Сестра Груня

РУССКИЕ СОЛДАТЫ

Чем ближе к Горному Дубняку, тем оживлённей становилось на дороге движенье. На сильных конях проскакал отряд кавалеристов. Лишь пыль взвилась над дорогой. Медленно двигалась артиллерия. Пушки на дубовых колёсах, обитых железом, на стволах ярко выделяются клейма — в них город Санкт-Петербург. Вот откуда прикатили!

Из-за поворота вышли солдаты в тёмных мундирах и тёмных фуражках. За спиной тяжело нагруженные ранцы, на плече ружьё. Вид усталый: много вёрст отшагали. Впереди офицер с длинной саблей. Он вдруг скомандовал:

— Запевай!

Запевала, лихо сдвинув на затылок фуражку, начал с ходу:

Было дело под Полтавой,
Дело славное, друзья,
Мы дрались тогда со шведом
Под знамёнами Петра.

Все подхватили, мигом приободрившись, любимую солдатскую песню. Тимофеич остановил повозку и хотя негромко, но с азартом начал выговаривать знакомые с давних времён слова про Петра Первого:

Сам командовал полками,
Сам он пушки заряжал.

На лице Тимофеича мелькнула улыбка. Вспомнился вдруг случай со знакомым солдатом-артиллеристом. Тоже дело было славное, только не под Полтавой, а под Плевной. Не выдержал, стал рассказывать своим попутчицам, как в бою оказался артиллерист один перед турками со своей пушкой. Другой человек на его месте оробел бы, а он — куда там! Головы не потерял. Сам себе подавал команды, сам подносил снаряды, сам пушку заряжал. И всё у него выходило ловко, как-то весело. Держался наш бравый артиллерист, пока не стало чем отбиваться. Тогда только покинул вал.

— Чем не герой? Герой! — похвалил Тимофеич отчаянного храбреца и повторил с удовольствием слова из солдатской песни: — «Сам он пушку заряжал!»

Он не сердито прикрикнул на лошадей. Те побежали трусцой, а он пустился в рассужденья.

— Вот ты интересовалась, — обернулся он к Вере, — страшно ли в бою? Конечно, страшно. Но надо! И ты идёшь. А случиться всякое может, опять же надо надеяться, что тебе не дадут пропасть, коль что случится. Сам погибай, а товарища выручай — по такой заповеди и живём здесь. Расскажу я, коль охота слушать, ещё про один случай, летом, как раз было в горах, возле Бобровского ущелья. Отрядили наши разъезд наблюдать за турецкими постами. Ровным счётом выехало двенадцать человек. Ехали-ехали и очутились у пропасти. Повернули назад — а там засада! Турки стоят, поджидают. Картина сложилась отчаянная. Куда податься?.. «Марш! Марш! Коням шпоры!» — скомандовал унтер-офицер. Крепкие кони мигом перелетели через пропасть. Ускользнули от засады, вырвались! Вырвались — да не все! Одного солдата не досчитались.

Унтер-офицер, не раздумывая, перемахнул через пропасть, где сбились турки, и увидел нашего солдатика. Тот спешился, ружьё на изготовку, а вокруг — синие мундиры и красные фрески. Хотят турки взять русского солдата живьём.

«Держись!» — крикнул унтер-офицер, рубанул шашкой направо-налево, подхватил солдата и ускакал вместе с ним. Вслед полетели пули, да, видишь, ни одна не задела. Вот какие бывают случаи, — с гордостью закончил Тимофеич.

— Это подвиг! — восхищённо сказала Вера, она за всех вела разговор со словоохотливым ездовым. — Оба они герои.

— Я и говорю, — подхватил Тимофеич и задумался, перебирая в памяти разные случаи. С тех пор как он переправился через Дунай, многое довелось повидать, хлебнуть всякого лиха. Всему дал свою оценку. Одно, достойное, — возвысил, другое — осудил. И, отвечая своим мыслям, проговорил вслух: — Я вам, сестрицы, мог бы ещё и про солдата Степанова рассказать. Поучительный пример.

Но начал не сразу рассказ, чтоб пробудить больший интерес.

Закурив, тихим голосом стал подгонять лошадей, а когда те вновь сбавили шаг, заговорил:

— Это тут как раз под Плевной было, в начале августа. В бой пошла 19-я пехотная рота. (Груня заметила про себя: Тимофеич любит точность. Называет и время, когда что произошло, и номера частей.) Наши дрались отчаянно, — продолжал Тимофеич, — но перевес был на турецкой стороне. Мы несли большие потери. Было много раненых, ранили и солдата Степанова в голову и ноги.

Очнулся он поздней ночью. Луна светит, и тишина вокруг. Только слышит он конский топот — двое турок едут. Солдатик лёг на спину, притворился мёртвым. Турки соскочили с лошадей и стали обшаривать убитых, раненых же добивали. Один турок ударил Степанова в лицо ногой, проверить, может, живой. Солдатик наш сдержался, вытерпел страшную боль, не вскрикнул и глаз не открыл. Не пошевелился и в тот миг, когда стягивал с него, идол поганый, сапог с перешибленной ноги. А напоследок турок вновь ударил его. Всё выдержал Степанов. Откуда у него только силы брались!

Вороги уехали, но это ещё не все испытанья.

Снял он с себя рубаху, оторвал рукав и обмотал рукавом разбитую ногу. Делать нечего, спасай сам себя, солдат. И он пополз, сдерживаясь, чтобы не застонать от мучительной боли.

Наступил рассвет, а он всё ползёт! Ещё, ещё! Не хочет сдаваться смерти. Турки вновь его чуть не обнаружили, но он успел в кустах спрятаться. Проехали мимо, не заметили его. Только на вторую ночь дополз горемычный до своих — натолкнулся на казачий разъезд. «Братцы! Братцы! Спасите!» — крикнул он слабым голосом, не в силах подняться. Его услыхали. Казак посадил его к себе на коня и привёз в лазарет.

Так вот и спас себе жизнь солдат Степанов. А потерялся бы, пришёл в отчаянье, и не стало бы его. Теперь он снова на ногах, в 19-м Костромском полку состоит.

Да что там! — воскликнул Тимофеич. — Хоть и говорят: от судьбы не уйдёшь — да только судьба судьбой, а за жизнь крепко стой, не отдавай попусту. Она для славных дел годится.

Всё! — закончил неожиданно Тимофеич. — Отвёл душу, наговорился и вас совсем заговорил. Что там случилось? — встревожился он.

Навстречу ехали болгары на телегах и вьючных лошадях. Из корзин, пристроенных на ослах, выглядывали дети, тревожно озираясь по сторонам.

Молодая болгарка с ребёнком на руках подбежала к санитарной повозке.

— Турки не придут? Надо бояться? — быстро спросила она.

— Не бойся, — ответил Тимофеич.

Она заплакала, но уже успокоенно. Кто-то произнёс:

— Боже, дай русским силу!

Следом прозвучали слова:

— Много счастья! Много здравия, братушки! На добр час!

Толпа расступилась, пропуская санитарную повозку с Тимофеичем и сёстрами милосердия.

Вот она, болгарская земля! Разделилась: к одним свет и радость пришли, другие ещё горе мыкают. Одни ликуют: «Свобода!», другие в неволе страдают.

Но сгинет, скоро сгинет лихо на болгарской земле. Придёт для всех долгожданная свобода!