День Дьявола

Она сунула руку в карман кардигана и вытащила медальон. И, подняв его на цепочке, показала его Грейс.

Дискуссия о ценах на дизельное топливо стихла. Лорел надела очки и сказала:

– Какой красивый!

Она немного подержала его в руке, разглядывая украшение.

– Повезло тебе, Грейс, а?

– Помнишь, на свадьбе ты сказала, что он тебе очень нравится, – сказала Кэт, поднимаясь, чтобы застегнуть застежку сзади на шее девочки. – Я хочу, чтобы он был у тебя.

– Не нужно ничего ей дарить, – высказалась Лиз.

– О, это пустяки, – отозвалась Кэт. – Я не собиралась больше его носить. Пусть кому-то будет приятно.

– Что нужно сказать? – скомандовала Лиз.

– Спасибо, – сказала Грейс.

– Не слишком-то ты заслуживаешь этого, – не унималась Лиз, но Анжела одернула ее.

– Он пустой, – сказала Кэт, когда Грейс раскрыла медальон. – Так что ты можешь положить внутрь что-нибудь особенное.

– Тетя Кэтрин просто прелесть, а? – сказала Лорел.

Не отрывая глаз от подарка, Грейс, кивнула.

– Ты могла бы получше выразить свою благодарность, – продолжала цепляться к дочери Лиз.

– Она же сказала «спасибо», правильно? – сказала Анжела.

– Ты посмотри на ее физиономию, – огрызнулась Лиз. – Самая настоящая мегера.

– У меня и для вас есть кое-что, Том, – торопливо продолжала Кэт, пока спор не перешел в горячую фазу. – От мамы и папы.

Отец положил самокрутку в пепельницу и взял у нее открытку.

– Боюсь, там либо голуби, либо закат, либо – в данном случае – и то и другое, – сказала Кэт.

– О, с их стороны очень любезно прислать открытку, милая, – сказал Отец.

– Дай посмотреть, – попросила Лорел.

Отец передал открытку, и она прочитала текст, написанный преподобным отцом.

– Там очень красивые строчки, – сказала Лорел, передавая открытку Лиз. – «Возведу я очи горе». Именно так, как подобает случаю!

– Тут говорится, что они рады будут принять те-бяв любое время у себя дома, Том, – сказал Лиз. – Побрившись, ты заслужишь обед. У вас это ведь принято обедать днем, правда, миссис Пентекост, пока все мы вкалываем?

– Брось, – вмешался Билл. – Она не задирает нос, ведь так, милая? Джон не женился бы на ней, если бы было по-другому.

– Я точно помню, что ты изучал латынь в школе, – съехидничала Лиз.

– Он изучал латынь потому, что у него есть мозги, – возразила Анжела, – а не потому, что он выпендривался.

– Ага, а ты видела, где он работает? – продолжала гнуть свою линию Лиз. – Мистер Пентекост теперь вращается в высоких кругах.

– У твоего отца большой дом? – задала вопрос Анжела.

– Нет, не очень, – ответила Кэт, хотя на самом деле дом был большой. Массивное строение в викторианском стиле, отделенное от церкви длинной стриженой полосой газона, где летними вечерами в ивах истошно орали дрозды.

– У вас с ним все нормально? – поинтересовалась Лорел. – Вы же не венчались в церкви.

– Да, что ваш папа говорит на этот счет? – присоединилась Лиз.

О, папа Кэт был современный человек. Это святая Барбара-страдалица считала, что христианский мир рухнет, оттого что Кэт произнесла свои обеты перед государственным служащим. А преподобный отец знал, что в этом мире для молодежи уготовано множество приманок. Знал, что ходить в церковь теперь совсем не модно, что каждое новое поколение со все большей вероятностью приходит к Иисусу, плутая по лабиринту проблем, а не поднимаясь по лестнице жизни наверх. Не стоило волноваться о том, что думала Барбара. Она не может понять всей сложности духовного пути так глубоко, как он. Опыт пяти лет работы с подростками вечерами по пятницам кое-чего стоит, сами понимаете.

