Убить королеву
- Автор: Вирджиния Бекер
- Жанр: Детективы
- Дата выхода: 2021
- Цикл: На семи ветрах
Читать книгу "Убить королеву"
На самом-то деле я здесь не по его вине, но виню все равно его. Если бы он не умер, я бы оставался у него в учениках, я бы писал, я бы мог даже хорошо писать, но не тащился бы по Темз-стрит, изображая ирландского ублюдка и не представляя, куда податься.
И вдруг я понимаю: бордель. Можно переправиться на лодке из Брокен-Уорф, оттуда всего десять минут до домов терпимости, и моя следующая цель в той же стороне, так что времени я не потеряю. Придется расстаться с несколькими шиллингами в обмен на комнату, и еще с одним-двумя — чтобы комната оказалась пустой. Я готов смириться с потерей угля, который хотел купить на эти деньги. Зато я буду один. Если вдруг за мной следят, никто в целом Лондоне не спросит, зачем я пошел в бордель.
«Разве я бы так поступил? Не слишком-то хорошо ты меня слушал».
Заткнись, Марло.
Я свистом подзываю лодку, расстаюсь с пенни — за эти деньги можно постирать белье за неделю — и забираюсь на борт. Через десять минут я вылезаю в Саутворке и устремляюсь в ближайший бордель с причудливым названием «Замок надежды», зажатый между двумя кабаками.
Порой я наслаждаюсь женским обществом, но я за него не плачу. Когда три девушки, в разной степени раздетые, вешаются на меня и шепчут на уши откровенные обещания, мне на мгновение хочется поступиться этим принципом. Я высвобождаюсь, и, увидев мое движение, появляется женщина, которая здесь всем заправляет. Одетая и окутанная облаком духов. Я говорю ей, что мне нужно: пустая тихая комната, две миски, одна с водой, другая пустая. Пучок свечей и спички, два чистых куска пергамента, маленькое полотенце и нож для масла. Интересно, что, по ее мнению, я стану с этим делать? Я протягиваю ей несколько монет.
Через несколько минут я уже сижу за столом, притиснутым к непристойно большой кровати, а все необходимое лежит передо мной. Я беру маленький закругленный нож и вожу лезвием над огнем. Оно должно нагреться достаточно сильно, чтобы размягчить воск, но недостаточно, чтобы расплавить или закоптить бумагу. Единственный способ проверить температуру — коснуться металла пальцем, что я и делаю. Лезвие горячее, но это ненадолго. Я всовываю кончик ножа между печатью и пергаментом и осторожно его покачиваю.
Письмо сложено аккуратными квадратиками, и в каждую складку насыпан порох. Если развернуть его слишком быстро или неосторожно, порох оставит пятна на пергаменте. Это не только помешает прочесть написанное, но и покажет адресату, что письмо уже открывали.
Я запоминаю, как сложено письмо — довольно просто, — и ссыпаю порох в пустую миску. Потом я сделаю из чистого листа пергамента воронку и засыплю его обратно.
Я осторожно разворачиваю лист и наконец вижу написанное.
—
Я знал, что письмо будет зашифровано, они почти всегда зашифрованы. Небезопасно писать открытым текстом то, что окажется в руках гонцов, сколько бы их ни было и какие бы предосторожности ни предпринимались. Но обычно используется подстановочный шифр, когда одна буква меняется на другую, — прочитать довольно просто. А здесь что-то совсем новое.
Если бы, когда мне было двенадцать — тогда я весь состоял из длинных рук и ног, изменчивого нрава и возвышенных мечтаний стать знаменитым писателем, драматургом, известным всему Лондону, а потом и всему миру, — мне сказали, что семь лет спустя я буду сидеть в захламленной комнате сильно надушенного борделя и расшифровывать письмо заговорщиков, я бы не поверил.
Я единственный сын мясника, и мясника не слишком преуспевающего. В возрасте пяти лет я лишился матери. Когда отец больше не смог обо мне заботиться, то отдал в ученичество книготорговцу Уильяму Барнарду. Барнард обучил меня набирать строки и переплетать книги, научил читать и писать, научил латыни и своему родному французскому. У него не было сыновей, а жена его давно скончалась, и он считал меня сыном. Я тоже привык считать его родичем. Он умер, когда мне было десять лет, оставив меня и лавку на попечение своего младшего брата, которому не было дела до книг и до меня. Его волновал только новоприобретенный статус торговца и владельца собственной лавки на богатой Патерностер Роу.
Младшему Барнарду нравилось, что аристократы покупают пьесы и стихи, которые он (то есть я) печатает. Ему нравились деньги, которые он за это получал и тратил на выпивку и кости; деньги, которые постепенно утекали, хотя я работал по двенадцать часов в день. Я продавал книги даже быстрее, чем мог печатать, но это не помогало. Через год мы лишились контракта на аренду лавки, а Барнард оказался слишком пьян или слишком рассеян, чтобы это заметить или об этом задуматься. Вскоре я начал использовать свои навыки печатника, чтобы подделывать его письма: письма в банки с просьбой о займе, к хозяину с просьбой продлить аренду, к его покровителю с просьбой оказать милость. Эти ухищрения привели к тому, что покровитель появился у нас на пороге. Сэра Джорджа Кэри сопровождал один из его протеже, драматург по имени Кристофер Марло. Они поймали меня с поличным — точнее, с агатовым камнем для полировки в одной испачканной золотой краской руке и с кистью — в другой.
— А я говорил! — вскричал Марло. — Я говорил, что этот болван не может делать такие книги, и был прав! — Он хлопнул меня по спине с такой силой, что выбил кисть из моей руки. — И кто же ты такой?
