Операция «Аурум»

IX

Перед Махмудовым стоял стройный брюнет лет тридцати с небольшим, в легком, стального цвета, костюме. «Пижон и чистюля, — подумал о нем Фарид Абдурахманович. — Из кармашка пиджака кокетливо выглядывает платочек. Стиляжные темные очки, импортные. Тонюсенькая «водолазка»... Вот, оказывается, какие они — московские пинкертоны».

— Ну, как там Москва, на месте? — пошутил Махмудов.

— Молодеет и хорошеет. — Молодой человек тут же перешел к делу. — Прибыл на практику. Меня генерал Ткачев к вам направил. Очень хотелось бы подключиться.

— Генерал уведомил меня. Вы в академии учитесь?

— Да. После окончания юридического факультета работал в Алма-Ате. И вот теперь учусь снова. Да, извините, как-то по-штатскому все получилось. Только хотел доложить, а вы о Москве спросили. Майор Ибрагимов, Шухрат Ибрагимович. Прибыл, товарищ полковник, в ваше распоряжение.

— Полковник Махмудов. Фарид Абдурахманович. Прошу любить и жаловать, — улыбнулся руководитель розыскной группы. — Что же это вы, дорогой, родную республику покинули, а?

— По приказу вышестоящего начальства.

— Это я так, в шутку. А занятие мы вам, пожалуй, подыщем. И довольно интересное. У вас как с нервами, не шалят?

— Пока не жалуюсь.

— И прекрасно, прекрасно, Шухрат Ибрагимович. Пока отдыхайте. Я вас вызову.

В кабинет вошел директор завода.

— Я к вам, Фарид Абдурахманович.

«Московский узбек», как мысленно прозвал Махмудов приезжего, откланялся.

— Так и не уехали с докладом в московское министерство? — притворно вздохнул полковник. — Милости прошу, садитесь.

Юсупов с сердитым видом опустился в кресло. Пробурчал:

— А что докладывать? Как меня обворовали?

— Не вас, не вас, Акрам Каюмович. Обокрали государство. Так что же привело вас ко мне?

— Вместо себя я отправил главного инженера Насырова.

— Излюбленный прием чутких руководителей, — улыбнулся Махмудов. — Об успехах и свершениях сам директор в Москву летит докладывать, а за всякие там чепе — другим приходится отдуваться... Ну, ну, не сердитесь. Уж и пошутить нельзя.

— Мне сейчас, полковник, не до состязаний в остроумии. Насыров звонил: Москва не планирует перенос сроков выпуска нового изделия. Там верят, что преступники будут обнаружены, а похищенное золото найдено. До начала изготовления...

— Сочувствую вам, Акрам Каюмович.

— Я к вам не за сочувствием пришел. Ну хорошо, — Юсупов рубанул рукой воображаемого преступника, едва не свалив с приставного столика графин с водой. — Я понимаю: вы не волшебники. Стараетесь, да ничего пока не обнаружили.

— Как сказать, — загадочно произнес Махмудов.

— По крайней мере я ничего не знаю.

— Тайна следствия.

— Меня сроки поджимают, понимаете?.. Сро-ки! — повысил голос директор завода. — Давайте, черт возьми, сообща действовать. Нужна повальная проверка личных дел?.. Пожалуйста! Провести в цехах рабочие собрания!.. Пускай люди выскажут свои подозрения... Мне, полковник, золото это как воздух нужно! Труд сотен людей прахом... Да что там...

Махмудов нахмурился. Он понимал состояние директора завода, однако не мог одобрить его «левацких» замыслов.

— Потерпите еще, товарищ Юсупов. Мы работаем. Десятки наших сотрудников заняты поисками. Но насчет повальной проверки личных дел, разоблачения «ведьм» на рабочих собраниях... Извините, но этого я от вас не ожидал. Если сделать так, как вы предлагаете... В коллективе воцарится всеобщая подозрительность, а к чему такое приводит — мы уже знаем. Нет, не годится травмировать весь коллектив. Рабочие нам и так здорово помогают.

— А мне нужно золото!

— Вы в лучшем положении, Акрам Каюмович. Мне нужны и золото, и преступники. В данном случае — преступник.