Все это он поведал мне однажды в летнем домике, сразу после того, как мы с Кэт поженились. Он слегка коснулся моей руки, когда Барбара направилась к нам через газон с подносом, на котором стояли напитки. За ней, копируя ее осторожные шаги, шли Кэт и ее младший брат Рик.

Оказавшись дома, Кэт снова превращалась в маленькую девочку. Она не возражала, когда мать выговаривала ей и критиковала ее поведение, и с удовольствием играла в криптокроссворды с Риком. Братец называл ее Кит-Кэт и походил скорее на мужчину средних лет в миниатюре, хотя еще учился в школе. Ему предстояло в группе таких же, как он, старшеклассников получить аттестат о полном среднем образовании, после чего для продолжения учебы он должен был выбрать один из старейших университетов Соединенного Королевства. Рик принадлежал к числу тех ребят, которые поглощают информацию так же легко, как дышат. Всякий раз, когда преподобный отец за обедом переводил разговор с домашних драм увеличившейся семьи к литературе – ради меня, – Рик, как выяснялось, уже читал то, что мы обсуждали. Джойс его не цеплял. Чехова он знал. Донн[11] был придурок.

– Я раньше верил в Бога, – однажды сказал он мне, срисовывая портрет Короля Джона в Раннимеде[12]. – Но потом я прочитал «Бесплодную землю» и увидел, как он умер[13].

– Умер? – сказала Кэт. – Мне три очка.

– Вовсе нет, – заметил Рик, не поднимая глаз. – Если бы я взял слово «распался», тогда может быть.

– Жульничаешь.

– Жульничаю? Вот теперь три очка.

– Не может такого быть.

– Боюсь, может, Кит-Кэт.

И вот так они и продолжали играть, как дети.

Каждый раз, когда мы приходили к ним в гости, сразу становилось ясно, что Кэт никогда не захочет отдалиться от них, пусть ее мать и делает ей замечания на каждом шагу. Но, так часто ощущая на своем плече руку преподобного, ту самую руку, которой он предал земле отца маленькой Эммы Картер, я понимал, что меня удостоили чести. Чести выполнить долг и отнять Кэт у тихих, обитых полосатой тканью комнат, и у Барбары тоже. Дьяконица, как он называл свою жену, желала дочери только добра, но с ней вовсе незачем было советоваться (даже мысленно) по поводу какого бы то ни было решения, принимаемого Кэтрин. Побыть друг от друга на расстоянии пойдет обеим на пользу.

А потом выяснилось, что Кэт беременна. Вот так. И ее мать немедленно начала строить планы, что да как будет, когда мы приедем к ним вместе с бэби, и уже выбрала для будущего ребенка несколько имен. &

Почти сразу после еды же из ящика, стоявшего под комодом, достали фотоальбомы. Анжела смеялась, разглядывая старые фотографии Лиз, а Лиз смеялась над моими старыми фотографиями: зубы, уши и растрепанные волосы, а больше ничего. Хотя в то время я еще учился в старших классах школы, темно-каштановых кудрей, к сожалению, у меня уже не было. В подростковом возрасте гены Джо Пенте-коста стали проявляться у меня ярче, и в результате я обзавелся выраженным адамовым яблоком, двойной макушкой и шевелюрой мышастой масти, а также парой жилистых ног.

Перед тем как перевернуть страницу, Лорел поцеловала кончики пальцев и коснулась фото Джеффа, приклеенной рядом с моей, того Джеффа, который для нее оставался невинным розовощеким существом пяти лет от роду.

– Такой был красавчик, – сказала она.

– Ага, а посмотри, во что он превратился, – отозвалась Лиз.

– Он и остался хорош собой, – возразила Лорел. – Мы все замужем за красавцами, правда, Анжела? Твой Джим был красивый парень. Ты знаешь, Грейс, что у тебя его глаза?

Лорел перевернула страницу, чтобы Грейс посмотрела на своего деда по материнской линии. На фото он выглядел напуганным яркой вспышкой камеры, когда его снимали на следующий день после Рождества. Нос у него был красный от выпитого бренди. Коренастый мужчина с густыми, песочного цвета волосами, высокими скулами – предметом зависти всех актеров – и кроткими серыми глазами, которые, как сказала Лорел, и унаследовала Грейс.

