Смерть на сон грядущий

Я вспомнил случай, когда одна из звезд голубого экрана попала в больницу с тем, что один из моих неудачливых собратьев по профессии, ее пресс-агент, назвал прободением аппендикса. Бедняга не знал, что его предшественник за шесть месяцев до этого об удалении ее аппендикса уже сообщал… Потом по клубам ходили всяческие слухи, и в результате эта дама стала пользоваться еще большей популярностью. Вот насколько в нашем испорченном мире сильна тяга к романтике!

Пока я размышлял на такие серьезные темы, за столом развернулась широкая, хотя и несколько беспорядочная дискуссия по поводу сна: кто и насколько хорошо спал в предыдущую ночь, а также почему. Со слов мистера Помроя следовало, что он всегда прекрасно спит благодаря особому напитку, содержащему теплое молоко, солодовый корень и фенобарбитал.

— Я так счастлива, — сказала Камилла, — мне ничего не нужно, чтобы крепко заснуть.

— Ничего, кроме хорошей горячей вздрючки, — буркнул я про себя, склонившись над чашкой кофе.

В комнату, подобно парусной яхте, участвующей в регате, вплыла Вербена Прюитт и весело приветствовала нас.

— Какое утро, какое дивное утро, — щебетала она, усаживаясь во главе стола на место, где обычно сидел сенатор. Завязался общий разговор и, прежде чем я успел сообразить, оказалось, что я смотрю в темные мечтательные глаза Камиллы Помрой. Мы тихо разговаривали друг с другом, при этом остальные не обращали на нас внимания… Если не считать Элен, которая все замечала и улыбалась мне широкой самодовольной улыбкой.

— Мне… мне так жаль, — сказала Камилла, скромно глядя вниз в свою тарелку…

— Да? — Я весьма мужественно и галантно кашлянул.

— Я о прошлой ночи. Просто не знаю, что на меня нашло. — Она быстро взглянула через стол, чтобы убедиться, что муж не слышит. Тот полностью ушел в спор с Вербеной Прюитт по поводу приближающихся съездов, на которых будут выдвигать кандидата в президенты.

— Раньше ничего подобного со мной не было, — сказала она очень тихо, тщательно выделяя слова, чтобы я мог понять их скрытый смысл. По какой-то причине я вспомнил великолепное армейское выражение: это было похоже на раздевание в теплой комнате. Но, учитывая раннее утро, я был настроен похулиганить.

— Мне кажется, — прошептал я, — вы много потеряли.

— Видите ли, я действительно этого не люблю.

Я одобрительно хмыкнул.

— Просто такое напряжение, — ее темные глаза раскрылись еще шире. — Ужасное напряжение. Во-первых, смерть Ли… потом завещание, это страшное завещание. — Она на миг закрыла глаза, словно стараясь забыть о миллионе долларов… А так как сделать это было не просто, она их вновь открыла. — Кстати… В газетах еще ничего не писали по этому поводу?

— Пока нет. Наверное, появится в вечерних выпусках.

— Не знаю, как я это переживу. Вчера вечером я вам не говорила, но репортеры меня буквально преследуют… Не знаю, как им удается узнавать о подобных вещах, но они все знают. Сегодня утром один до меня дозвонился и настаивал, чтобы я дала ему интервью или что-то подобное… как в таких случаях это называется?

Ясно было, что подобное внимание ее возбуждает; в то же самое время, машинально изображая сочувствие и скорбь, я пребывал в полном замешательстве: уж если женщина действительно находилась в состоянии, близком к истерике, то это была именно Камилла Помрой, но почему?

Я твердил, что придется пережить несколько ближайших дней; такого сорта утешения меня раздражали, но, кажется, успокаивали других, особенно тех, кто не прислушивался к тому, что вы говорите… А она никогда никого не слушала.

— Мне бы хотелось, — протянула она, — чтобы вы забыли все, о чем я говорила прошлой ночью.