— Неужели один сработал? — ахнул Юсупов.

— К сожалению, ввести вас в курс дел не имею права. Обратитесь к моему руководству. Если оно сочтет нужным, информирует. Могу лишь утешить вас, если это можно назвать утешением, — не один сработал.

— Значит, остальных уже задержали? — обрадовался директор.

Полковник развел руками:

— Потерпите, дорогой товарищ. Я не меньше вашего переживаю. Вам только золото надобно, повторяю, а мне еще и уголовники. Главный преступник необходим. Обезвредить его во что бы то ни стало — моя задача.

— Ну да, — не без иронии произнес Юсупов, — поймать, обезвредить, а потом перевоспитать.

— Да. Иных и перевоспитывают. Не всех, к сожалению. Но перевоспитывают. Вот вы сами... Поверили Савельеву? А ведь матерый был уголовник. К нему претензии имеете?

Юсупов как-то обмяк. Ему вдруг пришло в голову, что полковник подстроил какую-то каверзу. Что сказать?.. Портрет Савельева на Доске почета. Передовик.

— Что молчите?.. Имеете претензии к Савельеву?

— Хм...

— Прекрасный человек — Савельев. Если хотите знать, он нам старался помочь найти негодяев. Значит, перевоспитали Савельева?

Юсупов широко, облегченно вздохнув, улыбнулся.

— Ну, Савельев... Это особый случай.

— Каждый человек, Акрам Каюмович, — особый случай. Доверяй, но проверяй — мудрый принцип. Но оскорблять недоверием всех скопом — это жестоко. А жестокость никогда не порождала добрых чувств. Поверьте мне, дорогой мой. Это говорю я, чья работа не из чистеньких, кому каждодневно приходится иметь дело с изнанкой жизни. А я, вы знаете, все же не очерствел душой. И как бывает радостно, когда вдруг приходит письмо от моего бывшего «клиента» — домушника, карманника, грабителя даже, когда вдруг читаю... «Дорогой товарищ Махмудов Фарид Абдурахманович! Счастлив, что могу назвать Вас своим товарищем, потому как я теперь человек, могущий такое слово говорить...» И так далее.

Махмудов умолк. Молчал и Юсупов. Наконец директор, вздохнув, молвил горестно:

— Хороший вы человек, Фарид Абдурахманович. Побольше бы таких. Тогда и меня пожалели бы. Вы думаете, директорское кресло — сахар?.. Оно не кресло, а, извините, «испанский сапог»... Такое орудие пытки было в средние века. Эх, так бы к нам, директорам, заботливо относились. А нас только и знают, что бьют. Возьмите меня. Текучесть кадров на заводе — пятнадцать процентов. Почему? Условия у нас плохие?.. Дудки. Летом увольняются, и айда на заработки. Лук выращивают. Сейчас в сельском хозяйстве стимулы хорошие. Поработает в поле мой, скажем, слесарь, глядишь: на собственной автомашине к заводу подкатывает, устраиваться на работу. И берешь его, поскольку рабочих нехватка.

— Это за сезон — автомашина? — спросил Махмудов.

— Точно. Один явился. Я к себе его позвал. Он мне все объяснил. Есть неподалеку подсобное хозяйство. Репчатый лук выращивает. План — десять центнеров с гектара. Слесарю моему там выделили два гектара. Он всей семьей работал. Лук требует ночных поливов. Днем если поливать, — вред один: корни у него портятся. Так тот слесарь всей семьей ночью поливал. Ублажали свои два гектара. И вырастили по пятьдесят центнеров!.. Для приличия выдал подхозу по двенадцати центнеров с гектара. Остальное — чистый доход.

Опять помолчали. Затем Махмудов сказал, улыбаясь:

— А может, и нам с вами того... В подхоз податься? Тихое, спокойное занятие.

— Нет уж. Нас туда не затащишь. Горбатого могила исправит.

— Это точно.