Я посмотрел на него. Он был темноволос и лохмат, кудри небрежно убирал за уши, рубашку не застегивал, башмаки не шнуровал. Ему было за двадцать, мне едва исполнилось одиннадцать, и это оказалась любовь с первого взгляда. По крайней мере, с моей стороны.
— Тобиас, — ответил я. — Зовите меня Тоби.
— Ну что, Тоби, — сказал сэр Кэри — великолепный, раззолоченный и украшенный лентами не хуже моих книг. — У меня есть для тебя предложение.
Кэри лишал своего покровительства лавку, выплачивал долги Барнарда, а я становился печатником пьес Марло с жалованьем больше трех фунтов в год — и все они шли прямиком мне в карман. А по истечении срока моего ученичества Марло обещал мне помочь стать писателем, чего я так жаждал.
Я таскался за ним тенью, как он сам таскался за другими, смотрел на мир его острым и проницательным взглядом. Я видел, что он расходует свой талант не только на стихи, но и на подозрительные задания от Кэри, который пользовался склонностью Марло к уличным дракам, дурным компаниям и богохульственным виршам, чтобы добывать информацию. Марло передавал сообщения и вел записи для обширной сети агентов и курьеров, никому из которых нельзя было доверять, в обмен на снисхождение Тайного совета, не однажды спасшее его от тюрьмы. Марло был распоследним подлецом, но я мечтал быть таким же и внимательно следил за ним.
На самом деле я так и не понял, хотел бы я быть им или быть с ним, но мне никогда не выпало шанса это узнать. Через год он умер, и Барнард тоже, я остался один, и тогда Кэри появился у моей двери с новым предложением.
Если раньше навыки, вдохновленные отчаянием, были нужны мне для выживания, то теперь они приносили прибыль. Я стал курьером, как и Марло, я возил письма из Уайтхолла по всей Англии. Затем — опять же, как Марло — я оказался полезен Кэри еще кое в чем. Он использовал мое умение подделывать подписи и печатать, чтобы зашифровывать письма к министрам, и мое знание языка, чтобы расшифровывать их. Он использовал мою способность наблюдать, приковывать к себе все взгляды, или, наоборот, исчезать, на пользу себе, Тайному совету и королеве. В конце концов я стал делать все, что делал Марло. Только я не писал. После его смерти мне нечего было сказать.
Я вернулся из прошлого в настоящее и приступил к работе.
Глава 3
Катерина
Сейнт-Мауган, Корнуолл
27 октября 1601 года
В тот год, когда мне исполнилось тринадцать, я возненавидела всё.
Отца с его вечными жалобами на двор и королеву. Корнуолл с его скалистыми утесами и блекло-серым небом. Живущие неподалеку семьи, с которыми я была знакома, но которые не могла по-настоящему узнать, слишком уж много тайн мы хранили.
Однажды вечером, в Великий пост, после бесконечного дня, проведенного в молитвах и покаянии, я, чувствуя, что больше не выдержу, направилась в конюшню. Накинулась на конюха — он давно ушел от нас, и исключительно по моей вине — и велела ему подседлать самого крупного и быстрого скакуна, серого берберийского жеребца по имени Паллант — в честь греческого титана. Управиться с горячим капризным Паллантом было непросто, он слушался только отца, но я твердо намеревалась подчинить его своей воле, даже если больше никто и ничто ей не покорится.
Границу моих владений отмечал забор, сложенный из сланца. Я ударила Палланта в бок каблуком, требуя, чтобы он прыгнул. Он не стал. Он подбежал к забору, собрав ноги так, как будто хотел взлететь, и замер на месте. Я вылетела из седла, ударившись спиной о землю, а головой — о серый неровный камень. Мир почернел. Когда конюх с отцом нашли меня, то отнесли в дом. Боли я не помню, она пришла позже. Тогда я вообще ничего не чувствовала.
То же самое происходит и сейчас. Немота. Я начинаю часто дышать, когда люди Гренвиля склоняются над неподвижным телом отца, ворочают его, тыкают в надежде, что он встанет (вставай, пожалуйста!). Гренвиль выдергивает из шляпы перо и под носит его к ноздрям отца, чтобы проверить, шевельнется ли оно от дыхания. Отец и перо неподвижны. Гренвилю хватает порядочности закрыть отцу глаза и отправить человека за простыней, чтобы набросить ее на тело.
Отец мертв.
Я все еще сижу, скорчившись, за шкафом и трясусь от тихого плача. Смотрю, как волокут к двери Райола в черной сутане, как он успевает перекрестить отца, хотя на него уже надевают кандалы, как он торопливо шепчет последнюю молитву (
— Где девчонка? — спрашивает Гренвиль, когда последнего знакомого мне человека уводят бог знает куда. — Вы ее держали, — обращается он к тем двоим, что вытащили меня из комнаты. — Куда она делась?
Никто из них не отвечает, и он щелкает пальцами.
— Обыщите дом. Без нее не уходить. Я должен и ее выдать.
Слезы сразу высыхают. Выдать меня. Кому? Я не спрашиваю, зачем. Я думаю о пытках — отец говорил, что их не избежать, если нас разоблачат, что у нас будут вырывать признание. Никто не молчит на дыбе. Это слова отца, а я ему верю.
Слышны шаги, хлопает дверь, Гренвиль уходит. Его люди смотрят друг на друга, на лестницу.
— Далеко она уйти не могла. Наверняка где-то в доме. Или выскользнула.
— Ты в саду поищи, а я в доме. И давай быстрее, не хочу тут всю ночь торчать.
Первый поплотнее запахивает плащ и поглубже надвигает шляпу. Ему предстоит обыскать триста шестьдесят акров Ланхерна в одиночку, глубокой ночью (надеюсь, он поскользнется, упадет в колодец и утонет). Второй идет наверх. Битое стекло хрустит у него под ногами, как улитки.