Сестра Груня

В ПЕТЕРГОФСКОМ ГОСПИТАЛЕ

Быстро пролетели полтора месяца учёбы. После строгого экзамена, который принимала комиссия во главе с профессором Алфёровым, Груня получила заветное свидетельство. В нём значилось, что теперь она имеет право быть сестрой милосердия.

Груня была счастлива. Она ждала: не сегодня завтра её направят в Болгарию. Сейчас там идут тяжёлые бои, в газетах об этом пишут постоянно. И хотя она газет не читает — у неё нет свободного времени, но о самом главном, что происходит в Болгарии, знает. Люди рассказывают. А недавно снова все заговорили про Самарское знамя, о котором в первый раз Груня услыхала в Севске на ярмарке. За его судьбой вся Россия следит.

В битве за Старую Загору Самарское знамя едва не попало в руки врагов. В газетах писали, как четыре дружины ополченцев отбивались от целой армии Сулеймана-паши. Был убит знамёнщик, и туркам удалось схватить знамя. Вслед устремились ополченцы — отбили его, но подхвативший знамя капитан Калитин вскоре был убит. Ещё один ополченец поднял знамя и упал тут же. В тот день погибло много болгарских ополченцев. Но знамя уберегли от турок, унесли в горы. Для всех болгар оно было святыней, и берегли его как настоящую святыню.

«Сколько же там люду-народушку полегло, — вздохнула Груня. — Вот где наша помощь нужна».

Она подала прошение в Главное управление Красного Креста с просьбой поскорее направить её в Болгарию. Но получила отказ. Туда посылали самых опытных, самых лучших сестёр. Надо было доказать, что она не зря училась. И что там, где ждут милосердную помощь, она сумеет её оказать.

Снова далеко было от основной цели — служить раненым, ради чего она отказалась от мирной, спокойной жизни.

Груня погоревала, но не пала духом. Надо ждать, надо быть не только настойчивой, но и терпеливой. Жизнь человеческая не идёт единым порядком. Жизнь — не только постоянный труд, но и преодоление всяких препятствий. Тебе не хочется что-то делать, а надо, ты и делай. Тебе страшно, а ты иди; иди и не бойся.

С того часа, как Груня покинула Матрёновку, немало перед ней вставало препятствий. Сильней всего страшили долгие вёрсты, зверь лесной и иной человек. Но она одолела вёрсты. И никакой зверь не напал на неё, и человек не обидел. А поддалась бы страху, отступилась — не стала бы сестрой милосердия.

Теперь ещё одно препятствие к главной цели: у неё нет опыта работы. Нужно преодолеть и это. Убедить военную комиссию, что она нужна на войне. Но сначала показать своё умение здесь, в Петергофском госпитале, куда её определили на практику.

Ей приходилось потрудней, чем другим сёстрам милосердия. Ведь она была малограмотной. Надо было не отстать от грамотных и набирать знания впрок. И Груня истово старалась это делать. Её учили: одного усердия мало, нужно умение. А ещё учили быть доброй. Старшие сёстры наблюдали за новичками, как они относятся к больным. Жалеют ли их? Способны ли угадать лишь по движению ресниц, как чувствует себя больной? Этому учили Груню. И она без усилий постигала науку — жалеть и любить больного, помогать слабому.

В Петергофском военном госпитале сразу заметили Груню. «Прилежная, усердная», — говорили о ней с одобрением. Она всему научилась, что должна уметь делать сестра милосердия. Накладывала повязки, аккуратно снимала бинты, готовила лекарства, сама просилась помогать хирургу, когда шли операции. Ей очень хотелось всё уметь. Ведь там, на войне, негде и некогда доучиваться. Там нужны умелые, чтобы вовремя помочь раненым.

Сегодня у Груни первое ночное дежурство. Больные уснули, в палате тишина. Она сидела задумавшись у маленького столика. Вспомнился дом. Как там живётся её родным? Нет что-то от них вестей. Уже несколько писем домой отослала, хоть и коротких, но о самом важном в них сказано. Звание сестры милосердия получила, и, может статься, совсем скоро её направят в Болгарию. Сыта, одета, обута — пусть не тревожатся. И ещё пусть порадуются — подруга у неё появилась, Вера Мелентьева. Та самая, что надоумила пойти к профессору Алфёрову с просьбой принять на курсы сестёр милосердия.

С Верой они поселились в одной комнате, неподалёку от госпиталя. Она тоже приезжая, родом из Воронежа, из богатой дворянской семьи.

В Петербурге у неё есть родственники: тётка и двоюродные братья. Она могла бы жить у них на всём готовом, но не хочет: любит независимость. Хороший она человек, открытая, щедрая душа. Старается не только помочь в трудный момент, но и научить всему, что знает: и как слова правильно выговаривать, как вилку в руках держать, как покрасивей одеться. И всё это делает не обидно, от чистого сердца. А на днях — вот уж не думалось, не мечталось — сводила в театр.

Груня даже зажмурилась, чтобы снова увидеть себя в театре. Подруги из Матрёновки не поверят, где она побывала. «Ты мастер, — скажут, — выдумывать сказки».

— Сестрица! — услышала она вдруг и вздрогнула, застигнутая врасплох со своими домашними мыслями. Не место, не время им сейчас. Виновато огляделась.

— Пить, сестрица! — раздалось снова.

Она быстро подошла к больному, напоила его, поправила одеяло, и он скоро уснул. А потревоженные мысли вновь слетелись к ней и сложились в письмо к своим, в Матрёновку. Осталось только на чистый лист их перенести. Но как это не просто сделать!

Она шёпотом произносит слова и старательно выводит их на бумаге, как бусинки на нитку нанизывает. Пересказала все последние новости из своей жизни и закончила как обычно: «Остаюсь навсегда ваша дочь Груня».