Из грязи и золота

Глава 8. Сажа

Айзек приехал, когда руины центра Брессон остыли, и жирная черная сажа плотно укрыла бетонные обломки.

Вокруг центра желтела сетка лучей оцепления. Айзек смотрел на них, склонив голову к плечу, и вспоминал застывшие слайды, развешанные по стендам в образовательных конвентах. Тогда любили повязывать на место преступления желтую подарочную ленту. Такой странный атавизм, ведь ленту легко перерезать или просто приподнять.

А это место охраняют. Так охраняют, будто здесь что-то ценное есть, а не остывшие камни, из которых свисают сосуды рваных проводов, и память о мертвых людях в хрустящих черных мешках. Айзек знал, что большинство мешков увозили почти пустыми, и много бумажных контейнерных гробов пустыми поедут в крематорий. Хорошо, что Поль отправил его одного — не нужно ни перед кем притворяться. Есть только грязные камни, черное небо и между ними холодные воспоминания, изрезанные золотом. Поганое местечко. Поганый денек.

Айзек поправил отражающую маску, проверил активность анонимного модуля на браслете — Дафна думает, что он сидит в кафе в соседнем квартале. Потом быстро огляделся, достал из кармана черный поблескивающий шарик. Подбросил на ладони, поймал. Подбросил снова. На третий раз шарик завис в воздухе и обиженно застрекотал. Заметался, пытаясь снова прижаться к перчатке. Айзек быстро сжал кулак и убрал руку за спину. Камера с недовольным жужжанием скрылась в темноте.

Айзек усмехнулся и сел на обломок бетонной плиты, который почему-то не оцепили.

«Ищи-ищи, — подумал он. — Не самому же мне копаться».

Было время подумать. Айзек очень нужно было подумать, и хорошо, что можно сделать это в одиночестве. Поль даже Арто отключил на всех его устройствах, а камера была старая, с ручным управлением и без подключения к сети.

Из маски со скрипом выдвинулись окуляры, и изображение наконец-то начало загружаться. Айзек разжал кулак. Начертил в воздухе спираль. Зеленая точка камеры у соседнего угла повторила движение с небольшой задержкой. Он нахмурился и резким движением начертил прямую линию на ладони. Камера двинулась к развалинам.

Неудобно. Это все было ужасно неудобно. Видела бы его матушка, дорогая его матушка, которая учила, что любая работа заканчивается, когда появляется запах гари.

Хенде Шаам как никто умела чувствовать запах гари до того, как что-то загорится. Айзек позволил себе на мгновение прикрыть глаза, потеряв из вида камеру. Его мать была черноволосой и синеглазой, самой красивой из потомков Абрахама Шаама, Айзек в это твердо верил. Как и в то, что Абрахам Шаам был претенциозным мудаком, который умудрился заработать столько денег, что Айзек в одной строчке столько нолей никогда не видел, а потом просрать все буквально за день. Абрахам Шаам был талантлив, правнучка его четвероюродной племянницы Хенде была сказочно красива, талантлива и мудра, а он, Айзек, просто дурак, который не слушался свою талантливую и прекрасную мать, да не забудется вовек ее имя.

Он открыл глаза, и камера снова ожила. Айзек мягко повел рукой, пропуская ее под лучом у самой земли, а потом заставил резко взлететь.

Поль был в ярости, когда Арто сказала, что центр взорвался. Айзек никогда не видел его таким злым, и никогда не видел Арто такой злой, а уж такую-то злобную тетку специально будешь искать — не сыщешь.

Он щелкнул пальцами, заставив камеру упасть за секунду до того, как лучи распались облаком золотого тумана. Как паршиво, хоть бы линза не поцарапалась.

Но это вовсе не значило, что Поль злился по-настоящему. Айзек несколько раз прогонял записи с его особо экспрессивными выражениями через различные анализаторы, и погрешность всегда составляла около 30 %. То есть Поль злился с вероятностью в 70 %, а остальные результаты неровно дрожали по шкале от притворства до самообмана.

Туман снова сгустился лучами, которые теперь изменили узор. Айзек вздохнул и аккуратно повел камеру к черному разлому, из которого торчали ржавые арматурные ребра. Если Арто все правильно показала, взрыв произошел где-то здесь.

… Вот Арто действительно злилась, в этом Айзек почему-то не сомневался. Ему нравилась Марш — так редко можно встретить человека, который так искренне всех ненавидит. Матушке бы она тоже понравилась. Хенде Шаам говорила держаться к злым поближе, потому что где добрый теряет голову, злой не находит ничего нового. Айзек и держался. Сейчас это было особенно важно, потому что Поль хотел знать, кто взорвал центр.

Изображение было мутным и отсвечивало зеленым — был такой дурацкий эффект в старых камерах. Айзек видел только трещины, обломки и темные пятна. Поль разрешил ему снять место взрыва и вернуться, но он очень просил попытаться найти остатки взрывчатки, которые могли пропустить саперы. И Айзек очень не хотел возвращаться с одними только записями, ведь матушка еще говорила, что держаться близко к злым лучше только тем, кто умеет никого никогда не злить. Злить Поля Волански совсем, совсем не хотелось.

Это Марш показала ему пауков. Поль согласился помочь ей восстановить память, достал для нее базы из центра переселения, вытянул из них обрывки ее воспоминаний — неудаленные записи, какие-то выписки. Айзек не знал, что она ищет, да ему и неинтересно было. Знал, что Арто отдала Полю чертежи паучков, которых он собирался использовать.

Но кто-то нашел их раньше. И Поль очень хотел знать, кто.