— А терпеть мне приходится много обид, — продолжал Юсупов. — Взять, к примеру, выпускников ПТУ. Они с первых же дней на заводе поблажку чуют. Я же его уволить не могу, пусть даже он мне уникальный станок раскурочит!.. Он на рабочем месте «под мухой», а я его перевоспитывать должен. Он кричит: я рабочий, меня где хочешь возьмут с руками и ногами. А я молчу, потому что действительно — возьмут. И за все с директора спрос. Кто виноват? Директор!

— Сочувствую вам, Акрам Каюмович, — склонил голову Махмудов. — Надеюсь, что не за горами то время, когда и с директоров заводов станут спрашивать без снятия стружки. Вернемся, однако, к нашему золоту. Преступник... Или точнее преступники... Они были хорошо осведомлены о заводских делах, знакомы с технологической документацией. Какой круг лиц причастен к технологии и срокам доставки золотого сырья?

— Конструктор, технолог, снабженец... Мало ли кто?.. Впрочем, это был, вероятно, человек, причастный к работе над новым изделием.

Вошел Васюков. Вид озабоченный, несколько даже растерянный.

Юсупов, сообразив, что явились новые следственные факты, не подлежащие разглашению, удалился, откланявшись.

— Ну-с, господин Холмс, — ласково сказал полковник, — что новенького?

Васюков положил на стол бронзовую пластинку.

— Сегодня Камалов пришел на работу, а пластиночка эта на его столе лежит.

На пластинке была гравировка хитрой вязью: Э. КАМАЛОВ 1932—1979

— Час от часу не легче! — Махмудов повертел в руках пластинку. — Что это еще за фокусы?

— Все ясно, товарищ полковник. «Третий» — на территории завода. Это раз. А во-вторых, — он угрожает смертью Камалову. И не случайно табличка бронзовая. Преступник намекает на золото.

— Как чувствует себя Камалов?

— Опять впал в истерику. Кричит: вы ждете, чтобы меня кокнули, чтобы ценой моей жизни главного найти!.. Я утешаю, мол, возьми себя в руки. Я же рядом с тобой, твой подсобный. На завод поступил работягой, чтобы тебя, гада, оберегать. Целыми днями твои железки таскаю, скоро сам, наверное, передовиком стану.

— Как трудовые успехи? — поинтересовался Махмудов.

— Четвертый разряд. И без скидок. Я же до милиции имел дело с металлом. А если станете донимать, товарищ полковник, останусь там до пенсии. Помните рубрику на последней странице «Литературки»? Есть такая: «Журналист меняет профессию»... И было сообщение: «Журналист Ивашечкин получил задание на время стать водителем такси для создания очерка. В редакцию он больше не вернулся».

— Очень веселое сообщение. Но меня другое беспокоит. Кто сработал траурную табличку? Зачем? Или «третий» узнал, что мы на Камалова вышли, и теперь его предупреждает: молчи! Либо требует от него похищенного золота.

Васюков вскочил, произнес с чувством:

— Все непонятно. Если бы Камалова преступник решил убрать, зачем ему рекламные трюки? Человек, конечно, венец природы, только, как известно, хлипкое это все-таки существо. Раз — и нет его. Мне так думается, что «третий» и в самом деле не ведает, где золото. Полагает, что у Камалова. Потому и давит на психику.

Полковник одобрительно кивнул.

— Похоже на правду. Но где же, в самом деле, золото?.. Не мог Мансуров его с собой забрать!.. Ты, Дима, не кипятись. Учись выдержке. Ты сейчас шагай к Камалову. Что хочешь делай, а помоги человеку, успокой. А Рахимову я поручу установить, кто сию табличку изготовил. Судя по затейливой вязи, профессионал творил. Пусть проверит.

Икрам Рахимов выяснил, что в городе имеется более трех десятков граверных мастерских. Распределив их между своими сотрудниками, взял и себе две — граверную при Центральном универмаге и при похоронном бюро. И тут ему, прямо скажем, повезло, — гравер похоронного бюро, флегматичный человек средних лет, с обширной лысиной и печальными глазами, сразу признал свою работу.

— У вас ведется регистрация заказов? — поинтересовался Икрам.

— А как же? Без учета никак невозможно. У нас ведь не частная лавочка. Мы — люди государственные.