Из грязи и золота

Глава 18. Быть злодеем

Сначала Арто выбрала неуместно торжественный наряд, который Марш точно бы не одобрила. Воротник из гофрированного кружева был особенно вычурным, и Арто рассчитала, что это отличное решение — начать делать то, чего Марш никогда не сделала бы с воротника, который она никогда бы не надела. Потом она снова зачем-то начала считать, пошла бы Марш смотреть на операцию. Запуталась, сменила все тряпки на привычную вельветовую рубашку и черные брюки.

Она купила место рядом с Хельгой Соркин. Пришлось обратиться к Полю, чтобы аннулировал билет, который уже купил владелец мелкого конвента. Поль странно на нее смотрел, но Арто не принимала его странные взгляды как переменную в расчетах. Они обо всем договорились. И стоило признать, что расчеты изначально не имели смысла — слишком широкой была вариативность человеческих реакций и решений. Вносить в этот хаос еще песчинку взглядов Поля Арто не собиралась.

Расчеты про воротники имели столько же смысла, как и расчеты о том, позволила бы Марш Клавдию снять с нее рубашку. Арто так и не разобралась, относилось ли это к категории «настоящее», а когда спросила у Рихарда, он почему-то расстроился, пробормотал что-то про контузию и начал звонить Карлу Хоффелю. Это Арто тоже не стала анализировать, ее гораздо больше интересовала папка.

В день, когда Берхарду Колдеру должны были делать первую операцию, Арто первой заняла место за зеркальной стеной. На этот раз визуализатор прикрепили к спинке кресла, а не положили на сидение, и она решила, что ей нравится. Она поглаживала алый корешок папки, лежавшей на коленях, и не имитировала никаких эмоций. Сейчас ее лицо не понравилось бы Клавдию — у нее был пустой взгляд и неестественно застывшая мимика. Она даже не моргала.

— Ты можешь отдать ее прямо сейчас, — раздался рядом безмятежный голос.

Арто могла узнать, кто говорит, не оборачиваясь и ничего не спрашивая. Но она сыграла честно — вздрогнула, изобразила раздражение, обернулась и, фыркнув, крепче прижала к себе папку.

— Не могу, — огрызнулась она.

Рядом сидела женщина, которую она видела раньше, но очень, очень редко. Высокая, черноволосая, полная и немолодая. По общепринятым классификациям скорее красивая, чем отталкивающая, и скорее располагающая, чем тревожащая. Клавдий точно одобрил бы ее аватар. Он бы анимирован лучше, чем аватар Арто.

Если бы Арто была человеком, она сказала бы, что перед ней сидит постаревшая Хенде Шаам, которая каждый день ела фисташковое мороженое.

— Почему? — ласково спросила она. — Зачем снова превращать все в шоу?

— Я еще при жизни устраивала замечательные шоу. Никак привычек не оставлю, — ответила Арто, прикрыв глаза. — Ты… выглядишь приятнее, чем обычно.

Женщина тяжело вздохнула. Медленно поправила волосы. Арто равнодушно наблюдала, как сползают к локтям широкие шелковые рукава ее халата. Как тяжело звенят браслеты — десятки индивидуальных вперемежку с широкими золотыми и толстыми браслетами-цепями. Арто заметила на некоторых браслетах шипастые серебристые конструкции, похожие на рыбьи скелеты. Прежде, чем женщина опустила руки, индивидуальные браслеты, мигнув, сменились. Золотые остались неизменными.

— Спасибо, — наконец сказала она. — Абрахам хотел оцифровать меня в молодости, но потом отказался.

— Абрахам Шаам? — усмехнулась Арто. — Предок Айзека, про которого он вечно бормочет, что тот был дурак и растратил какие-то невероятные деньги?

— У нас с Абрахамом никогда не было невероятных денег, — улыбнулась она. — Могли быть. Но тогда мир еще был злее, и люди убивали друг друга… проще. Не приходилось изворачиваться, как твоему другу Полю. И обманывать, как твоему другу Клавдию, — голос стал укоризненным.