Прежде чем я успел что-то сказать по поводу такого неожиданного поворота, в комнату вошла миссис Роудс, и все почтительно привстали, пока она не села на место. Разговор стал общим и более официальным.

Когда завтрак кончился, я прошел в гостиную, чтобы посмотреть, нет ли на мое имя почты. Почту всегда выкладывали на серебряный поднос возле камина… Самое подходящее место — можно отправлять счета прямо в огонь, не распечатывая. Нет нужды говорить, что там оказалась целая груда писем: все гости были весьма занятыми людьми, погруженными в множество дел. Я скорее по привычке, чем по необходимости просмотрел все конверты. На имя миссис Роудс пришли в основном письма с соболезнованиями. Для Элен и мисс Прюитт, чей офис находился в штаб-квартире партии, писем не было.

На мое имя пришло около полудюжины писем, причем три из них отправились в огонь нераспечатанными. Из остальных одно было от мисс Флинн, в нем говорилось, что желательно мое присутствие в Нью-Йорке, поскольку пес, которого я приобрел для рекламы фабрики собачьих кормов, тяжело болен из-за бесконечных телесъемок, и я рискую потерять свои деньги. Серьезная проблема, но сейчас я ничего не мог поделать.

Во втором письме издатель «Глоуб» комментировал написанные мною две статьи и предлагал как следует поработать над следующими, ибо, если я не укажу на какие-то нити, люди перестанут покупать «Глоуб» в надежде выяснить что-то новое об убийстве. А в этом случае я могу не получить ту кругленькую сумму, относительно которой мы договорились.

Это уж совсем не проходило по разряду добрых новостей. Так или иначе, следовало подогреть интерес к делу, сейчас он явно падал. Слишком много дыму, и хотя где-то в глубине таилось пламя, но где именно? Прошло три дня. Все думали, что убийца — Помрой, но полиция никак не могла его арестовать. У них не было доказательств. Несмотря на намеки в некоторых статьях, публика пребывала в полном неведении относительно происходящего. Не желая прослыть клеветником, я едва ли мог рискнуть и сообщить владельцам «Глоуб», что Помрой — наиболее вероятный кандидат на электрический стул.

Расстроенный и взволнованный, я вскрыл третье письмо.

«Удар! Руфус Холлистер. Еще один удар? А может быть, и нет. Может быть, да. Повторяю, Руфус Холлистер. Бумажный след указывает на него. Кто забрал бумаги?»

Письмо без подписи было написано красным карандашом на обычном листе бумаги. Буквы странно наклонены слева направо, словно писавший стремился изменить свой почерк. Ошеломленный, я присел у камина.

— В чем дело, Питер? — спросила появившаяся Элен. — Камилла так встряхнула ваши чувства?

— Все в порядке, — отмахнулся я, складывая письмо. В самый последний момент я решил не говорить о нем никому, даже Уинтерсу. Если кто-то подбросил мне подсказку, ни к чему ею делиться. «Разве грешно взыскивать славы» и все такое прочее.

— Я уезжаю с Уолтером. Мы хотим взглянуть на заседание сената… Хотя, право, не знаю, зачем нам это понадобилось. Мы вас захватим после ужина. Чтобы объяснить маме наше отсутствие, пришлось наговорить маме кучу всякого вздора.

— А как быть с Уинтерсом? Вы получили его разрешение?

— Разве вы не слышали? Его сегодня целый день не будет. Позвонили из полицейского управления и сказали, что он занят. Но завтра он снова приедет. Уолтер! Подайте мне, пожалуйста, пальто, будьте столь любезны. Оно в шкафу.

Она исчезла, безотказный Уолтер следовал за нею, как на привязи.

Я уже собрался было подняться наверх, чтобы надеть пальто, как в дверях столовой неожиданно появилась миссис Роудс. Это было ее первым посещением гостиной после оглашения завещания; до этого она постоянно скрывалась от глаз и выходила только к столу. Мне было очень жаль ее.

— А, мистер Саржент, — она слабо улыбнулась. — Подождите немного, — и села напротив меня.