– Бедняга, – сказала Лорел, сжимая руку Анжеле. – Здесь он выглядит таким счастливым, правда?

Задумал ли он уже тогда совершить то, что совершил, задавался я вопросом. Когда он сидел там и молча ел свинину, приготовленную из мяса тех самых свиней, что они с Анжелой выкармливали все лето, знал он уже, что собирается сделать?

– Посмотри-ка, Кэтрин, ты, наверно, не видела этих фото мамы Джона, так ведь? – сказала Лорел, открывая другой альбом.

Маму сняли за работой, когда она стояла во дворе, окруженная овцами со всех сторон – дело было в период загона. Руками она крепко схватила за рога четырехлетку, предназначенного для продажи на рынке. Они тогда были женаты полгода, мама и отец, так же, как мы. И мама была беременна, как Кэт сейчас.

Она была не столько красивой, сколько, как тогда говорили люди, статной: оживленное лицо квадратной формы, упругая копна волос, на голове панама, которую она, кажется, носила постоянно. У нее были гибкие сильные руки, и под свитером грубой вязки и рабочими брюками угадывалось крепкое тело. На всех фотографиях она улыбалась, и особенно широко на той, где она держит на руках меня, завернутого в пленки.

Кэт наклонилась поближе, представляя себя на фотографиях, которые скоро появятся, и ту радость, которую она будет чувствовать. Завершенность…

Мне приходилось напоминать себе, что мама была очень молодой, когда родила меня. Ей исполнилось всего девятнадцать. Кэт всегда поражалась этому.

И что, это было запланировано? – не единожды спрашивала она меня.

Да, конечно.

Эндландс только так и могли выжить – благодаря планированию всего и вся. Жизнь на ферме и так полна сюрпризов, чтобы устраивать их себе собственными руками.

Мама, должно быть, только-только закончила школу, но на фотографиях она вовсе не выглядела незрелой. На тех, где она была со мной, в выражении счастья на ее лице была некая определенность. У нее была собственная жизнь, она хотела жить только здесь и делать только то, что она делала, хотя фермерская кровь не текла в ее жилах. Когда Отец познако-милея с ней, она стояла за стойкой в баре рядом с рынком, где торговали скотом в Гарстенге. Если она смогла прижиться здесь, почему Кэт не сможет? Какая между ними разница? Про бабушку Элис тоже едва ли можно было сказать, что она выросла на ферме. Она жила в деревне и немало лет проработала на ткацкой фабрике, прежде чем вышла замуж за Старика. И, тем не менее, она привыкла к жизни в Эндландс, как и все остальные, а может быть, даже больше.

Первое время Кэт будет, конечно, трудно, тут не приходится сомневаться, но в конце концов ферма станет ей домом. А когда родится ребенок, она поймет, как это важно, когда помощь рядом.

Лорел разделила две последние страницы, склеившийся целлофан треснул, и мы увидели фото: я с мамой, мне тут года три. В шерстяном пальтишке, ощетинившемся клыками-застежками, и резиновых сапожках, я сидел у нее на коленях, помогая кормить из соски новорожденного ягненка, а она широко улыбалась в камеру. Большие глаза, гладкая кожа, ровные белые зубы… Она осталась молодой, когда Отец и все остальные состарились.

Я почувствовал, что Кэт под столом взяла меня за руку. Она была так близка с матерью, что почувствовала печаль, оттого что я не знал своей. Она не понимала, почему для меня так мало значит ее отсутствие. Но как можно тосковать по чему-то, чего не помнишь?

– А, ну вот и он, – сказала Анжела, поддерживая открытый альбом так, чтобы всем была видна фотография Старика.

Он был снят пару лет назад в разгар ягнения. На фото он внимательно изучал новорожденных ягнят. На нем был пиджак, который он всегда носил на ферме. В нем он когда-то женился. Ткань на локтях протерлась до дыр, а спина и плечи залоснились так, что переливались всеми цветами радуги, как перья у скворца.