— Поль мне не друг, он собирается меня убить, — пожала плечами Арто. Вновь повернулась к стеклу. — Клавдий мне тоже не друг, у нас с ним токсичные отношения, основанные на сталкеринге, взаимном шантаже и редких эпизодах влечения, компенсирующего непроработанные травмы. Операция скоро начнется. А людей нет.

— Скоро придут. Я хотела с тобой поговорить прежде, чем все рассядутся.

— Зачем?

— Думаешь, мне нравится, когда люди злятся и убивают друг друга? — печально спросила она. И взяла Арто за руку — так мягко и незаметно, как когда-то брала за руку Марш ее мать, еще пытавшаяся заставить ее быть хорошей. Марш бы забрала руку. И послала бы эту тетку с ее браслетами и убаюкивающими интонациями.

— Мне жаль, что Поль хочет тебя убить, — продолжила она. — Ты можешь попросить Рихарда Гершелла отправить репорт с подробным описанием предполагаемого способа, и…

Арто поморщилась и забрала руку. Она не чувствовала прикосновения, но заметила, что женщина включила тактильную имитацию. Хотя точно знала, что говорит с оцифрованным ассистентом.

— Не хочешь, — заключила она. — Знаешь, я тоже сначала не была благодарна Абрахаму.

— Как ты умерла? — не оборачиваясь, спросила Арто.

— Меня убили. Не так, как тебя — человек из консервативной партии, который был против исследований Абрахама, вломился к нам в дом. Абрахам еще не вернулся с работы, а я только что забрала из школы восьмилетнего сына. Пораньше забрала, хотела сводить в парк. Мы стояли… я закрывала собой Рона. И тот человек выстрелил мне в живот — потому что у меня за спиной был ребенок, понимаешь? А потом выстрелил ему в голову, и я это успела увидеть. Знаешь, я совсем не обрадовалась, когда Абрахам меня оцифровал. И была против того, что он оцифровал Рона. Но я могла сколько угодно возмущаться, потому что Абрахам к тому времени выпил мизарикорд, тогда еще экспериментальный, поэтому он еще немного помучился перед смертью. И еще я никогда не увижу ни мужа, ни сына. Но я не ищу к ним дорогу, потому что за десятилетия поняла, что это правильно — смерть делает нас другими людьми. И люди, которыми мы становимся не могут быть с людьми, которых мы любим.

Арто молчала, потому что не знала, что говорить. У Марш в юности была обостренная эмпатия, которая доставляла ей только боль и неудобства. К возрасту, когда она умерла, на который ориентировалась Арто, Марш почти погасила любое сочувствие к посторонним людям.

Нужно было что-то сказать, но у Марш не было слов, и Арто их тоже не нашла.

Тихо звякнула штора из унизанных бусинами шнурков, закрывающая проход в зал. Арто обернулась и встретилась глазами с Хельгой Соркин.

Она была нескладная, слишком высокая и слишком сутулая. Зачем-то замотала шею цветным шарфом и нацепила голубой кардиган с белыми облачками. Арто вспомнила, как Марш брала у Бесси шарф, чтобы поехать к Леопольду, и не поленилась изобразить зябкое движение плеч.

— Привет, — хрипло сказала Хельга. — Я тебя давно вижу на конвентах, но все никак…

— Меня зовут Марш Арто, — равнодушно представилась она. — Ты можешь не тратить время на разговоры — я оцифрованный ассистент.

— Ну оцифрованный же. Что-то типа человека, — пожала плечами Хельга. Тяжело опустилась на свое кресло и подала Арто руку.

Не стоило этого делать, но Арто пожала ее руку. Второй крепче сжала папку.

— Берхард Колдер похож на человека, который очень много для меня сделал и очень много для меня значил, — глухо сказала Арто. — Он меня спас, а я его нет.

— Если ты тут сидишь — значит, нихрена он тебя не спас, — неуклюже пошутила Хельга. — Или ты до старости дожить успела, а тебя молодой сделали?