В камине весело потрескивал огонь. По комнате бесшумно передвигался буфетчик; если не считать его, мы были одни. Все подозреваемые разошлись по своим делам.

— Полагаю, случившееся превзошло ваши ожидания, — сказала она, едва не извиняясь. На ее траурном платье сверкали старинные брильянты.

— Для меня это был просто шок, — заверил я… мы все пользовались этой фразой, когда обсуждали случившееся.

— Нам нужно справиться с этим как можно лучше. Я… — она сделала паузу, словно не была уверена, стоит ли продолжать; у очень сдержанной натуры отсутствовали компанейские привычки, столь свойственные женам многих политиков. — Я не была готова к такому завещанию. Не понимаю, как мог Ли… написать подобное.

Странно, ее беспокоило не то, что у мужа оказался внебрачный ребенок, а только то, что он позволил публике узнать об этом.

— Не думаю, что он предполагал… что умрет так рано, — сказал я.

— Даже если это так, ему бы следовало подумать об Элен, о своем добром имени, о своем потомстве… и обо мне. Хотя я никогда не думала, что мне доведется его пережить.

Она поиграла своими кольцами, а потом неожиданно взглянула на меня.

— Вы собираетесь писать о завещании?

Я не ожидал, что вопрос будет задан так, в лоб; до последнего момента мою двойную роль эксперта и журналиста не обсуждал никто, кроме Камиллы, хотя уже все знали, что я пишу об этом деле для «Глоуб».

— Полагаю, мне придется это сделать, — сказал я, чувствуя себя страшно неловко. Я решил, не стоит говорить, что я уже детально все описал и что сенсационный репортаж появится на улицах Нью-Йорка в ближайшие часы.

Она кивнула.

— Понимаю, у вас своя работа…

Я почувствовал себя негодяем, пробравшимся в ее дом и выставляющим напоказ ее личную жизнь, но ничего не мог поделать. Не сделай эту грязную работу я — ее сделал бы кто-то другой. Фактически другие это уже делали, их пакостные репортажи приводили в восторг читателей бульварной прессы по всей стране. Она все это прекрасно понимала; не напрасно же она прожила большую часть жизни на глазах у публики…

— Так как вам придется писать обо всем этом, думаю, мне следует вам сказать, что Камилла, хотя и рождена вне брака, была в каком-то смысле законной дочерью. Ее мать по неписаным законам считалась женой моего мужа… хотя этот секрет хранился в глубочайшей тайне, учитывая то, насколько на виду протекала вся наша жизнь. Начав заниматься политикой, он женился на мне, оставив мать Камиллы, покинув ее беременной, как он узнал об этом позже. Только тогда уже поздно было что-то делать: мы успели пожениться. Несчастная женщина, прекрасно понимая, как обстоят дела, поспешила найти себе мужа; им стал предприниматель по фамилии Вентуорт. Несколько лет спустя она умерла, и мы думали, что с этим покончено.

— Но Камилла не знала, кто был ее настоящим отцом?

— Многие годы не знала. Однако Вентуорт подозревал правду, он сблизился с моим мужем… То, что я вам сейчас рассказываю, абсолютно конфиденциально; хотя кое-что вы сможете использовать. Позже я скажу вам, что хотелось бы рассказать общественности… Вентуорт пытался осторожно шантажировать моего мужа. Сначала одна услуга, потом другая. Мы послали его племянников в Вест-Пойнт. Мы помогли его зятю занять теплое место… Все это довольно обычные услуги. Потом его требования стали неразумными, и муж отказался их выполнять. Вентуорт пришел ко мне и рассказал историю Камиллы, вот как я узнала правду. Он угрожал рассказать об этом всем, но Ли нельзя было заставить уступить. Когда он приходил к какому-то решению, то становился непоколебимым, как скала. Вентуорт рассказал правду Камилле, и она ушла от него, ушла из его дома и стала работать. Она обеспечивала себя до тех пор, пока не вышла за Роджера.