Сестра Груня

МАТВЕЙ-ПРАВДОЛЮБЕЦ

Садилось солнце, а до Орла оставалось ещё вёрст десять. В стороне от большака Груня увидела маленький посёлок и свернула к нему.

Она выбрала хату победней, там охотней пускали на ночлег, постучалась в окно.

На стук выбежали ребятишки и с любопытством уставились на неё. Вытирая руки о фартук, вышла хозяйка, тётка Устинья, статная, красивая, лет за тридцать.

— Заходи в хату, милая, — приветливо сказала она, — будем вместе вечерять.

Гостья вошла, огляделась. В хате чисто, дети опрятно одеты, весело между собой переговариваются. Она поставила посох, сняла котомку, умылась во дворе. А когда вернулась в кухню, все уже чинно сидели за столом, на почётном месте сам хозяин.

— Садись с нами поесть, — пригласила хозяйка. — Ждём тебя. Сейчас щей налью.

Она вынула из печи чугун горячих щей, что остались после обеда, налила большую миску и поставила её посреди стола. Дети и взрослые, не торопясь, потянулись к миске деревянными ложками. Хлебали щи молча и сосредоточенно, как будто вершили серьёзную работу. Но вот ложки застучали по дну миски, и тётка Устинья с улыбкой спросила:

— Похлебали?

— Ага! — дружно отозвались ребятишки, во все восемь голосов.

— Молодцы, ловкие на работу, — похвалила она и поставила на стол противень толчёной картошки, к ней — солёные грибы летошнего засола. На закуску — вода ключевая, кадушка у порога, пей сколько вздумается. Там сверху и ковшик плавает.

После ужина разговорились.

— Трудно тебе, тётка Устинья, — посочувствовала Груня, — полон дом ребятишек. Всех надо накормить, напоить.

— Ничего! — весело махнула рукой хозяйка. — Была бы мука да сито, а то будет баба сыта. В своём табунке не пропадём. Тут у нас ещё не все за столом, самый маленький сыночек спит в люльке в горнице. Ничего! — И потом попросила: — Ты нам лучше про себя расскажи, откуда ты и зачем тебе в Орёл надобно.

Груня уже привыкла, без расспросов не обойтись, и коротко рассказала историю своего путешествия.

— Ты гляди-ка! — воскликнула тётка Устинья. — Грамоте знает! Учиться задумала! Знать, усердие у тебя большое? Вот уж девка-лента, — похвалила она. — Молодец. А не боязно тебе одной вёрсты мерить? Чай, кто ненароком и обидит? Люди всякие встречаются, — заметила Устинья.

Груня задумалась.

— Да нет, тётушка, я шла и как-то всё без страху. Только под Кромами один раз оробела. Стою под навесом, спасаюсь от дождя, — начала она рассказывать, — и подходят два здоровых мужика. Остановились рядом и молчат. Главное, «здравствуй» не сказали. Я не дышу, думаю: «Кто вы, люди? Отчего «здравствуй» не говорите? Неужто у вас что плохое на уме?» Страшно мне тогда стало.

— Может, они немые? — предположила Устинья.

— Кто ж их знает? Только оторопь берёт, коль с тобой не здороваются.

— У нас так не полагается, — заметила хозяйка.

— У нас тоже, — сказала Груня. — Да! — вспомнила она. — Ещё была у меня худая встреча. Какой-то человек, заросший, босый, догнал меня в лесу, попросил есть. Крепко я тогда его напугалась.

Тётка Устинья переглянулась с мужем и сказала:

— О, да ты, милая, понапрасну испугалась. Мы его знаем, то Матвей с Михайловской дачи, что сразу за нашей Грачёвкой. Он не разбойник, не грабитель, а случай такой вышел. Матвей наш — правдолюбец, и за то его возненавидели богатые мужики, главное — Игнат Сёмин с Трифоном. Все им у нас кланяются, почитают. Скажут Трифон с Игнатом какую небылицу, а все в один голос поддакивают: «Правильно! Правильно!» Матвей укоряет: «Вы что, с ума спятили, мужики? Правду от кривды не распознаёте?» Всё перечил, всё правду доказывал, а это не всем по нраву. Да ещё на свою голову Матвей способен говорить складно. То песню сложит, то прибаутку, да так едко: не в бровь, а в глаз. Чуть что, он складными словами то одного побьёт, то другого.

И тогда Трифон с Игнатом, мужиком богатым, задумали извести его, чтоб не стоял поперёк дороги. Возвели на него напраслину, будто он украл у Трифона лошадь, а цыганам запродал. И порешили суд над ним учинить, самосуд. Мол, чтобы другим не было повадно. Одним словом, порешили его убить.

Да нашёлся благодетель, предупредил Матвея, чтоб не возвращался он домой. И Матвей ушёл в лес. Знал, исполнят свою угрозу недруги, потому что нет на них никакой управы. С тех пор и скитается в лесу. Мы его все жалеем, а помочь не в силах, разве что покормим при случае. Всем заправляют Игнат с Трифоном, их-то мы и остерегаемся. А его нечего бояться.

Груня вздохнула: вот как она, жизнь, складывается. И оговорят тебя, и могут извести. Неужто не найдётся управа на таких злыдней, как Игнат с Трифоном? Не должно быть так. Кто-то и за Матвея вступится, придёт время. Найдутся и другие правдолюбцы. Разве их мало на земле?