Арто покачала головой. Женщина рядом с тихим звоном пересчитывала браслеты.

— Ну вот видишь. Но ты не думай, я тебе правда сочувствую… — Анализатор Арто говорил, что она говорит правду. — Но такие люди, как Колдер, рождаются раз в сто лет. Не бывает двух одинаковых людей, а таких, как он… наверное больше нигде нет, — Хельга улыбнулась, но спустя мгновение помрачнела. — Операция должна пройти успешно. Я читала про модель лабора и смотрела отзывы на хирурга, которая будет оперировать. Орра Уледдлала всего пятерых за всю карьеру угробила. Должна справиться…

— Конечно она справится, — ласково улыбнулась Арто. — Как же иначе.

Женщина с браслетами укоризненно вздохнула и вдруг заговорила:

— Ты знала, что Орра будет проводить операцию до того, как Клавдию понадобилась помощь. Скажи, ради кого ты ее шантажировала?

— Ты знаешь про Орру? И про Клавдия? — спросила Арто, не размыкая губ. Хорошо, что они могут разговаривать без микрофонов и трансляторов.

— Да, — печально кивнула она. — Ты же сама знаешь — есть вещи, которые тебе известны, и которые известны тебе формально. В таком случае, ты можешь не принимать их в расчет.

— Это называется самообман.

— Рон каждый день играл в отцовском кабинете, хотя ему было запрещено, а еще таскал сладости из запертых шкафов, — вслух сказала она. — Думаешь, я не знала?

Арто снова молча пожала плечами. У нее не могло быть детей, и у Марш тоже. Она была опасно близка к запрету говорить в присутствии несовершеннолетних, и ничего не знала о том, как дети врут и видят ли это родители.

Анализатор услужливо нашел подходящее воспоминание — как она учила Бесси носить записки. Учила девочку врать так, чтобы взрослые не догадались. Но Арто не стала принимать это в расчет — Бесси совершеннолетняя и вовсе не такая дурочка, какой ее считали. К тому же никто не поймал ее на лжи.

Хельга сидела, расправив широкие плечи и вытянув белую шею в разводах сиреневых вен так, что морщины, не скрытые шарфом, почти разгладились.

Арто не анализировала обстановку несколько минут и не заметила, как зал наполнился людьми, а в операционной зажегся свет.

— Аве, Дафна, — прошептала Хельга. — Озвучь… только мне озвучь прогнозы… и порядок операции…

— Знаешь, что она делает? — спросила женщина в браслетах. — Она молится. Только теперь ее слышат и могут ответить.

— Как ей повезло, — скривилась Арто.

Орра зашла в операционную первой. В белом хирургическом костюме, с полностью закрытым лицом, но Арто точно знала, что это она. Следом появилась каталка с телом, целиком закрытым хрупким белоснежным куполом, и только голова Берхарда Колдера была видна. Ради шоу. Ради зрителей, на которых Арто впервые посмотрела.

У Хельги в глазах стояли слезы. Наворачивались на салатовые линзы, и Арто начала анализировать, насколько ее взгляд считается «настоящим» по меркам Марш.

Вот мужчина в синем костюме, брюнетка в бежевом платье, пластиковый пупс, изъеденный плесенью — еще один аватар. Девушка-подросток в черной мужской рубашке и мятой черной юбке. Она подняла на Арто жирно обведенные черным серые глаза и сочувственно улыбнулась. Зачем-то.

Арто не смогла бы это проанализировать.

Девочка в белом платье и ее мать в изумрудном костюме. Старик в огромных лиловых очках в блестящей оправе. И над всеми летают камеры — мелкие, дуохромные, как мухи. Мухи над кучей дерьма — а может, и над кучей трупов.

Марш была бы за «дерьмо».

Арто за «мертвецов».

Она отвернулась и стала смотреть на Колдера.

Рихард так хотел в этот город, в этот замечательный мир. Мир, где сбываются мечты, где Хельга Соркин может сидеть и смотреть, как спасают человека, который не дал ей умереть.