Айзек вспомнил, как умирал Ульф Алай, и тряхнул головой, чтобы сбросить воспоминание. Хуже всего была оглушенная рыбьей костью Дафна. «Так держать, вы почти достигли рекордного физического показателя!». Кажется, она ему даже ачивку выдала — плюшевого енотика с табличкой «Новый горизонт». За самый большой разрыв между физической активностью в прошлом и текущем месяце по данным пульсометра.

Пульс у Алая и правда был учащенный.

Это Арто придумала не выключать Дафну. Это она снимала его показатели. Айзек не хотел знать, что эта парочка, Поль и Марш Арто сделают с тем, кто взорвал центр Брессон, но собирался сделать все возможное, чтобы они нашли этого человека.

Потому что вчера отсюда увезли слишком много пустых мешков. И потому что Айзек не хотел, чтобы они обратили внимание на кого-нибудь еще.

В темноте под окулярами зажглась зеленая точка — автофокус камеры нащупал что-то подходящее. Айзек постучал по кончикам пальцев, командуя камере замереть — будто аплодировал ей за находку. Вытащил из кармана мобильный контейнер. Нужно было аккуратно провести его к камере, чтобы он не задел оцепление…

Шов перчатки задел боковой сенсор контейнера. Айзек не успел сжать ладонь — контейнер с визгом метнулся прямо к камере, на мгновение разметав золотые лучи полыхающими в темноте искрами.

Айзек успел только судорожно глотнуть теплого воздуха и закрыть глаза.

Он не успеет сбежать. И когда карабинеры станут допрашивать его под анализаторами — он все скажет, о чем будут спрашивать, и остается только активировать Арто, чтобы сказала Полю, чтобы придумала, что делать остальным…

Ничего не случилось. Лучи переливались над руинами центра, а серебристый контейнер деловито рылся в холодной саже длинным щупом, собирая остатки паука. Камера недовольно подмигивала ему двумя лампочками — у старых камер были слабые батареи и маленькая память. Камера устала и хотела есть, а контейнер уже не стрекотал, а утробно жужжал, нагруженный обломками.

Айзек оторопело смотрел на них и даже не вспомнил, что по такому случаю сказала бы его матушка.

Место взрыва никто не оцепил. Он мог спокойно пройтись по руинам, мог руками собрать любые обломки и рассовать по карманам.

Что это? Халатность? Или взрыв никто не собирается расследовать?

У тошноты был металлический привкус. Это была такая дрянная мысль, что лучше бы ей вообще никогда не приходить ему в голову.

Поль будет в ярости. А вот Арто, пожалуй, будет в восторге.

Айзек не знал, какая мысль была ему отвратительнее.

…

Клавдий раздраженно отмахнулся от назойливо-писклявого медицинского дрона. Нужно было подойти к какому-то там отсеку, чтобы получить укол снотворного и успокоительного, нужно было следить за показателями здоровья и соблюдать рекомендации, а еще следить за эмоциональным фоном, но теперь-то ему было совершенно на это наплевать.

Ему разрешили остаться с Тамарой. Пока не пройдет «первый стресс», пока не подействуют усиленные лекарства. Через несколько дней ему придется уйти из центра Дерека Лаффа — такого же, как центр Лоры Брессон, только здание было синее с белым, а не белое с синим.

Такого же ненадежного, уязвимого и хрупкого. Придется оставить Тамару здесь. А Полю Волански придется очень постараться, чтобы обойти две пломбы на его профиле — свежую, ту, что поставили карабинеры и ту, что он поставил сам.

Тамара спала лицом вниз, на самом краю кровати. Спала, потому что Клавдию пришлось самому поить ее снотворным — его рейтинг продвинулся на несколько пунктов за осознанное поведение в стрессовой ситуации. А он просто не мог иначе — Тамару все равно бы заставили. Никому не было дела до того, что она теперь боится спать. Что она разминулась с собственной смертью только потому что ее виртуальная помощница — и помощница Поля Волански — зачем-то ее разбудила.

Тамаре сказали, что это была случайность. Ошибка, и никто никогда больше не взорвет дом, в котором она будет спать, но Клавдий видел, что Тамара не поверила. Она так посмотрела на него — искала поддержки. Клавдий должен был кивнуть. Должен был сделать уверенное лицо, такое, как тысячу раз рисовал чужим аватарам в модуляторе. Но не смог, потому что и сам больше в это не верил, а соврать у него не получилось.

Он потянулся, чтобы дотронуться до нее и запоздало пообещать, что все будет хорошо, даже если она не услышит, но уронил руку и только погладил кончики распущенных светлых волос.

Плохо будет, если Тамара сейчас проснется.

Но она обязательно проснется потом, потому что ее помощница зачем-то пошла против базовых алгоритмов.

Клавдий вышел в коридор — бежевый, весь в слепых окнах погасших экранов — и растер ладонями лицо.

— Аве, Арто, — позвал он.

— Решил «спасибо» сказать? — хрипло отозвалась она.

Марш стояла напротив него, подключившись к ближайшему транслятору. В коридоре было тепло, но она куталась в мужскую черную куртку на меху.

— У тебя проблемы с синхронизацией? — глухо спросил Клавдий. — Ты не считываешь температуру?

— Твое какое дело?

— Я могу помочь с настройкой.

— Не мне помогай, — огрызнулась она. — Этому… с курами. Ему помоги.

Она потянула из кармана серебристую трубку — дешевую, старомодную, кажется даже без автоматического фильтра для смолы.

— Не надо курить в больничном коридоре, — попросил Клавдий. — Давай выйдем на улицу.

— Ты хочешь вывести меня на улицу, чтобы я могла выкурить нарисованную сигарету? — усмехнулась она. Но трубку в карман убрала.

— Может, я тоже хочу сигарету, — равнодушно сказал Клавдий.

— Ты не куришь. Тебе Дафна запрещает.

— Прошлые семнадцать лет я не курил, — согласился он. — Идем.