг друга событийные пласты.

Удивляюсь, почему никто не отдал концы прямо в зале.

Лично я не сдох только потому, что был на Плайте вместе с Энреком, видел всё это вживую. Но не знал, что все эти «сдвижки пласта» — результат неумелых и жестоких игр человека с мировой паутиной связей, когда наше «хочу» — рвёт и калечит мироздание.

Это, пожалуй, всё, что я понял.

Остальные слова и действия Локьё были для меня одним сплошным внутренним противоречием. Я ждал конца встречи, чтобы поговорить, или хотя бы помолчать об этом с Колином. Потому и заметил, как они с эрцогом скользнули в одну из гостевых кают.

Может, хотели и дверь запереть, но не успели? Впрочем, никто мне особо не удивился.

— Ну, как ты сегодня? Развлёкся? — спросил Локьё Колина, наливая себе воды, а мне кивая на кресло.